Стивен Кинг - Возрождение

Он обернулся к пасторскому домику, который уже выглядел покинутым, и вздохнул. Потом снова повернулся ко мне.

— Может быть, ЭНС и в самом деле ему помог — у меня есть все основания считать, что теория, на которой он основан, верная. Но я в этом сомневаюсь. Джейми, скорей всего я обманул твоего брата. Заморочил ему голову. Этому учат в богословской школе, только там это называется «подпитать веру». У меня всегда хорошо получалось, и я и стыдился этого, и радовался. Я сказал твоему брату, чтобы он ожидал чуда, и включил свой, можно сказать, игрушечный электрошокер. Как только Кон задергался и заморгал, я понял, что все получится.

— Это же потрясающе! — сказал я.

— Да. И в то же время низко.

— А?

— Неважно. Главное, никогда ему об этом не рассказывай. Вряд ли он снова потеряет голос, но это не исключено.

Он взглянул на часы.

— Знаешь что? Наверное, мне пора сворачивать разговор, или я сегодня не успею доехать до Портсмута. А тебе надо домой. И твой сегодняшний визит тоже останется между нами, хорошо?

— Да.

— Ты ведь не мимо Бабули сюда шел?

Я закатил глаза, словно не веря его глупости, и Джейкобс снова засмеялся. Приятно было, что я могу его рассмешить, несмотря на все, что случилось.

— Я прошел напрямик через поле Марстеллара.

— Умница.

Я не хотел уходить, и еще меньше хотел, чтобы он уехал.

— Можно еще что-то спросить?

— Можно, только быстро.

— Когда вы читали свою… — Я не хотел произносить слово “проповедь”; казалось, в нем таилась какая-то опасность. — Когда вы говорили в церкви, то сказали, что температура молнии пятьдесят тысяч градусов. Это правда?

Его лицо осветилось, как бывало только при упоминании электричества. Его конек, как сказала бы Клер. А отец скорей всего назвал бы это одержимостью.

— Чистая правда! Молния — самая мощная сила в природе, кроме разве что землетрясений и приливов. Мощнее, чем торнадо, намного мощнее ураганов. Ты когда-нибудь видел, как молния ударяет в землю?

Я покачал головой.

— Только в небе.

— Прекрасное зрелище. Прекрасное и пугающее.

Он поднял глаза, словно надеясь на молнию, но небо в тот день было чистое, только маленькие облачка проплывали на юго-запад.

— Если когда-нибудь захочешь увидеть это вблизи… Ты ведь знаешь Лонгмедоу?

А как же. На полпути к Козьей горе находился общественный парк. Это и был Лонгмедоу. Оттуда открывался прекрасный вид на восток. В ясный день можно было даже разглядеть Пустыню штата Мэн во Фрипорте, а иногда — и Атлантический океан позади нее. БЮМ в августе устраивал там ежегодный пикник.

Он сказал:

— Если проехать дальше за Лонгмедоу, то увидишь ворота клуба «Козья гора»…

— …куда пускают только членов клуба и гостей.

— Верно. Классовая система во всей своей красе. Но перед самыми воротами влево отходит гравийная дорога. По ней может ездить кто угодно, потому что она принадлежит штату. Через три мили она заканчивается обзорной площадкой под названием Скайтоп. Я никогда вас туда не возил, потому что это опасное место — просто гранитный склон, заканчивающийся пропастью глубиной в две тысячи футов. Ограждения там нет, только табличка, предупреждающая, чтобы не подходили к краю. А на вершине стоит железный столб высотой двадцать футов. Он уходит глубоко в гранит. Понятия не имею, кто и зачем его там поставил, но это было очень давно. Столб должен был бы проржаветь насквозь, но он не ржавый. Знаешь, почему?

Я покачал головой.

— Потому что в него столько раз ударяла молния. Скайтоп — необычное место. Оно притягивает молнии, а этот железный шест — их средоточие.

Он мечтательно смотрел в сторону Козьей горы. Она, конечно, была невысокой по сравнению со Скалистыми горами (или даже с Белыми в Нью-Гэмпшире), но на фоне холмов западного Мэна выглядела внушительно.

— Там гром звучит громче, Джейми, а тучи ближе. Когда видишь, как они надвигаются, то чувствуешь себя совсем маленьким. А когда человека одолевают тревоги… или сомнения, то быть маленьким не так уж плохо. Ты заранее ощущаешь, что вот-вот ударит молния, потому что воздух становится неподвижным. Ощущение… не знаю, как сказать… горения без огня. Волосы встают дыбом, в груди тесно. Кожа словно бы трепещет. Ты ждешь, и когда ударяет гром, он не гремит. Он трещит, как обледеневшая ветка, когда она наконец ломается, только в сотню раз громче. Наступает тишина… и потом щелчок, похожий на звук, который издает старомодный выключатель. Ты слышишь громовой раскат, и тут является молния. Приходится щурить глаза, чтобы не ослепнуть, иначе ты не увидишь, как железный шест становится из черного бело-фиолетовым, а потом красным, как подкова в кузничном горне.

