Вы меня не знаете - Имран Махмуд
Пару лет назад, когда мы шли по улице, его остановили трое местных парней.
– Это же ты Курт? – спрашивает один и, когда Курт кивает, говорит: – Бро, хочу дать тебе шанс, который дается раз в жизни.
Курт пытается уйти, потому что знает, что им надо, но они встают стенкой. Их главный такой:
– Бро, я могу прямо сейчас дать тебе косарь или тебя порезать. Решай сам.
– Ну, режь, – говорит Курт.
Эти трое переглядываются, типа: «Че за херня?» На месте Курта я бы, наверное, попробовал их заболтать, но такого эти парни еще не видели. Их главный, мелкий чувак в пятипанельной кепке, вытаскивает из кармана финку и показывает Курту. Курт внимательно смотрит на нее, потом на двоих других и говорит:
– А у вас че?
И стоит, будто к месту прирос. Я, наоборот, напружинился и готов рвануться в драку, если до этого дойдет.
Остальные, ухмыляясь, показывают свое оружие, но Курт не двигается.
– Порежь меня, – говорит он. Руки у него до сих пор в карманах.
Главный подходит ближе, держит нож на уровне пояса:
– Бро, мы шутки шутить не привыкли.
И тут Курт выдергивает руку из кармана и хватает нож за лезвие.
– Порежь меня, – говорит он с каменным лицом.
Главный начинает паниковать и пытается вырвать нож, но Курт держит крепко. Из руки течет кровь, но по его лицу и не скажешь.
Второй тоже вытаскивает нож и бросается на Курта. Но этот пацан еще ни разу не дрался ножом. Я вижу это по тому, как он его держит. Как телефон. А я знаю, что нож надо держать в кулаке лезвием вниз, острием наверх. Поэтому мне хватило хладнокровия, чтобы подойти и врезать ему пару раз в лицо. Он падает, и, пока он не успел очухаться, я выхватываю нож.
Курт все еще держит лезвие. Парень на другом конце ножа серый от страха. Он видит у меня нож своего кореша и бросается бежать.
– Вы, уроды, покойники! Покойники! – кричит он, убегая.
Я оглядываюсь, ища третьего, но он, видимо, сбежал еще раньше. Они пришли с тремя ножами, ушли – с одним.
– Бля, чувак. – Я смотрю на руку Курта.
– Да фигня. – Он снова сжимает кулак, и кровь капает с обеих сторон.
– Ниче не фигня.
Я снимаю бандану и перевязываю ему руку. Туго затягиваю ее, пока она пропитывается кровью, и делаю двойной узел. Курт даже не поморщился. Я пытаюсь считать его реакцию, но считывать нечего.
– Ты не думай, я не гей, – говорю я, и мы начинаем ржать.
Пока он жил в районе, мы сильно подружились. Курт приходил к нам, и мама готовила ему ужин. Он обычно съедал в два раза больше, чем у нее было запасов, но все равно он ей нравился. Мне даже кажется, что, если бы он столько не ел, он бы нравился ей гораздо меньше. Была у него одна особенность. Когда он ел, он походил на ребенка. Больше в это время ничего не существовало. Только он и тарелка.
Мама потом притворно жаловалась:
– От коня он, что ли, произошел? В следующий раз куплю ему мешок овса.
Но у нее еще и материнский инстинкт включился. С точки зрения мам, кормить друга своего ребенка – это все равно что кормить самого ребенка. Ну и еще она знала, что у Курта нет такой матери, как у меня. То есть мать у него есть, но на деле считай, что нет. Мне кажется, поэтому он и спрашивал постоянно, нельзя ли ему прийти к нам. Просто чтобы почувствовать, как это, когда у тебя нормальная мама. И даже когда мама, бывало, говорила, мол, этот конь, что ли, опять придет к нам ужинать, я знал, что на самом деле он ей нравится.
И я помню мамино лицо, когда два года назад Курт пришел и сказал, что переезжает обратно в Северный Лондон. У нее в глазах было то же самое выражение, как когда я сказал ей, что буду жить один. Она пыталась не заплакать и скрыть это, но одна слезинка все-таки выкатилась из уголка ее глаза.
– Ну, надеюсь, ты все равно будешь заходить в гости к своему другу?
Курт смотрит в пол и молчит.
– Я сделаю пельмени, раз ты их любишь, – говорит она и снова принимается за готовку.
Мама время от времени спрашивала о нем. «Как там твой конь?» Или: «Чем целый день в игрушки играть, лучше бы позвонил своему коню да пообщался». Так что иногда я звонил ему узнать, как дела. И когда прошел слух, что Кира, возможно, где-то в Северном Лондоне, я, естественно, позвонил Курту. Да и вообще он, пожалуй, единственный, кого я там знаю.
Перерыв: 15:50
11
16:00
Мы встретились в «Макдональдсе» на Севен-Систерс-роуд после десяти вечера. Я и забыл, какой Курт огромный. Ну или с того времени, как я видел его в последний раз, он еще вырос. Он сидел за столиком, я подошел и поздоровался. Пока я садился, он встал, снова сел и положил свои широченные ладони на стол.
– Чувак, да ты постарел, – говорит он и смеется громким медвежьим смехом, от которого стол мог бы свалиться, не будь он привинчен к полу.
– Слушай, друг, мне типа нужна помощь. – И я рассказал ему о Кире.
– Это пиздец, чувак. Кира мне нравилась, – говорит он и переводит взгляд на два своих бургера.
– Я весь Лондон прочесываю, чтобы ее найти.
– Лучше забудь о ней, чувак. – Курт откусывает от бургера громадный кусок. – Говорят, ее взяли в оборот.
– Пушки?
Курт кусает второй раз, и бургер исчезает. Он медленно прожевывает кусок и, проглотив, сразу берет из коробки на столе второй бургер. В его руке даже «биг мак» выглядит маленьким.
– Так говорят.
– Курт, мне просто нужно знать, где она.
– С этим я тебе могу помочь, чувак, – отвечает Курт и уничтожает второй бургер.
Как я понял, Курт не то чтобы состоял в Пушках, но кое-какие связи у него были. Например, он знал генерала и потому мог, если нужно, что-нибудь разведать.
– Бро, я думал, ты против всей гангстерской херни, – сказал я. – Как это ты связался с Пушками?
– Долго рассказывать. Очень долго. Но если хочешь знать, где она, давай словимся через пару дней. Расскажу, что нарою.
– Договор, бро. Увидимся через пару дней.
Когда мы встретились через
