Эрик Ластбадер - Глаза Ангела
Как-то раз Хонно услышала слова Сакаты, обращенные к его заместителю:
— Вот и пришло твое время. Хочу пожелать тебе удачи на выбранном пути, но боюсь, что перед надвигающейся бурей все это будет уже не важно.
«Какой бурей? — недоумевала Хонно, глядя на спокойное лицо Сакаты. — Разве догадаешься, что он имеет в виду? Какие раскрытые тайны вызовут эту бурю? Значит, он или проговорился или устал нести бремя секретных знаний...»
Она не сомневалась, что местом для самоубийства Саката выберет Сенгакудзи — в средние века там сделали себе харакири 47 ронинов — самураев, потерявших своего хозяина, — чтобы отомстить тем, кто убил их господина. Смерть, с точки зрения японца, так же достойна и значительна, как и жизнь.
Саката хотел умереть благородно и достойно, как самурай. Груз преступлений, о которых он знал, но не мог сказать, или которые совершил, стали для него непосильной ношей. Предать многолетнюю дружбу с боссом Кунио Миситой было немыслимо — таким образом он покрыл бы несмываемым позором и себя, и свою семью.
Только ритуальное самоубийство — харакири могло спасти его от бесчестья, стать единственным выходом из создавшейся ситуации. Хонно прекрасно понимала все, но не вмешивалась — подобное вмешательство сочли бы верхом неуважения и невоспитанности, поэтому ей и в голову не приходило делать это. Саката ведал финансовыми фондами поддержки Миситы и имел положение человека, в высшей степени заслуживающего уважения.
Теплым весенним днем Хонно приехала в Сенгакудзи — легендарное, историческое место. Могилы самураев были усыпаны цветами: в неподвижном воздухе стоял сильный, тяжелый цветочный аромат, — она на всю жизнь запомнит этот сладкий и плотный запах как символ смерти.
Почему Саката решил сойти со сцены? Какая тайна гнетет его? — размышляла она. У Хонно была непосредственная связь с Токузо — Управлением полицейского надзора Токио, и если кто-то готовился возбудить дело против Миситы или Сакаты, она обязательно бы об этом знала.
Из центрального столичного района Касамигазеки, где работали Хонно и Саката, до древних могил Сенгакудзи путь был неблизкий. Саката появился в священном месте на исходе дня, когда не было посетителей. Он облачился в белые одежды — цвета смерти. Хонно хорошо видела его в лучах заходящего солнца у могил, утопающих в цветах. Свободные брюки Сакаты развевались на ветру словно флаги, и Хонно поразил резкий контраст между веселыми живыми красками цветов и холодной чистотой белой ткани — все это навсегда запечатлелось в ее памяти.
Она наблюдала, как Саката, стоявший к ней спиной, опустился на колени, вытащил из-за пояса специальный нож. Слегка изогнутое лезвие сверкало на солнце и на миг ослепило Хонно, потом она увидела, как его тело наклонилось вперед, согнутые в локтях руки крепко ухватились за обмотанную шелком рукоять, образовали острые углы — Саката воткнул ритуальный нож в нижнюю часть живота. Голова Сакаты как-то странно дернулась, плечи страшно напряглись в нечеловеческом усилии — он должен был разрезать себя слева направо так, как предписывал обычай.
Считалось, что душа самурая очищалась во время харакири, освобождалась от грехов, совершенных им на жизненном пути. И тут Хонно с ужасом заметила, что Саката не в состоянии освободить свою душу от оков плоти, что на пороге смерти у него не достает сил довершить начатое. Он судорожно пытался снова и снова, но безуспешно. Хонно не могла больше оставаться безучастной наблюдательницей, и, выйдя из своего укрытия — большого дерева, подошла к Сакате и опустилась возле него на колени. Одежды умирающего окрасились в пунцовый цвет, вены на шее вздулись, глаза готовы были выскочить из орбит... Обхватив его руки своими, Хонно прибавила ему сил, и вдвоем они совершили страшный ритуал — нож с ужасным треском рассек живот от края до края... Покрасневшие глаза Сакаты повернулись в ее сторону, остановились на ней. Хонно прочла в них благодарность, а затем он упал ничком, уткнувшись головой в землю, залив кровью яркие цветы на могиле, принесенные людьми в знак священной памяти о погибших героях.
