Родриго Кортес - Садовник
Не обошло стороной это известие и Мигеля, и хотя он уже привык к своей черной «Испано-суизе» с откидным верхом, а порой даже выжимает на ней до ста, а то и ста десяти километров в час, посмотреть на новую машину было бы здорово. Но главное, очень хотелось поговорить с пусть и говорящим на испанском языке, но иностранцем. Так что, когда сеньор Хуан Диего Эсперанса лично позвонил ему в участок и пригласил на ужин в честь приезда его племянника Ансельмо Эсперанса, Мигель отказываться не стал.
— Спасибо, сеньор Эсперанса! — сдержанно поблагодарил он. — Обязательно приду.
Разумеется, Мигель знал, что старый полковник не считает молодого начальника полиции человеком своего круга и приглашает лишь ввиду достигнутого им общественного положения, и это неприятно коробило его самолюбие. Но послушать, как оценивает ситуацию в Испании человек из-за границы, очень хотелось.
***Себастьян рискнул выйти из кустов, лишь когда сильно задержавшийся в гостях и явно раздраженный сосредоточенным на аргентинце вниманием падре Теодоро заметил и подозвал его сам. Но сегодня душеспасительными разговорами в доме Эсперанса даже не пахло.
Гость стоял возле мольберта с еще не оконченной, но, безусловно, лучшей картиной сеньоры Тересы, курил огромную черную сигару и громовым голосом язвительно высмеивал ее потуги быть современной.
— Милочка! Ты осталась в прошлом веке!
— Но в Париже…
— Хо-хо! В Париже! — громогласно гоготнул гость. — Ты еще скажи, в Мадриде! Париж отстал на двести лет! Приезжай ко мне, в Новый Свет, и ты увидишь искусство нового века! И не только на картинах; оно повсюду! Вот скажи, видела ты Золотые Ворота? А Панамский канал? А заводы Форда? Вот оно, истинное искусство, причем воплощенное в жизнь!
— Но идеалы гуманизма… — попытался вмешаться падре Теодоро, и его тут же грубо оборвали.
— Бросьте, падре! — захохотал гость. — Пока ваши пропахшие ладаном гуманисты рисуют картины вымышленного эдема, мы, современные деловые люди, своими руками создаем рай на земле. Может быть, даже такие, как он… — гость шагнул в сторону сына садовника, — действительно люди без прошлого… и создадут в Испании…
Себастьян попятился.
— …новое искусство!
Сеньора Тереса вздрогнула от неожиданной переклички со своими собственными аргументами, а Себастьян уклонился от направленной в его сторону огромной руки, всхлипнул, судорожно перекрестился и рванул прочь, но споткнулся и покатился вниз по ступенькам.
Гость захохотал.
— Вот так и вы всего боитесь! Не бойтесь. Ваше время все равно истекло, и терять вам нечего…
***Ужин начался, едва село солнце, но к этому времени прибывший заранее Мигель вместе с лейтенантом Диего, молодым помощником прокурора, и двумя заместителями алькальда рассмотрел новую машину сеньора Ансельмо Эсперанса до последней детали.
Машина и впрямь была хороша — это очевидно. Но также прекрасно было видно, насколько она дорогая. Даже в деталях — в превосходно обработанной мягкой коже сидений и сверкающих никелем рукоятках дверей — чувствовался совсем иной класс.
— Да, Диего, не скоро мы с тобой на таких будем ездить… — пробормотал Мигель.
— Ты — может быть, — парировал лейтенант, — а лично я лет через десять такую иметь буду.
— Если под сокращение не попадешь… — ядовито вставил юный помощник городского прокурора. — Я слышал, в армии опять чистка, а у тебя, Диего, ты извини, конечно, политической лояльности недостает.
— Все, хватит, господа, — вмешался Мигель, — только не о политике; мне ваша политика вот уже где сидит. Лучше пойдем умного человека послушаем…
***
Себастьян забился в свой домик на окраине огромного сада и, упав на колени, стал молиться, жарко и страстно упрашивая похожего на Энрике Гонсалеса Иисуса не забирать его господ на небо. Но бог почему-то молчал, и тогда Себастьян начал вспоминать все, что говорил при нем страшный гость.
Он ясно запомнил, что гость пообещал всем быструю смерть, после которой все Эсперанса попадут в самый настоящий Эдем и увидят Золотые, вероятно, те самые, райские Ворота, Панамский канал и заводы Форда.
Себастьян не знал и половины этих слов, но он слышал главное слово — «повесить» — и понимал, что гость из Эдема настроен более чем серьезно. Он представил себе длинный ряд повешенных на деревьях за шею домочадцев Эсперанса и заскулил. Он не хотел, чтобы они уходили в Эдем так быстро; он вообще не хотел, чтобы они уходили!
