Замерзшее мгновение - Камилла Седер
Бекман нарисовала довольно кривую линию жизни на доске и дополнила ее датами и обозначениями разных фаз жизни Ларса Вальца.
— А потом он встретил Лисе-Лотт Эделль, — закончил Бернефлуд, констатировав, что они добрались до сегодняшнего дня, и со стуком бросил ручку на стол, словно до этих пор прилежно все записывал.
— Ну… в принципе. Он ведь был раньше женат. Лисе-Лотт не уверена в датах и подробностях происходившего в его жизни до ее появления. Она же знала Ларса всего шесть-семь лет. В начале девяностых годов он выпустил фотоальбом и теперь, кажется, работал над новым, посвященным вымирающей сельской местности вокруг их усадьбы, с какой-то там экологической точки зрения. В любом случае он трудился в автомастерской в свободное время, это вроде как дополнительный доход, чтобы иметь возможность заниматься фотографией. Он, очевидно, получал заказы от муниципалитета Лерума на информационные брошюры и тому подобное.
Она что-то стерла на доске и написала «Муниципалитет Лерума» рядом с кружком, в котором было написано «2000–2006».
— Вот это и называется mindmap[4]? — ворчливо осведомился Бернефлуд и поднял ручку, чтобы продолжить собственные записи. Никто ему не ответил.
— Кажется, между Вальцем и его работодателем в муниципалитете существовал конфликт, — добавил Телль.
Бекман кивнула.
— Точно. Но Лисе-Лотт о конфликте ничего не знала. Ей казалось, он был исчерпан.
— Поговори с ним, Бенгт, — кивнул Телль Бернефлуду. Тот выразительно указал на время, но Телль ясно дал понять, что не собирается прерывать обмен информацией ради кофе-паузы в десять часов.
— Что еще? Есть бывшая жена и дети?
— Одна бывшая жена и двое детей старшего подросткового возраста.
— Я займусь ими, — решил Телль.
Гонсалес почти лег на стол, чтобы дотянуться до доски: «М.Г. берет Рейно Эделля».
— Это мужчина, который, по-моему, интересует нас больше всего, — сказал он, снова опустился на стул и постучал по столу фломастером. — Он младший брат бывшего мужа Лисе-Лотт Эделль, и уже много лет ведет документально подтвержденную вражду с Лисе-Лотт. Я проверил — на полках стоят тома с материалами судебных процессов. Оттуда можно почерпнуть по крайней мере кое-что. История вкратце такова: он считает, что Лисе-Лотт украла у него родительское наследство. Короче, он просто в ярости, а большинство убийц охвачены именно этим чувством.
— Конечно, но при этом не все, пусть и в ярости, совершают убийства, — разумно заметил Бернефлуд. — Кроме того, я не совсем понимаю, зачем ему убивать Вальца, ведь у него-то нет никаких прав на усадьбу.
— Разумеется, нет, но он ненавидит их обоих. Прежде всего Лисе-Лотт. Подумайте сами: он жутко зол на эту чертову тетку, прилипшую тут как пиявка. И вдруг появляется Вальц, кружится, так сказать, в вальсе, занимает место его любимого умершего брата и, ничтоже сумняшеся, собирается обосноваться в усадьбе, разорить хозяйство, трахать жену брата и фотографировать ржавые бороны. Блин, да он просто охренел от этого мужика. Кроме того, все это могло произойти спонтанно. Рейно хотел порезать Лисе-Лотт, но вместо нее встретил Вальца и… взорвался.
— Честно говоря, я больше доверяю версии о бывшей жене, — заупрямился Бернефлуд. — Я имею в виду вот что: он просто сваливает после двадцати лет брака и сразу же сходится с новой женщиной. Бывшая страшно расстроена, и мы ведь уже знаем, что после развода она была психически нестабильна, это сказала Лисе-Лотт Эделль. Кроме того: разве это не женский способ убийства? Застрелить и переехать машиной. Для этого не нужно иметь сильные руки. Только большую машину.
Бернефлуд перевел дыхание и стал ждать реакции.
— Бороны, Гонсалес? — улыбнулась Бекман.
— Естественно, нужно проверить машины всех людей, которые появятся в ходе расследования, и сравнить с данными с места преступления, — сказал Телль. — Оставьте это полиции Ангереда.
Он вздохнул, когда Карлберг случайно толкнул Бекман и та пролила кофе на старый проектор. Мгновенно выбило пробки, и электрический подсвечник по подоконнике погас.
— О’кей! На сегодня все.
16
1994 год
В качестве подарка на новоселье она получила краски: дорогие, хорошие масляные краски и кисти. Это случилось в Рождество, а Рождество здесь было очень белым, белее, чем дома в Буросе. Каролин расчистила для учеников дорожку от входа до своего дома и перенесла Мю через порог на руках — как в старом фильме.
Мю еще раньше убрала свою комнату на верхнем этаже и прошла с чемоданом через сверкающий от снега двор. Всего несколько метров, но какой это решительный шаг: теперь они были вместе. Она и Каролин.
— Дарю тебе их при одном условии. Я хочу присутствовать, когда ты будешь рисовать, хочу это видеть. И ты должна быть обнаженной.
Мю, как обычно, не поняла, шутит Каролин или говорит серьезно. Она могла поражаться ее проницательности или сомневаться в разуме, но граница между фантазией и реальностью не играла роли. Она любила, когда взрывы смеха Каролин заражали и ее; они ползали по кровати, корчились от хохота, и от этого веселились еще больше.
— Обещай, что будешь рисовать только со мной. Для меня, и больше ни для кого.
Деревянные жалюзи были опущены, и лучшим временем являлась середина дня, когда тяжелые двери в здании школы начинали хлопать, свидетельствуя, что у учеников перерыв в занятиях. Судя по шуму, люди стояли всего в нескольких метрах от стены, за которой Мю и Каролин обнимали друг друга в порыве плотской любви, которая не заканчивалась, а начиналась снова и снова, как и непрекращавшийся смех. Менялись темы разговоров, завершение одной рождало мысли о новой.
Кровать являлась почетным местом, на котором они смотрели кино, пили вино и проливали его на простыни. До ближайшего видеопроката было далеко. Каждую неделю они загружали массу фильмов в мини-автобус и отправлялись домой, чтобы устраивать кинооргии, продолжавшиеся далеко за полночь.
Через какое-то время они начали отбирать ленты и ввели тематические вечера. Довольно часто бывали «мафиозные» вечера, которые всегда открывал какой-нибудь «Крестный отец». Каролин обожала их, пересматривала бессчетное число раз и не уставала сыпать любимыми цитатами. Она разбирала каждую сцену: прокручивала, перематывала назад. Анализ мог быть чрезвычайно подробным, уважение к сценарию, актерской игре, работе
