Пионерская клятва на крови - Эльвира Владимировна Смелик
Из пропитанных водой волос время от времени выкатывались тяжелые капли или даже целые ручейки, сбегали по шее, прогоняли по телу волну мурашек и заставляли зябко ежиться. В носу по-прежнему неприятно свербило и хлюпало, а во рту ощущался какой-то странный привкус.
Натянув воротник водолазки на подбородок, а рукава на кончики пальцев, а потом еще зажав ладони под мышками, Генка добрел до костра, присел перед ним, надеясь согреться, и какое-то время почти не обращал внимания на то, что происходило вокруг.
Потом к нему приблизился Паша, и не заметить этого Генка уже не смог – вскинул голову, посмотрел. Паша опять протянул ему руку, но уже не затем, чтобы помочь подняться. В приоткрытой ладони лежал маленький раскладной ножик.
– Держи.
Генка не просто согрелся, ему стало жарко. Словно пламя костра дотянулось до него и мгновенно охватило с головы до ног.
– Это зачем? – запинаясь на каждом слове, ошеломленно пробормотал он, невольно распрямляясь.
– Ты должен поклясться на крови, – чуть прищурившись, отчего его взгляд стал еще более пронзительным и острым, многозначительно пояснил Паша, – что не отступишь и не предашь.
– Так я ведь уже пообещал, что никому не скажу, – напомнил Генка, но Паша отчеканил сурово:
– Это просто слова.
Он стоял всего в двух шагах от Генки, по-прежнему без футболки, но будто бы недоступный ночной прохладе, прямой, напряженно собранный, с расправленными плечами и гордо поднятой головой. Ярко освещенный пламенем костра на общем сливающемся темном фоне он казался выше и мощнее, даже старше, и языки огня, отражаясь, плясали в его глазах.
– Их нужно подтвердить.
Генка растерянно заморгал, переводя взгляд с Пашиного лица на нож и обратно.
– Как?
– Вот так.
Паша выставил вперед вторую ладонь и, не задумавшись ни на секунду, легко полоснул по ней сияющим огнем лезвием. На светлой коже четко обозначилась тонкая темная линия, из которой сразу же засочилась кровь. Генка торопливо отвел взгляд, судорожно втянул воздух, борясь с неожиданным приступом дурноты.
Обычно вид кровоточащих ссадин и ран не вызывал у него подобной реакции. Но Паша ведь не случайно порезался, а по собственному желанию, собственной рукой, и это воспринималось совершенно по-другому. Особенно на фоне мысли, что Генка должен повторить то же самое не когда-нибудь потом, а прямо сейчас.
– Видишь, ничего такого, – заверил его Паша с абсолютно ровными спокойными интонациями и расслабленно-безразличным выражением лица, слизнул растекающуюся по ладони кровь, сжал руку в кулак. – Теперь твоя очередь. Держи. – Он снова протянул Генке ножик, на блестящем лезвии которого по-прежнему играли всполохи отраженного пламени. – Ну!
С той стороны, где, словно растворенные мраком тени, торчали Мотя и Серый, донеслись мерзкие злорадные смешки и презрительный возглас:
– Да я же говорил, он ссыкло! Сейчас в штанишки наделает и станет мамочку звать.
Мотя привычно гоготнул и наверняка хотел добавить что-то еще, но Паша шикнул на него и опять посмотрел на Генку, так и стоящего перед ним совершенно неподвижно.
– Неужели так трудно? – скривив уголок рта, поинтересовался он. – Выходит, Мотя все-таки прав, и ты…
Генка не дал ему договорить – стремительно выкинул вперед руку, трясущимися пальцами ухватил ножик, с силой стиснул гладкую, удобно изогнутую рукоятку, пытаясь унять предательскую дрожь пальцев. Но та не желала уходить, перетекала дальше по трепещущим нервам, пыталась опять захватить тело.
Сердце надрывно бухало, темнота сгущалась, пламя костра трепетало: то опадало, то взмывало вверх, швыряло в черное небо оранжевые искры.
– Ну! – в который раз выдохнул Паша.
И сейчас в его голосе появилось легкое презрительное нетерпение. Он уже устал ждать, переставал верить. Он же прекрасно знал, как мало Генка продержался под водой, видел, как тот испугался и запаниковал. И это была последняя возможность доказать, что Паша не зря дал ему шанс.
Генка внутренне сжался, почти перестал дышать, отчаянно взмахнул сжимающей нож рукой и…
– Паш, а может, лучше ты? – Он с надеждой заглянул в казавшиеся сейчас серо-стальными глаза. – Я не отдерну, честное слово.
Паша пожал плечами, откликнулся невозмутимо:
– Как скажешь. Могу и я, – ухватил протянутую ему руку за запястье, крепко сжал. Даже если бы Генка захотел, вряд ли бы теперь смог отдернуть. – Готов?
Генка стиснул зубы, шмыгнул носом, кивнул, зажмурился, застыл, перестав дышать.
И все-таки он дернулся: от неожиданности, от острой боли, которая показалась гораздо сильнее из-за всего предшествующего ожидания. Глаза сами распахнулись, и слезы брызнули сами, хотя плакать Генка совсем не собирался. Поэтому он не стал их стирать, рассчитывая, что Паша не заметит.
Тот перестал сжимать запястье, и Генка не просто убрал, а вырвал руку из его пальцев, не удержавшись, затряс ею.
Крупные темно-красные капли разлетелись во все стороны, попали на штаны, на траву, на камни, на землю. Даже в костер. Огонь затрещал, зашипел, застрелял частыми искрами, и, будто ответив на его призыв, густую чернильную темноту неба прорезала ярко-оранжевая ветвистая молния, а через несколько секунд раздалось глухое рычание грома.
Не успело оно затихнуть, как тут же опять сверкнуло, и два раската слились в один, эхом разнеслись по округе, перепрыгивая с тучи на тучу. Воздух наэлектризовался, заставив волоски на коже зябко встопорщиться и сильнее возбуждая и без того напряженные нервы.
– Паш, давай уже назад в лагерь, – пробасил Мотя, стараясь скрыть неуверенную дрожь в голосе. – А то вдруг дождь начнется.
– И в грозу в лесу нельзя, – разумно напомнил Серый.
Паша не стал возражать.
– Только костер все равно надо потушить, – произнес он, посмотрев на Мотю. – Пакет у тебя?
– Угу, – откликнулся тот, вытащил из кармана брюк самый обычный целлофановый пакет, передал, но Паша протянул его Генке, распорядился:
– Сходи, воды набери. Чтобы огонь залить. Заодно руку вымоешь.
Тут опять сверкнуло, раз и сразу другой, затем громыхнуло, уже гораздо громче, а значит, ближе. И Генка не стал выяснять «Почему именно я?», не стал ждать, схватил пакет и бросился к озеру чуть ли не бегом.
Бояться грозы не стыдно и не позорно. Потому что она по-настоящему опасна – Серый прав – особенно в лесу. Ведь даже Мотя нервно переступал с ноги на ногу, поеживался, втягивал голову в плечи, недоверчиво поглядывая на небо.
Рядом с водоемом находится в грозу не менее опасно – Генка это помнил, а тем более заходить в воду. Потому что она слишком хорошо проводила электричество. Но молнии пока еще сверкали далеко, а Генка не собирался
