Пионерская клятва на крови - Эльвира Владимировна Смелик
Остальные уже отошли в сторону, ждали его у начала ведущей в сторону лагеря тропинки. Паша держал в руках включенный фонарик.
Костер уже и сам почти прогорел, пламя опало, будто сжалось в испуге. Генка отпустил один край пакета, вода неумолимым потоком обрушилась вниз, не совсем в центр, а с краю. Но и этого оказалось вполне достаточно.
Огонь забился в предсмертной агонии, громко зашипел, обратившись в дым, призрачным духом взвился к небу. На освободившееся место мгновенно хлынула давно дожидавшаяся этого момента ночная темнота, перемешанная с туманом. Но она не просто окружила, подобралась, а как будто проникла вовнутрь, даже в мысли.
Сознание помутилось, словно Генку внезапно накрыла дремота – прямо вот так, стоя, – но та была не ласковой и теплой, как обычно, а больше похожей на зяблое оцепенение, когда зимой в сильный мороз перестаешь чувствовать пальцы на руках и ногах. Но Генка ничего не мог поделать, не мог встряхнуться и выбраться из нее. Он все глубже и глубже проваливался в сон, словно в бездну.
Или нет, не в бездну. А в широко раскрытую пасть то ли огромного ящера, то ли змея, который, заглотив добычу целиком, облизнулся и удовлетворенно прошипел:
– Вкус-с-сно. С-с-сладко.
Глава 13
После планерки вожатая седьмого отряда Таня Ферцева отправилась мыть голову. Она заранее выпросила ключ от душевой у завхоза и позвала Лену Астафьеву из тринадцатого. Но та отказалась, потому что каким-то чудом успела сбегать в душ во время тихого часа.
Хотя понятно: Ленка по уши втрескалась в Колю Вершинина из первого отряда, подолгу «провожалась» с ним каждый раз по пути от лагерного штаба до корпуса и ни за что не упустила бы подобную возможность побыть с ним наедине, когда другого времени просто не существовало.
Таня не то чтобы их осуждала, но твердо была убеждена: устраивать личную жизнь и крутить романы следовало уже после окончания смены. Какой вообще пример они подавали детям?
Ладно Ленкины шестилетки и семилетки – они еще не поймут, а вот у Вершинина в подопечных самые старшие, которые и без того повернуты на всяких таких чувствах. За ними только глаз да глаз. Но увещевать его абсолютно бесполезно – Коля только отшучивался в ответ или напевал дурацкие песенки.
Да и Лена, обычно вполне рассудительная и ответственная, окончательно попав под его влияние и потеряв голову, легкомысленно улыбаясь, заверяла, что все хорошо, и, как Тане казалось, начинала ее потихоньку избегать. Вот и пришлось идти в душевую одной, предварительно заскочив в корпус, чтобы взять необходимые вещи и доложить отрядной воспитательнице Альбине Рудольфовне.
Теплый ласковый душ расслабил настолько, что, вытеревшись, отчасти одевшись и замотав мокрые волосы полотенцем, Таня присела в предбаннике на деревянную лавочку, сделанную из тонких жердей, привалилась спиной к стене, блаженно прикрыла глаза – всего на пять минут – и не заметила, как сладко задремала. А может, даже по-настоящему заснула.
Проснулась она резко, словно кто-то громко крикнул ей в ухо, типа того же шутника Коли Вершинина или физрука Володи, «Танюха, подъем!». Она даже подскочила на лавочке, принялась осматриваться, но, естественно, никого не увидела, зато наконец поняла, что ее разбудило. Гром.
По небу словно кто-то катал тяжелые чугунные шары, и те, сталкиваясь и ударяясь друг о друга, грохотали изо всех сил. Хотя дождя пока слышно не было – он не барабанил по крыше, не стучал в маленькие, замазанные белой краской окошки под потолком. А значит, если поторопиться, еще оставался шанс благополучно добежать до корпуса, не принимая второй раз уже неуместные водные процедуры. Тем более громовые раскаты могли разбудить не только ее, но и детей.
Обычно в любом отряде имелся ребенок, а то и несколько, которые до ужаса боялись грозы. А паника – вещь заразная. Стоило поддаться одному, и она тут же легко захватывала других, даже вроде бы к ней не склонных.
Если честно, Тане и самой было жутковато. В голове упрямо бродили мысли: а может, не ходить никуда, переждать грозу здесь, в душевой? Тут вполне безопасно, пусть и не слишком уютно в полном одиночестве. Но Таня решительно отогнала их прочь.
Ну не могла она бросить детей и Альбину Рудольфовну в столь напряженный момент. Поэтому стянула с головы полотенце, поспешно надела то, что еще осталось неодетым, собрала банные принадлежности в пакет, а затем, глубоко вздохнув и досчитав до трех, распахнула дверь, выскочила на улицу, чуть пригнувшись, рванула по дорожке в сторону отрядного корпуса.
За спиной ярко сверкнуло, а через секунду громыхнуло, казалось, прямо над головой. Таня сжала губы, еще сильнее втянула голову в плечи. Нестерпимо захотелось заплакать. Но как это будет выглядеть?
Вот придет она в отряд вся зареванная, и что? Только сильнее всех напугает.
Внезапно на дорожку из-за кустов вывернули несколько фигур, бросились наперерез. Таня резко остановилась, испуганно отпрянула, но фигуры, тоже явно не ожидавшие на кого-то наткнуться, так же растерянно застыли. Тогда Таня и разглядела их как следует.
Это были мальчишки. Сразу четыре человека. Незнакомые, не из Таниного седьмого отряда, а из самых старших. Но это ведь ничего не значило. В любом случае – непорядок. И страх как-то сразу отступил.
Таня выпрямилась, приосанилась, спрятала за спину пакет с вещами, поинтересовалась строго:
– А вы что тут делаете? Почему не в корпусе? И вообще, почему не спите? Вы из какого отряда?
– Из третьего, – невозмутимо откликнулся один, высокий, темноволосый и смутно знакомый.
Наверняка соврал, хотя даже глазом не моргнул. В другое время Таня обязательно добилась бы правды, но небо прорезал очередной зигзаг молнии, громыхнул гром, заставив встревоженно поежиться всех присутствующих.
– А почему на улице в такое время? Да еще в такую погоду?
На этот раз ответил самый крупный:
– Да вон Геночка в тубзик захотел, – пробасил он, кивнув в сторону самого мелкого и субтильного, – а одному страшно. Вот и попросил его проводить.
– И что, сразу троих попросил?
– Так вон как громыхает, – многозначительно напомнил здоровяк, ткнув указательным пальцем в небо.
– Вот именно! – с напором выдохнула Таня, изо всех сил стараясь не показать, что сама обмирает от страха, холодившего изнутри, что саму так и тянет броситься бегом по дорожке и поскорее спрятаться под надежной крышей. – Поэтому, вы трое, ну-ка марш
