Томас Харрис - Черное воскресенье
Майкл снова рассчитал расстояние до сторожевика.
— Отверните краны наполовину, — скомандовал он.
Через минуту он заглушил двигатели. Последовала новая команда:
— За борт!
Фазиль и Далия сбросили плотик на воду. Мачта закачалась, описывая беспорядочные круги в воздухе, но вот грузило, словно киль, стабилизировало плотик, и отражатель поднялся высоко над водой. Конструкцию снова качнуло, когда Ландер включил двигатели на полную мощность и помчался на юг, по-прежнему без огней.
— Оператор радара теперь не может с уверенностью сказать, наш ли это сигнал или новый и не идем ли мы за бортом сухогруза, — сказал Фазиль. — Как долго продержится отражатель на воде?
— С наполовину отвернутыми кранами — минут пятнадцать, ответила Далия. — Когда сторожевик подойдет туда, там уже ничего не будет.
— И он пойдет на север — проверить, не укрываемся ли мы за сухогрузом?
— Вполне возможно.
— Он может теперь засечь нас?
— Деревянное судно да на таком расстоянии — вряд ли. Здесь даже краска не на свинцовой основе. Но конечно, какие-то сигналы, отражения от кильватерной струи у него на экране появятся. Шум двигателей тоже может нас выдать — если, конечно, он заглушит свои, чтобы услышать наши. Мы ведь еще не знаем, взял ли он наживку.
Стоя на мостике, Ландер внимательно следил за огнями сторожевика. Ему были видны два белых топовых огня высоко над водой и красный ходовой огонь с левого борта. Если катер повернет вслед за ними, он увидит зеленый ходовой с правого. Далия стояла рядом с ним, и теперь они следили за огнями вдвоем. Виден был только красный, а скоро, по мере того как увеличивалось расстояние между катерами, можно было различить лишь белые топовые огни, а потом — совсем ничего, только время от времени тьму прорезал луч поискового прожектора, отражаясь бликами от опустевших вод.
Ландер не услышал — почувствовал, что на мостике появился третий.
— Здорово сработано, — произнес Мухаммад Фазиль.
Ландер ему не ответил.
Глава 7
Глаза у майора Кабакова воспалились и покраснели, и любая малость выводила его из себя. Дни шли за днями, а он все сидел, просматривая фотографии проживающих в США арабов-иностранцев, и работники нью-йоркского отдела Службы иммиграции и натурализации старались обходить его стол чуть ли не на цыпочках.
Огромные регистрационные книги, высоко громоздившиеся по обеим сторонам длинного стола, содержали сто тридцать семь тысяч фотографий и описаний. Кабаков твердо решил просмотреть их все, с начала и до конца. Если эта женщина прибыла в США с заданием, она наверняка прежде всего позаботилась о «крыше». В список «подозрительных лиц арабского происхождения», который sub rosa[21] вело управление, попало совсем немного женщин, и ни одна из них не была похожа на ту, что он видел в спальне Наджира. В управлении полагали, что на восточном побережье проживают примерно восемьдесят пять тысяч арабов, которые въехали в страну нелегально и нигде вообще не значатся. Большинство из них работают тихо и спокойно, на самых незаметных местах, они никого не трогают и стараются не привлекать внимания властей. Кабакову покоя не давала мысль, что женщина могла быть одной из них.
Он устало перевернул еще одну страницу. Вот, пожалуйста вам, женщина. Кэтерин Халиб. Работает с дефективными детьми. Ей пятьдесят лет, да она и выглядит на все пятьдесят.
К столу сбоку неслышно подошел один из служащих:
— Майор, вас просят к телефону там, в кабинете.
— Хорошо. Только не трогайте эти чертовы книги — я страницу потеряю!
Звонил Сэм Корли, из Вашингтона.
— Как дела?
— Да никак. Осталось просмотреть еще восемьдесят тысяч арабов.
— У меня тут докладная от береговой охраны. Может, это к делу не относится, но все-таки. Один из сторожевиков засек моторный катер рядом с ливийским сухогрузом недалеко от побережья Нью-Джерси. Вчера, под вечер. Катер удрал, когда они решили к нему подойти и осмотреть.
— Вчера?
— Ага. Они помогали тушить пожар на корабле, дальше от побережья, в открытом море, и шли назад. Сухогруз шел из Бейрута.
— А где он сейчас?
— Задержан в Бруклинских доках. Капитан пропал без вести. Я пока не знаю деталей.
— А катер?
— В темноте ушел у них из-под носа.
Кабаков непристойно выругался.
— Чего они волынили, почему сразу не сообщили?
— Сам ни черта не понимаю, но тут уж ничего не поделаешь. Я позвоню в Таможенное управление, они введут вас в курс дела.
