Домохозяйка - Фрида МакФадден
— Выглядит восхитительно, Милли! — произносит он.
— Спасибо.
Смотрю на Сесилию. У нее реакция прямо противоположная.
— Ф-фу! Это стейк! — говорит она, свидетельствуя и без того очевидное.
— Стейк — это очень вкусно, Сеси, — увещевает Эндрю. — Попробуй!
Она смотрит на отца, потом в свою тарелку. Осторожно тычет в стейк вилкой, словно опасается, что тот прыгнет с тарелки прямо ей в рот. На лице страдание.
— Сеси… — роняет Эндрю.
Перевожу взгляд с отца на дочь, не зная, что делать. Только сейчас до меня доходит, что, наверное, не стоило готовить стейк для девятилетней девочки. Я просто предположила, что, раз она живет в таком изысканном доме, вкус в еде у нее тоже должен быть изысканным.
— М-м… — говорю я. — Может, я…
Эндрю отталкивает назад свой стул и забирает у Сесилии тарелку.
— Окей, я сделаю тебе куриные наггетсы.
Я следую за ним на кухню, непрерывно извиняясь. Он только смеется:
— Да не волнуйся ты так! Сесилия обожает курицу, особенно наггетсы. Даже в самом шикарном ресторане Лонг-Айленда она все равно заказала бы куриные наггетсы.
Я чуть-чуть расслабляю плечи.
— Ну зачем вы, не надо! Я сама могу приготовить наггетсы.
Эндрю ставит тарелку на кухонный прилавок и грозит мне пальцем:
— О, еще как надо! Если собираешься работать здесь, то тебе необходимо пройти учебный курс.
— Окей…
Он открывает морозилку и достает огромный семейный пакет с наггетсами.
— Смотри — вот наггетсы, которые любит Сесилия. Не вздумай купить другой бренд. Всё остальное неприемлемо! — Он раскрывает пакет и вытаскивает один замороженный наггетс. — Далее: они должны быть в форме динозавра. Динозавра! Это понятно?
Не могу сдержать улыбку.
— Понятно.
— Затем… — он поднимает наггетс к глазам, — ты должна исследовать, нет ли каких-нибудь деформаций — отсутствует голова, или нога, или хвост. Если динозавровый наггетс имеет хотя бы один из этих недостатков, он будет отвергнут. — Он достает тарелку из шкафчика над микроволновкой, выкладывает на нее пять идеальных наггетсов. — Она любит, когда их пять. Ставишь в микроволновку ровно на девяносто секунд. Чуть меньше — и они останутся замороженными. Чуть больше — и они пересохнут. Необходим очень тонкий баланс.
Я торжественно киваю:
— Понятно.
Пока наггетсы вращаются в микроволновке, Эндрю оглядывает кухню, которая вдвое больше, чем вся квартира, из которой меня выгнали.
— Не стану даже говорить, сколько денег мы потратили на реновацию этой кухни, и тем не менее Сесилия хочет есть только то, что готовится в микроволновке.
У меня на кончике языка так и вертятся слова «избалованная соплячка», но, само собой, я их не произношу.
— Ей лучше знать, что ей по вкусу, — только и говорю я.
— Конечно лучше.
Микроволновка звонит, и Эндрю вынимает из нее тарелку с обжигающе горячими куриными наггетсами.
— Как насчет тебя? — спрашивает он. — Ты уже поела?
— Возьму что-нибудь перекусить в свою комнату.
Он приподнимает бровь:
— Не хочешь присоединиться к нам?
Часть меня хотела бы этого. Есть в Эндрю Уинчестере что-то очень притягательное, и я не могу не признать, что не прочь узнать его получше. Но в то же время это было бы ошибкой. Если бы вошла Нина и увидела, как мы веселимся за обеденным столом, ей бы это не понравилось. К тому же у меня предчувствие, что Сесилия постарается испортить нам вечер.
— Лучше поем у себя, — говорю я.
Кажется, он готов запротестовать, но отказывается от этой мысли.
— Извини, — произносит он. — У нас никогда раньше не было домработницы, которая жила бы в доме, так что я не знаю, как себя вести.
— Я тоже не знаю, — признаюсь я. — Но не думаю, что Нина обрадуется, увидев меня за одним столом с вами.
Затаиваю дыхание — не переступила ли я черту, констатируя очевидное? Но Эндрю лишь кивает
— Наверное, ты права.
— В любом случае, — я поднимаю подбородок и смотрю ему в глаза, — благодарю за курс по приготовлению куриных наггетсов.
Он улыбается:
— Не стоит благодарности.
Эндрю уносит тарелку с наггетсами в столовую. Как только он покидает кухню, я набрасываюсь на отвергнутый Сесилией стейк и, стоя около мойки, съедаю всё до крошки. А потом возвращаюсь в свою комнату.
10
Неделей позже я спускаюсь в гостиную и нахожу там Нину с полным мусорным мешком в руках. Моя первая мысль: «О боже, что на этот раз?»
Я прожила у Уинчестеров всего неделю, а ощущение, как будто прошли годы. Нет, столетия. Перепады настроений Нины абсолютно непредсказуемы. То она обнимает меня и говорит, как высоко ценит мое присутствие в ее доме, а через минуту отчитывает за невыполнение задания, о котором она мне даже не упоминала. Взбалмошная баба, мягко говоря. Сесилия — избалованная и не воспитанная девчонка, которой противно само мое присутствие в их доме. Будь у меня другие варианты, я бы немедленно уволилась.
Но поскольку вариантов нет, то…
Единственный член семьи, которого более-менее можно терпеть — это Эндрю. Я не часто сталкиваюсь с ним, и эти встречи… ничем не примечательны. На данный момент «ничем не примечательный» устраивает меня как нельзя больше. Сказать правду, мне иногда жалко Эндрю. Быть мужем Нины — задачка не из легких.
Я задерживаюсь перед входом в гостиную, строя предположения, зачем Нине мешок с мусором. Хочет, чтобы отныне я сортировала отходы? Интересно, как — в алфавитном порядке или по цвету? Или по запаху? Или, может, я купила какой-то неприемлемый мешок и теперь мне предстоит переложить мусор в другой? Не стоит даже пытаться найти разгадку.
— Милли! — восклицает она.
У меня сжимается желудок. Сейчас я узнаю, что она мне уготовила с этим мешком.
— Да?
Она жестом зовет меня к себе. Стараюсь идти нормально, а не как осужденный на казнь. Нелегкая задача.
— Что-нибудь не так? — спрашиваю.
Нина поднимает тяжелый мешок и бросает его на свой прекрасный кожаный диван. Меня так и подмывает предупредить, чтобы она ненароком не засыпала дорогущую кожу всякой гадостью.
— Я тут перетряхивала свой гардероб, — говорит она. — И такая жалость — некоторые мои платья стали мне чуточку тесны. Вот я и сложила их в этот мешок. Не будешь так добра отнести его в ящик для благотворительных пожертвований?
И всё? Ну, это еще куда ни шло.
— Конечно! Без проблем.
— Или знаешь что… — Нина делает шаг назад, меряя меня глазами. — Какой у тебя размер?
— Э-э, наверное, шестой…
Ее лицо сияет.
— О, великолепно! У этих платьев как раз шесть или восемь.
Шесть или восемь? На вид у Нины размер никак
