Джеймс Кэрол - Хищница
– Ну не весь же мир вокруг тебя вертится, Джефферсон. Давай, попытка номер два.
– Ну тогда не знаю, – покачал головой Уинтер.
– Как же, наверное, трудно тебе это признать.
– Почему ты убила Омара Харрака?
– Кого? – спросила она, наморщив лоб. – Ты имеешь в виду того повара?
Уинтер кивнул.
– Мне нужно было, чтобы ты воспринял меня всерьез. Он – моя первая жертва, кстати.
Теперь нахмурился Уинтер:
– Не первая. Чтобы научиться так убивать, нужно тренироваться.
– Ты уверен?
Уинтер внимательно смотрел на нее, но не нашел никаких признаков неискренности. Он снова вспомнил, как происходило убийство Омара. Тогда внимание Амелии было приковано к Уинтеру. Было ощущение, что Омар – это лишь побочный эффект.
– Ты психопатка, в этом сомнений нет, – сказал он. – Но ведь ты убиваешь не чтобы лишить кого-то жизни. Ты таким образом демонстрируешь контроль, чувствуешь себя в безопасности. Долго пришлось убеждать Нельсона убить Лестера и Мелани?
Амелия задумчиво постукивала кончиками пальцев по губам. Уинтер наблюдал за ее движениями, и его сердце стучало в такт ее ударам. Вдруг она резко встала, положила пистолет на тумбочку, расстегнула куртку и подняла кофту. Ее бледный живот был покрыт ожогами от затушенных сигарет. Десятки уродливых шрамов перемежались с гладкой кожей. Она провела рукой по коже, прошлась по контуру шрамов.
– Их всего шестьдесят три, и я помню, как был сделан каждый из них.
– Видимо, ими ты себя и оправдываешь. Как ты только спишь ночью… Раз над тобой издевались, ты думаешь, что имеешь полное право разрушать чужие жизни. Знала бы ты, сколько раз я уже все это слышал. Как же это скучно.
Амелия опустила кофту и расправила ее.
– Думаешь, что ты такой умный? Ничего подобного. Ведь ты на самом деле ничегошеньки не знаешь.
– Я знаю достаточно, чтобы предположить, что твоей первой жертвой стал человек, который сотворил с тобой все это.
– Я же уже сказала: первым был повар. А что ты привязался к первой жертве? Какая разница, был он первым, или вторым, или десятым?
– Его звали Омар.
– И что? Можно подумать, что раз у него было имя, он был реальным.
– Но он был реальным.
Она улыбнулась, но ничего не сказала.
– Ну хорошо. Если он был твоей первой жертвой, как тебе удалось так безупречно его убить?
Она улыбнулась шире, и показались кончики ее зубов.
– Кошачьи черепа мягче человеческих, но я получила представление о том, чего ожидать.
Сколько Уинтер ни вглядывался, признаков того, что она врет, он не находил.
– Спасибо, что поделилась.
– Пожалуйста. Где твой паспорт? – вдруг посерьезнев, спросила она.
– Что?
– Твой паспорт. Где он?
– В чемодане.
Она подошла к чемодану, открыла его и, пошарив внутри, нашла паспорт. Демонстративно подняв его повыше, чтобы Уинтеру было хорошо видно происходящее, она уронила его в карман своей куртки.
– Почему я?
– И ты еще меня называешь нарцисской, – улыбнулась она. – Запомни: не все в мире крутится вокруг тебя, Джефферсон.
– Нет, случайностью это быть не может. Ты специально выслеживаешь именно меня. Почему?
– Может, ты и сам это поймешь к моменту нашей следующей встречи. А может, и не поймешь. Вот так мы и узнаем, действительно ли ты так умен, как тебе кажется. – И она засмеялась. – Очень приятно было с тобой поболтать, но мне уже надо бежать.
– У меня есть еще один вопрос. В кафе ты сказала, что я – проект. Что ты имела в виду?
Амелия явно не собиралась отвечать на этот вопрос.
– Мы с тобой похожи больше, чем ты думаешь.
– У меня нет с тобой ничего общего, – замотал головой Уинтер.
– Есть. Ты – такой же заложник своего опыта, как и я. Разница только в том, что у меня не все шрамы запрятаны внутри.
– Неужели ты думаешь, что ты меня знаешь? Это же совсем не так.
– Не так? Готова поклясться, что, когда ты закрываешь глаза, ты мечтаешь о крови. Разве не так? В твоих снах она льется рекой, а думаешь ты о том, как бы получше поиграть в бога. Разве может что-то быть круче, чем держать в руке этот единственный вдох между жизнью и смертью? Я это знаю, и ты это знаешь.
– Ты ошибаешься.
– Нет, не ошибаюсь.
