Филипп Ле Руа - Последнее оружие
– Что тебя заставляет так думать?
– Эта их неизменная полуулыбочка.
– Один из приемов дзен. Способствует хорошему настроению и естественному счастью.
– Метод Гуэ?
– Улыбка расслабляет сотни лицевых мышц и оказывает на нервную систему то же воздействие, что и настоящее удовольствие.
– Зачем ты у них выспрашивал все эти подробности о Суйани? К чему тебе знать, сколько времени она сосала материнскую грудь?
– А ты слушала ее ответы?
Странность самих вопросов несколько затеняла их смысл, подумала Сильви.
– Я изучал не Суйани, а ее родителей, – пояснил Натан.
– Чтобы выяснить, родная ли она им дочь?
– У тебя самой дети есть?
– Сын двадцати пяти лет.
– Стало быть, знаешь правильные ответы. Госпожа Камацу сказала, что давала грудь примерно год.
– Обычно это десять недель.
– А ходить дети когда начинают?
– Самое раннее – на девятом месяце.
– По ее словам, Суйани хватило трех. В каком возрасте ребенок начинает строить фразы?
– Года в два.
– А Суйани в три, если верить ее матери, которая вообще привязана к этому числу.
– К тройке?
– Три декоративных элемента в комнате, три подушки, три цветка в вазе, три иероглифа на свитке.
– И что это значит?
– Это принцип дзен, выражающий отношения, которые мы должны поддерживать с духом природы и с самой природой. Госпожа Камацу хорошая женщина, но она солгала.
– Значит, Суйани их приемная дочь?
– Что держится в строжайшей тайне. Как и в случае с Аннабель Доманж.
– Еще что выяснил?
– Букет составлен так, что воздух может свободно циркулировать между цветами и стеблями. Это выражает чистоту, отрешенность, отсутствие страстей и привязанностей. Супруги Камацу и впрямь не потрясены пропажей дочери. Они демонстрируют ту же безмятежность, что и Доманжи. И еще почтительное отношение к ней, словно она была для них неким авторитетом. Что касается гравюры на стене, это работа Хокусаи. Стоит целое состояние.
– Живопись. Вновь совпадение.
– Есть еще один общий пункт, гораздо более волнующий.
– Какой же?
– Какемоно, свиток.
– И что на нем написано?
– «Хейва». Это значит «мир» по-японски.
39
– Куда ты меня везешь? – спросила Сильви.
Они доехали на поезде до Такао сан Гучи, потом взяли такси. От пейзажа, освещенного закатным солнцем, захватывало дух. Деревянные домики словно скатывались с гор под покров цветущих деревьев. Такси остановилось перед одним из домов. Разувшись при входе, они проследовали за встречавшей посетителей девушкой и уселись на татами. Официантка в кимоно, по имени Ники, приняла у них заказ и зажгла маленькую горелку под жаровней в центре стола.
– Мы сами будем готовить себе еду, – сообщил Натан.
Удаляясь, официантка раздвинула створки двери, выходившей в вишневый сад. Чистота зрелища и окружавшая их тишина побуждали к медитации.
– Какая красота, – вздохнула Сильви.
Официантка подала им чай и опять бесшумно скрылась.
– Воспользуйся тем, что видишь, это бывает только раз в году и длится недолго.
– Цветок вишни ведь очень важен для японцев?
– Даже больше, чем восходящее солнце. Сакура но хана – сама душа Японии.
– Почему?
– Жизнь этого цветка так коротка, что он облетает, не успев завянуть.
– Разве стареть достойно презрения?
Он коснулся пальцами морщинок вокруг ее вопрошающих глаз.
– Старение в природе вещей. О нем незачем заботиться.
– То есть не портить себе кровь, потому что все преходяще, так, что ли?
– Ты все поняла.
Указательный палец Натана спустился по щеке Сильви, очертил контур ее губ, скользнул еще ниже.
– Мне нравится в тебе то, чего нет ни в одной женщине моложе двадцати. Нравится твое лицо, вылепленное слезами и смехом. Нравится щедрая грудь, вскормившая твоего ребенка и немало эротических фантазий. Нравится мягкость твоего живота, давшего жизнь. Нравится твое тело, умеющее одаривать любовью. Нравится твоя кожа чуть увядшая, как листок со стихотворением, которое знаешь наизусть.
Он поцеловал ее. Она уже готова была перелезть через стол, когда снова появилась официантка. Ники принесла множество мисочек с кушаньями из тофу, овощей, сасими, моллюсков, столь искусно уложенных, что трудно было решиться нарушить это совершенство прикосновением палочек. И, прежде чем оставить их одних, водрузила на огонь небольшой противень. Натан помог Сильви разобраться, что к чему.
