Лиза Уэлш - Студия пыток
– Просто следи за словами, когда говоришь о Гитлере. Он был просто ублюдок.
– Конечно-конечно. – Артур совсем не смутился, он старался перевести разговор на книгу. Если бы Гитлер в этот момент оказался в баре, Артур и ему показал бы свой трофей. – Эй, Макс, когда освободишься, налей ему пинту за мой счет.
– Он убил моего папу.
– Да, он большой ублюдок, ты прав, – повторяет Артур, отворачиваясь от пьянчуги. – Но все-таки кое-что в фашистах мне нравится. – Он переходит на шепот и наклоняется к нам: – Они оказали небольшую услугу продавцам редких книг.
Мы все рассмеялись. Мы испорченные люди.
– Так давай посмотрим на остальные, Артур.
– Боже ты мой, здесь и братья Гримм, и «Дон Жуан», и Святой Джо. – Артур шепчет мне на ухо, пока Джон, книготорговец, тянется к книгам через стол. Брат Джона, Стини, сидит молча, без движения, словно тень. Братья даже словом не обменялись.
– Красота! – Джон замолкает с книгой в руках. – А это что за украшение? – На обложке – примитивный рисунок мужского лица. Джон осторожно проводит пальцем по усам, очкам и козлиной бородке на обложке. – Это вовсе не относится к оформлению, Артур. – Джон повышает голос: – Это рисунок чернилами.
Добыча Стива допивает шестой джин с тоником. Никто не знает, где он ее нашел, но выглядит она отлично. Короткие светлые волосы, с обесцвеченными прядями в челке, изящные завитки падают на лицо, большая, но аккуратная задница и бедра в облегающих черных брюках. На ней топ с круглым вырезом, оттуда выглядывают два холма самого подходящего размера.
Стоило мне подумать о том, как она оказалась рядом со Стивом, Артур наклонился ко мне:
– Что она делает тут, с этой обезьяной?
– Женская душа для меня потемки.
– Ой, совсем забыл, что ты гомик Не обижайся, ладно?
– Какие там обиды…
– Просто я вот женат уже двадцать лет, а для меня женская душа тоже потемки.
– Хочешь что-нибудь интересное узнать, приходи время от времени домой, – крикнула с другого конца стола Мойра. Женщины засмеялись, потом в разговоре повисла пауза – женщины успокаивались, мужчины обретали чувство собственного достоинства.
В тишине раздался вкрадчивый голос Ловкача Стива – заплетающимся от выпитого языком он соблазнительно пробормотал:
– Ты так роскошна, что я хочу затрахать тебя до потери сознания.
Женщина встала, оттолкнула Стива, и он медленно повалился на пол. У нас перед глазами проплыли две большие дырки на его подметках – формой и размерами с трехпенсовики. Трогательно, конечно, однако я засмеялся вместе со всеми.
– Молодец, куколка.
– Подсаживайся к нам, нечего ловить с этим аморальным типом.
Женщина пересела.
– Ты одна пришла?
– Садись ближе.
– Что ты с ним здесь делать собиралась?
Подогретое спиртным, их любопытство полилось через край.
Потом всеобщим вниманием завладела Мойра. Ее слушали в тишине, время от времени потягивая пиво, но не увлекаясь. Никто не пойдет к бару за новой кружкой, пока Мойра не закончит свой рассказ. Ей слегка за пятьдесят, торгует реставрированным бельем и любую замызганную простыню может превратить в тридцатифунтовый объект страстного желания покупателя. Отлично подвешенным языком она с чего угодно мгновенно смывает пятна старости и признаки разрушения.
– У моих мамы и папы никогда не было собственного антикварного магазина. Не знаю, может, в один прекрасный день они просто начали продавать вещи с рук, и дело пошло – к тому же, без дополнительных расходов. Им все это нравилось. Мать обожала окружать себя красивыми вещами, а отец, что бы ни купил, все нес домой, так что дом наш постепенно превратился в магазин. Сейчас такое часто встречается, но тогда они, кажется, были первыми, кто сделал лавку из собственного дома. В детстве мне порой было сложно сообразить, где я нахожусь и что со мной происходит. Вот, к примеру: сидишь себе, пьешь чай, и вдруг в комнату входит покупатель и забирает из-под тебя стол. Обычно это бывало так: «Одну секундочку, Мойра. Господин такой-то хочет взглянуть на этот столик. Возьми тарелку и пойди к бабушке в соседнюю комнату». Газету, которой был накрыт стол, снимали, а меня выгоняли из кухни. – Компании за столом история понравилась, мы дружно ржали. – Да, это действительно смешно. Хорошо помню историю про бабушку, мать моей матери. Старушка долго жила с нами. Как-то раз она, как обычно, уютно расположилась в своем любимом кресле и уже почти заснула, когда отец впустил кого-то в дом и подошел к ней со словами: «Maма, вот на этом стульчике вам будет не менее удобно, но один мой приятель за вашу пересадку готов заплатить пять шиллингов». О, старуха ему это потом всю жизнь припоминала! В детстве меня все эти вещи слегка тревожили. Например, привозят в дом секретер, причем всех вокруг уверяют, что это настоящее чудо, самый прекрасный секретер в мире, но в один прекрасный день ты вдруг замечаешь, что это чудо исчезает неизвестно куда.