В мгновение ока Амелия приблизилась к нему почти вплотную. Он снова ощутил ее запах и увидел всю ее маскировку. Она была настолько худощавой, что ее могло ветром сдуть. Она замерла, а потом, поворачивая голову из стороны в сторону, стала рассматривать лицо Уинтера сантиметр за сантиметром, словно пытаясь запомнить его наизусть.
– Я тебя не боюсь, – прошептал он.
– Боишься.
Амелия встала, взяла его телефон и швырнула в другой конец комнаты. Он приземлился рядом с туалетным столиком.
– Ляг на живот, руки за голову.
Уинтер перевернулся и услышал щелчок наручников. Подняв голову, он увидел, что она обвивает цепь вокруг изголовья кровати и крепит браслет на его запястье. Жестами она приказала ему поднять голову, чтобы засунуть в рот кляп. Платок был сухой и шершавый. Проверив, что наручники и кляп надежно закреплены, блондинка направилась к двери. Перед выходом она выключила лампу и снова включила свой фонарик. Дверь открылась, затем закрылась, и Уинтер остался один.
Что дальше? В наручниках он не мог подняться с постели, а с кляпом не мог позвать на помощь. Но даже и без кляпа кричать смысла не было, Мендоза все равно не услышит. Между ними две жароупорные двери, два лестничных пролета и целый этаж. Он не докричится до нее.
Уинтер огляделся в поисках рядом с собой вещи, которую он мог использовать в качестве отмычек, но ничего подходящего не было. Его набор лежал в шкафу, в кармане куртки, и даже если бы он смог дотянуться до своих часов, зубец на пряжке все равно недостаточно длинный. Ему оставалось только одно. Уинтер закрыл глаза и заставил себя заснуть.
31
Удары в дверь больше походили на пушечные выстрелы. Три удара, пауза, еще три удара. Шум создавал неприятную пульсацию в голове. Бум-бум-бум. Бум-бум-бум. Было очевидно, что стучит полиция и что все серьезно. Услышав такой стук, человек не на шутку испугается, адреналин ударит ему в голову, и он со всех ног побежит открывать дверь. Уинтер открыл глаза и какое-то время не мог понять, где находится. Воспоминания нахлынули градом, как только он почувствовал, как сильно затекли руки. Он попытался пошевелить ими, и наручники сразу же загремели, ударяясь об изголовье.
– Пора вставать, Уинтер! – услышал он крик Мендозы из-за двери. – Хитчин сказал, что Амелия Прайс в больнице не работает.
Уинтер попытался прокричать, чтобы она вошла, но с кляпом это было невозможно.
– Уинтер, у тебя там все в порядке?
Он снова попытался закричать, но выходило только сдавленное мычание.
– Все в порядке? – снова закричала она.
На этот раз Уинтер даже не пытался ничего отвечать, потому что это было бессмысленно. Через пять секунд дверь распахнулась, и вошла Мендоза. Какое-то время она просто смотрела и не верила своим глазам. Уинтер даже смог отследить, в какой момент ее мозг все же согласился принять реальность. Ее зрачки расширились, и она усмехнулась, рассматривая наручники, кляп, его трусы и майку с Джоном Ленноном.
– Что, свидание пошло не по плану, Уинтер? Я и не знала, что у тебя такие склонности. Но вот смотрю на тебя сейчас и не знаю, удивлена ли я. Наверное, даже нет.
Она подошла к кровати и вытащила кляп.
– Я понимаю, о чем ты думаешь, но это совсем не то.
– То есть ты не прикован к кровати и не ужасно выглядишь.
– Достань из моей куртки отмычки, пожалуйста. Она в шкафу.
Мендоза подошла к шкафу и нашла в кармане куртки кожаный чехол. Вернувшись к кровати, она открыла его и достала отмычку. Уинтер хотел ее забрать, но Мендоза покачала головой:
– Что? Ты думаешь, ты единственный, кто умеет замок открыть? Давай руки.
Уинтер не стал спорить. Он протянул руки, и Мендоза приступила к работе. Через пятнадцать секунд она освободила левую руку, еще через десять – правую. Он встал и потер ладони, восстанавливая кровообращение. Мендоза смотрела на него, как на неизведанную форму жизни.
– Ты так и будешь в трусах ходить или все же оденешься?
Уинтер достал из чемодана чистое белье и футболку и встал лицом к Мендозе, ожидая, пока она догадается отвернуться. Переодев белье, он посмотрел на футболку. Это была одна из его самых любимых. На ней был изображен Моцарт в больших наушниках и с косяком марихуаны, зажатым между пальцев. Она не имела ничего общего с действительностью и была сущей безвкусицей, но Уинтер мог поклясться, что композитор был бы от нее в восторге. Затем он надел джинсы и провел рукой по волосам, чтобы их немного распутать.
– Можешь поворачиваться.
– Ну так ты расскажешь, что за цирк тут творился? – спросила Мендоза, повернувшись к нему лицом.
– Амелия Прайс – та самая таинственная незнакомка. Она была здесь и приковала меня к кровати.