– Эта кухня вдохновлена буддистскими монахами. Низкокалорийная и богатая протеинами. Обмакивай ломтики сырой рыбы в шою.
– Шою?
– Соевый соус.
– А это что? – спросила она, показывая на тарелку возле чашечки подогретого саке.
– Яд.
– Что?
– Фугу. Рыба-луна, если предпочитаешь. Тебе повезло, потому что она не попадается до конца марта. Фугу можно есть, только удалив ее яичники со смертельным ядом. Сама увидишь, вкус своеобразный. Подается с подогретым саке.
– А что там плавает, в саке?
– Поджаренный плавник фугу.
Они клевали своими палочками, на противне шипело. Сильви упивалась запахами, звуками, вкусами, обстановкой. Все это было для нее в диковинку.
– Спасибо, Натан, за этот вечер.
– Благодарить надо французских и американских налогоплательщиков.
– А мы не злоупотребляем их щедростью?
– Расследование сегодня продвинулось.
Она попробовала собрать мысли, норовившие разлететься, как лепестки вишни на ветру:
– Во Франции Аннабель назвала своего пса Бариш, что по-турецки значит «мир». На другом конце света родители Суйани держат турецкие бани и владеют какемоно, на котором написано «хейва», что тоже значит «мир», но по-японски. Таким образом, Турция и мир – два новых совпадения. Тебе не кажется, что в ФБР нас поднимут на смех, если мы им это преподнесем?
– Аннабель и Суйани связывают общие психологические и социальные характеристики: внешность, любовь к изобразительному искусству и тот факт, что обе были удочерены, причем в строжайшем секрете. Супруги Камацу до странности похожи на Доманжей своим способом воспитывать приемную дочь.
– Да, но остальные? Галан и Николь не были ни удочерены, ни воспитаны в лупанарии.
Натан подлил ей саке, протянул колобок из поджаренного риса и поцеловал в шею. Сильви отдалась – во всех смыслах этого слова. Наслаждение затопило ее всю целиком. Несмотря на проникавший снаружи холодок, они закончили трапезу полуголые, сплетая на татами тела, разгоряченные острыми приправами. Вслед за пищей и их кожа приобрела пряный вкус. Сильви, чьи губы слегка саднило от рыбы фугу, захмелевшая от саке и любви к мужчине, который забросил ее на другую планету, испытала сильнейший оргазм за всю свою жизнь. И лишь много позже заметила, что от Санако пришло два SMS-сообщения. Подозреваемая вышла из комы.
40
Сильви и Натан прибыли в больницу уже за полночь. Кроме капитана они застали дежурного врача и какого-то пожилого человека в очках.
– Она заговорила?
– Говорит что-то непонятное.
Санако включил цифровой диктофон:
«…Крооан скамова дуг усмусиорк…»
Он остановил запись.
– Остальное в том же духе. Мы задавали ей вопросы на разных языках, но она продолжала нести все ту же тарабарщину. Я поднял с постели лингвиста, господина Тамуру Дзиодзи, который любезно согласился нам помочь.
– Это не похоже ни на один из известных нам языков, включая древние, – заявил Дзиодзи.
– Могу я на нее взглянуть? – спросил Натан.
– Если хотите, – сказал Санако. – Сам-то я иду спать. Два часа угробил, чтобы получить какую-то фонетическую мешанину. Завтра разберемся, на свежую голову. Я удвоил охрану. Один из моих людей останется перед дверью в палату.
Тебе тоже надо поспать» – сказал Натан Сильви.
– Я останусь.
– Это может затянуться надолго.
– Думаешь, тебе удастся установить с ней контакт?
– Мне удалось установить контакт даже с собакой.
– Мне вовсе не улыбается оставить тебя на целую ночь с какой-то девицей.
Он улыбнулся и погладил ее по щеке. Усталость чуть глубже прорезала ее морщинки. Она казалась ему все более и более красивой.
– Это не девица, – сказал он.
– Кто же тогда?
– Еще не знаю.
41
В палате было темно. Натан зажег свет в ванной и направился к раненой. Уже возле самой койки он вдруг сделал шаг в сторону и с разворота хлестнул воздух ногой. Ступня застыла в нескольких сантиметрах от тени за его спиной. Выброс энергии заставил ее покачнуться. Интуиция и рефлекс сработали одновременно, Натан даже не успел осознать, что происходит. Но вовремя остановился, не заметив в молодой женщине никакой враждебности. Сквозь ночную рубашку проступало лишь красивое тело. Он взял ее за руку. Она вздрогнула, словно ее ударило током, и молча вернулась в постель. Ему не удавалось прочесть то, что таилось в этих изумрудных глазах Они были пусты, как глаза идиота или куклы. Немыслимо зеленые на некрасивом лице.