В поисках хоть какой-нибудь подсказки Себастьян бросился под кровать, вытащил отцовскую шкатулку и открыл ее. Сдвинул в сторону четыре оставшиеся купюры по сто песет каждая, колоду карт с голыми грешницами и вытащил завернутую в чистую тряпицу Библию. Открыл и долго шевелил губами; он знал, что именно так поступает сеньора Тереса, когда ей трудно.
Но легче почему-то не становилось.
Тогда он достал фотографию матери с пятью прожженными сигаретой отверстиями и оставшуюся от сеньоры Долорес сплетенную из ее черного олелкового платья длинную косичку и подумал, что они обе, должно быть, уже в раю.
Себастьян не знал, как так получается, что умерший человек попадает на небо, но именно это всегда говорил падре Франсиско, а затем и падре Теодоро, а они были очень умные люди. Он снова схватил Библию, принялся энергично шевелить губами и вдруг вспомнил недавний рассказ падре Теодоро.
Задумавший постепенно пересказать убогому сыну садовника всю священную книгу, падре Теодоро совсем недавно поведал ему, как так вышло, что господь дал Иакову, а вместе с ним и всему народу еврейскому новое имя.
Конечно, Себастьян понимал не все. Он, к примеру, так и не разобрался, зачем господу было нужно бороться с Иаковом всю ночь до рассвета.
И уж тем более он не понимал, почему Всемогущий бог запросил пощады. Зато четко усвоил, что именно с тех пор Иакова стали звать Израиль, что означает «Борющийся с Богом»!
И тогда его осенило.
Себастьян быстро сложил свои сокровища обратно в шкатулку, побежал к дому Эсперанса и залег в зарослях вишни. Он умел ждать.
***Никогда прежде начальник полиции так не ошибался в своих ожиданиях. Ибо сеньор Ансельмо Эсперанса сделал все мыслимое и немыслимое, чтобы поставить пришедших на званый ужин представителей власти в двусмысленное положение.
Пил он много, охотно смешивая местное вино с привезенным из Аргентины ромом и купленным по распоряжению полковника хорошим французским коньяком. И вскоре, и без того слишком шумный и бесцеремонный, стал буен и несдержан на язык.
— Кому вы служите, Рауль?! — патетически вопрошал сеньор Ансельмо.
— Народу… — не растерялся алькальд.
— Какому народу?! Прислуге?! Я вас правильно понял?! Очнитесь, Рауль! Вы не можете служить прислуге! Это она обязана служить вам! Хотя бы потому, что вы ей платите!
— Но ведь они тоже испанцы… — пытался возразить алькальд.
Сеньор Ансельмо захохотал.
— То, что они едят ваш хлеб и живут на вашей земле, еще ничего не значит! Ваши лошади тоже это делают; они даже два десятка испанских слов понимают, но вы же не вводите их в сенат!
Мигель поднялся из-за стола. Он был взбешен.
— Прошу извинить меня, господа.
— О! Начальник полиции уже не выдержал… — издевательски отметил сеньор Ансельмо. — Или вы сами… из этих?
«Спокойно, Мигель… — сказал себе начальник полиции. — Тебе еще только международного скандала не хватает…»
— Так, что… из этих? — поняв, что зацепил лейтенанта за живое, с интересом наклонил голову сеньор Ансельмо. — Кухаркин сын?
— Угадали, — с достоинством наклонил голову Мигель. — И если бы не уважение к хозяевам дома, вы, сеньор Ансельмо, эту ночь провели бы в камере, где вам и место.
Гость захохотал, и Мигель, едва удерживаясь от того, чтобы не наговорить резкостей, вышел из-за стола и стремительно сбежал вниз по ступенькам. Собственно, все Эсперанса были достаточно категоричны в оценках и бесцеремонны в обращении, но этот превосходил своих родственников на голову.
— Подождите, лейтенант! — встал и, хромая, побрел вслед за оскорбленным гостем хозяин дома.
— Да, полковник, — обернулся Мигель.
— Я вас очень прошу, не уходите, — с явным трудом преодолевая себя, попросил сеньор Хуан Диего Эсперанса. — Этого болвана я сейчас же отправлю спать, а вы мне нужны.
— Но, полковник…
— Я вас очень прошу, — напряженно посмотрел ему в глаза старик. — А если вам нужны мои извинения, то примите их…
Мигель шумно вздохнул, сокрушенно покачал головой и глянул в сторону дома. Перебравшего сеньора Ансельмо уже уводили под руки прочь по прогибающемуся от такой тяжести дощатому полу террасы.
***Себастьян ждал. Он видел, как сбежал по ступенькам, а затем, яростно шевеля губами, вернулся назад в дом полицейский и как сеньора Ансельмо под руки протащили по террасе и провели во флигель.