Первый помощник, а также и. о. капитана «Летиции» Мустафа Фаузи, отвечал на вопросы таможенников целый час. Он кричал и размахивал руками, и пропитанный резким запахом турецких сигарет воздух в его каюте, казалось, становился все гуще и плотнее.
Да, катер подошел к его кораблю, сказал им Фаузи. Катеру не хватило горючего, и он просил о помощи. Следуя морским обычаям, он не мог отказать. Он описал катер и его экипаж очень нечетко. Он подчеркнул, что этот инцидент имел место в международных водах. Нет, он добровольно не согласится на обыск своего судна. По всем международным законам его судно считается государственной территорией Ливии, и он несет за него ответственность после того, как несчастный капитан Лармозо упал за борт.
Таможенникам вовсе не хотелось вступать в конфликт с правительством Ливии, особенно теперь, когда ситуация на Ближнем Востоке была такой взрывоопасной. То, что видела береговая охрана, не могло служить достаточным поводом для получения ордера на обыск. Фаузи обещал представить письменное описание несчастного случая с Лармозо, и таможенники покинули корабль, решив проконсультироваться с представителями министерства юстиции и госдепартамента.
Фаузи выпил бутылку пива из запасов капитана Лармозо и заснул сном младенца — впервые за много дней.
Кто-то звал Фаузи по имени откуда-то издалека. Голос был глубокий и низкий и повторял его имя не умолкая. Резало глаза, хотя веки были закрыты. Фаузи выплыл из сна и поднял руку — прикрыть глаза от слепящего света электрического фонаря.
— Добрый вечер, Мустафа Фаузи, — сказал Кабаков. — Будьте добры, держите руки поверх простыни.
За спиной Кабакова громоздилась высоченная фигура — сержант Мошевский. Он протянул руку и щелкнул выключателем: зажегся свет. Фаузи сел на койке и громко воззвал к Аллаху.
— Засохни, — произнес Мошевский, держа нож чуть пониже уха Фаузи.
Кабаков подтянул к койке стул, сел и закурил сигарету.
— Я был бы очень вам признателен, если бы мы могли побеседовать тихо и спокойно. Тихо и спокойно — вы согласны?
Фаузи кивнул, и Кабаков жестом отпустил Мошевского.
— А теперь, Мустафа Фаузи, я объясню вам, как вы сможете помочь мне без риска для собственной жизни. Видите ли, мне ничто не помешает убить вас, если вы откажетесь сотрудничать. Но мне незачем будет убивать вас, если вы согласитесь нам помочь. Очень важно, чтобы вы усвоили это.
Из-за его спины, нетерпеливо переступив с ноги на ногу подал реплику Мошевский:
— Слушай, дай я ему сначала обрежу…
— Нет, нет, что ты! — ответил Кабаков и запрещающе поднял руку.
— Видите ли, Фаузи, людей не таких умных и сообразительных, как вы, мы вынуждены предупреждать, во-первых, что им придется вытерпеть непереносимую боль и даже утратить тот или иной орган, если они меня огорчат, и, во-вторых, что они могут рассчитывать на замечательное вознаграждение, если окажутся полезны. Мы оба знаем, что это за вознаграждение. — Кабаков мизинцем стряхнул пепел с сигареты. — Будь ситуация несколько иной, я позволил бы моему другу переломать вам руки, прежде чем начать беседу с вами. Но видите ли, Фаузи, вы ничего не теряете, если расскажете мне, что здесь произошло. Ваш отказ сотрудничать с таможней занесен в протокол. Ваше согласие сотрудничать со мной останется тайной для всех, кроме нас с вами. — Он швырнул удостоверение личности на койку Фаузи. — Вы мне поможете?
Фаузи взглянул на израильское удостоверение и попытался проглотить ком в горле. Сказать он ничего не смог.
Кабаков глубоко вздохнул и встал.
— Сержант, я выйду, глотну свежего воздуха. Возможно, Мустафа Фаузи проголодался. Позови меня, когда он кончит кушать собственные яйца. — И он направился к двери.
— У меня родные в Бейруте, — чуть слышно произнес Фаузи, едва сдерживая дрожь.
— Ну разумеется, — ответил Кабаков, — и им наверняка угрожали. — Фаузи сидел на койке полуобнаженный, и Кабакову было видно, как колотится за тощими ребрами его сердце. — Можете врать таможенникам сколько угодно. Только не надо врать мне, Фаузи. Потому что нет на земле такого места, где можно спрятаться от меня. Ни здесь, ни дома, ни в самом далеком порту. Но я с уважением отношусь к вашим родным, потому что разбираюсь в таких вещах. И я вас прикрою.