* * *Проснувшись, Ирина не сразу сообразила, где она находится: в больших мрачных апартаментах Марса на Площади Восстания или у Валерия, чья квартира на улице Кирова была меньше, но гораздо светлее и уютнее. Сев в кровати, женщина выглянула в окно — внизу виднелся узенький Телеграфный переулок и Министерство образования, где она — Ирина Викторовна Пономарева — работала не первый год. Недалеко от министерства была расположена церковь Архангела Гавриила, которую некоторые из Ирининых коллег называли Башней Меншикова, что, с ее точки зрения, было неверно. Со скучными министерскими чиновниками у Ирины было мало общего, и они ее слегка раздражали. К тому же она недавно вернулась из увлекательной поездки по Соединенным Штатам и до сих пор находилась под впечатлением от американской системы образования. Она потратила несколько недель, чтобы написать реферат о том, как внедрить более совершенные, ускоренные методы обучения в систему российского образования. Закончив работу, Ирина представила ее на рассмотрение соответствующих лиц, но долгое время не получала ответа. В конце концов, устав от бесконечного ожидания, она добилась приема у министра. На аудиенции, длившейся минут двадцать, главный чиновник министерства сообщил ей, что ни один пункт реферата не получил одобрения. По снисходительному тону министра Ирина легко поняла прозрачный намек: занимайтесь компьютерной техникой, статистическими исследованиями, используйте опыт американцев для приведения в порядок и систематизации министерских архивов — за этим вас и посылали в командировку, остальное — не ваше дело. Ей было мягко указано на то, что реформа образования ее не касается, это дело экспертов.
«По крайней мере я больше не буду биться головой об стенку, нет так нет», — успокаивала себя Ирина, рассеянно глядя на церковь, однако мысль о провале своего детища взбудоражила ее. И проснулась она от часто повторяющегося страшного сна: как будто она находится в какой-то непонятной комнате, рядом с ней стоит обеденный стол. Она смотрит вниз и с ужасом замечает, что пол начинает заливать вода... Тогда она подбегает к окну и видит улицы в крови, лунный диск, пересеченный не то полосами, не то прутьями. Она знает, что ей необходимо выйти из дому, потому что на улицах что-то происходит, что если она не выйдет, случится беда... В отчаянии она рвется к двери, но не может двинуться с места, потому что ноги ее прикованы к полу. Ирина закрыла глаза, затем открыла, стараясь забыть ночной кошмар, потом осмотрелась — ну, конечно же, это квартира Валерия, как она не могла сразу сообразить? Ей нравилось здесь бывать, нравилось просыпаться по утрам и видеть за окном освещенный солнцем храм. Это всегда напоминало ей о том, что вера в Бога в этой стране несмотря ни на что выжила и утвердилась. И она думала о том, что если устояла церковь, то почему бы и ей не попытаться устоять перед лицом всех невзгод и неприятностей? В любом случае, она не собиралась повторять горькую судьбу своих родителей, не имела права.
Ирина слышала, как на кухне возится с завтраком Валерий. Интересно, что он приготовит? Теперь продукты в магазинах есть, хотя и стоят очень дорого. У многих не хватает денег на питание. И ей сразу вспомнились рассказы матери о том, как люди голодали в войну, питаясь картофельными очистками и свекольной ботвой, считая капусту роскошью. Да, конечно, в последние годы в стране что-то стало меняться, но есть вещи, которые не изменятся здесь никогда, в этом Ирина была совершенно уверена. Кроме того, экономические реформы в России всегда сопровождались политическими катаклизмами, поэтому без реформ жить было спокойнее. Да и если в России когда-либо и объявлялись какие-либо свободы, то лишь затем, чтобы в скором времени их запретить.
Американец от такого образа жизни давно бы впал в состояние глубокой депрессии, а русские — ничего, живут. Выносят трудности, холодные зимы, безжалостную по отношению к людям политику государства, приучившего их безропотно сносить все. Только пьют все больше и больше...
Ирина сладко потянулась, наслаждаясь теплом постели, потом встала и прошла по коридору в ванную. Горячую воду, конечно, опять отключили, и ей пришлось принять ледяной душ. Вытеревшись насухо полотенцем, она вернулась в комнату и достала из шикарного комода, привезенного Валерием из Англии, чистую одежду. Подошла к зеркалу, подкрасилась. Внимательно вгляделась в хрупкую с тонкой талией и узкими бедрами женщину в зеркале и осталась довольна собой. Ноги у нее были красивые и сильные (три раза в неделю Ирина делала упражнения, кроме того, в детстве занималась балетом, но, к сожалению, мечта ее матери о том, чтобы дочка стала балериной, не сбылась). Маленькое личико напоминало кошачью мордочку, глаза были большие, нос некрупный, губы полные и выразительные, черные блестящие волосы коротко подстрижены. Вообще Ирина, в отличие от знакомых женщин, не имела претензии к своей внешности... Последний раз оглядев себя в зеркале, она пошла на кухню, где над кухонным процессором, привезенным Валерием из-за границы, колдовал хозяин квартиры.