— Ух ты, — сказал я.

Он моргнул и очнулся. Пнул колесо своей новой-старой машины и сказал:

— Прости, малыш. Иногда меня заносит.

— Здорово там, наверно.

— О, там не просто здорово. Когда вырастешь, съезди туда и убедись сам. Только поосторожнее возле шеста. Из-за молний там все покрыто отколовшимся щебнем, и если он начнет оползать, можно и не суметь затормозить. А теперь, Джейми, мне правда пора.

— Как жалко, что вам надо уезжать.

Мне снова хотелось плакать, но я сдержался.

— Я ценю твои слова и тронут ими, но знаешь, как говорят: если бы да кабы, да во рту росли грибы… — Он раскинул руки. — Иди сюда, обнимемся еще разок.

Я стиснул его изо всех сил, глубоко дыша, стараясь вобрать в себя запах его мыла и тоника для волос – «Виталиса», как у моего папы. И как у Энди.

— Ты был моим любимцем, — сказал он мне на ухо. — Это, наверное, тоже лучше держать в секрете.

Я просто кивнул. Не стоило говорить ему, что Клер и так это знает.

— Я кое-что оставил для тебя в подвале дома, — сказал он. — Если захочешь, можешь забрать. Ключ под ковриком.

Он поставил меня на ноги, поцеловал в лоб и открыл дверцу машины.

— Так себе машинёшка, приятель, — сказал он, подражая выговору янки, и я улыбнулся, несмотря ни на что. — Но надеюсь, что она не развалится по дороге.

— Я люблю вас, — сказал я.

— И я тебя люблю, — сказал он. — Только больше не плачь, Джейми. Сердце мое и так разбито, и больше я просто не выдержу.

Я не заплакал при нем. Стоял и смотрел, как машина едет к дороге; смотрел, пока он не скрылся из виду. Потом я пошел домой. У нас на заднем дворе тогда еще была колонка, и я умылся ледяной водой, прежде чем войти в дом. Не хотелось, чтобы мама заметила, что я плакал, и начала задавать вопросы.

Навести порядок в пасторском домике должны были дамы-попечительницы — провести генеральную уборку, уничтожить следы пребывания несчастной семьи Джейкобсов и подготовить комнаты к приезду нового священника, — но отец сказал, что нужды торопиться нет. Жернова Новоанглийской методистской епархии крутятся медленно, и нам повезет, если новый священник появится к следующему лету.

“Пусть пока все останется как есть”, — предложил отец, и попечительницы с радостью его послушались. За метлы, щетки и пылесосы они взялись только после Рождества (проповедь мирянина в тот год читал Энди, и родителей просто распирало от гордости). До той поры пасторский домик пустовал, и некоторые мои одноклассники стали говорить, будто там водятся привидения.

Один раз, впрочем, там побывал посетитель: я. Это было в субботу после полудня, и мне опять пришлось срезать путь через кукурузное поле Дорранса Марстеллара, чтобы избежать всевидящего ока Бабули Харрингтон. Я открыл дверь ключом, который лежал под ковриком, и вошел внутрь. Было страшно. Байки о привидениях в доме казались мне смешными, но стоило здесь оказаться, как мысли о разлагающихся Пэтси и Морри-Я-с-вами, рука об руку стоящих у меня за спиной, стали казаться вполне правдоподобными.

«Не глупи, — сказал я себе. — Они ушли в иной мир или в черную пустоту, про которую говорил преподобный Джейкобс. Так что перестань трусить. Перестань трястись как мышонок».

Но я не мог перестать – как не мог бы унять желудочные колики после того, как переборщил с хот-догами в субботу вечером. Впрочем, я и не убежал. Мне хотелось увидеть, что он мне оставил. Мне нужно было это увидеть. Поэтому я прошел через дверь, на которой все еще висел плакат с Иисусом, держащим за руки двух ребятишек (они были похожи на Дика и Джейн из моего букваря), и табличка с надписью «Пустите детей приходить ко Мне».

Я включил свет, спустился по ступенькам, и увидел складные стулья, приставленные к стене, и пианино с закрытой крышкой, и Игрушечный уголок, где стоял маленький столик — теперь пустой, без домино, раскрасок и мелков. Но Мирное озеро все так же стояло на своем месте, как и маленькая деревянная коробка с электрическим Иисусом внутри. Вот что он оставил, и это меня жутко разочаровало. Тем не менее я открыл коробку и вытащил из нее электрического Иисуса. Я поставил его на краешек озера, где, как мне хорошо было известно, начиналась колея, и принялся нащупывать переключатель под его одеянием. А потом испытал прилив такой ярости, какой еще никогда не испытывал — такой же внезапный, как те удары молнии на площадке Скайтоп, про которые рассказывал преподобный Джейкобс. Я размахнулся и швырнул Иисуса в стену напротив.