– Такова игра, Мойра, – вмешивается Артур, – ты покупаешь, чтобы продать, а продав, покупаешь то, что тебе действительно нужно.
– Сейчас-то я все понимаю, но тогда я была маленькой. Мои родители без конца твердили, какое я чудо, говорили, что я лучшая девочка на свете, они меня холили и лелеяли, расчесывали волосы, кормили меня, одевали в самые красивые платья. И все это время я боялась, что в один прекрасный день они продадут меня, как одну из своих вещей. Я ведь не знала, откуда я появилась на свет, а они так часто расхваливали меня, что я решила – меня продадут за хорошую цену. Стоило кому-нибудь позвонить в дверь, я думала: «Все, мне конец».
Компания снова засмеялась, и кто-то сказал:
– А может, и продали бы, только никто не предложил подходящую цену.
– Вполне возможно, – грустно ответила Мойра. Официанты принесли новые полные кружки, и разговор перескочил на другое. Я подсел к Мойре:
– А потом ты поняла, что родители любят тебя и не продадут, как вешалку или шифоньер?
– Не сразу. Мать родила еще одного ребенка, мальчика, его назвали Чарльзом, и можешь себе представить, как они с ним носились – о, они обожали этого малыша. У нас была разница в пять лет, и я догадывалась, что с его рождением родители решили, что теперь наша семья наконец полная. Я не ревновала к нему, мне даже как-то полегчало, я решила, что он стоит дороже меня и его могут продать в первую очередь.
– Бедняга.
– Нет, все оказалось еще хуже. Чарльз умер, и это подтвердило мои подозрения. Обычная внезапная младенческая смерть, наверное, только детям тогда такого не рассказывали. Видно, считали, что, скрыв правду, уберегут меня от стресса, но ведь ребенок может придумать собственную версию и пострашней. Я решила, что они продали Чарльза, и я – следующая. Мать каждый день плакала целый год, и я стала ненавидеть отца за то, что он продал брата. Ненавидела его несколько лет, пока это не перешло в привычку. Кажется, он и не догадывался, что сделал что-то не так. Но он был хорошим человеком, мой отец.
Она совсем раскисла, я стал гладить ее по руке и купил ей еще виски. Я заметил, как за нами наблюдает Иэн. Наверное, думает, что Мойра просто допилась до сентиментальных слез. Сунув кулак прямо под нос Стиву, он оттянул рукав.
– Что, новые часы, Иэн?
– Ага, подлинная подделка под «Ролекс».
Игра началась. Игра, хорошо иллюстрирующая повадки антикваров. Все на продажу. Зайди в мой дом, и ты поймешь, кто я. Некоторые из них немало удивляют своих жен, когда в гостях у соседей переворачивают всю посуду вверх дном и внимательно ее изучают. Или, останавливаясь в пансионах, просят хозяев продать им ту или иную мебель. В ресторанах таких людей хлебом не корми – дай осмотреть интерьер.
– Нравятся? – Он снял часы и протянул их Стиву через стол. Стив повертел их в руках:
– Хорошие, очень хорошие. – На самом деле Стив ничего не смыслит в часах, он в основном скупщик, работает в самом конце нашей цепочки.
– И представь себе, я могу скинуть их тебе всего за полтинник.
Стив сделал вид, что заинтересован:
– Неплохо. Я бы с удовольствием, но на прошлой неделе вот уже купил себе. – Он поддергивает рукав и демонстрирует собственные часы.
– Дай-ка взглянуть. – Стиву ничего не осталось, как протянуть их Иэну. – Ну да, на каждый день потянет. Не так хороши, как мои, конечно. Слушай, что, если я дам тебе за них тридцать, получится, что за мои часы ты будешь мне должен всего двадцатку.
Любой другой на месте Стива послал бы Иэна куда подальше, но Стив вытащил из кармана внушительную пачку и отсчитал двадцать фунтов. К ним присоединился Артур:
– Премилый галстук, Иэн.
– Нравится? Мама подарила мне его перед самой смертью. «Иэн, – сказала она, – этот галстук носил твой отец. Твой дед, и твой прадед. Где прадед его взял, я не уверена. Возможно, выиграл в карты. Это единственная наша фамильная ценность. Береги ее, сын». И, сказав это, умерла. Так тебе действительно нравится?
