Марк Альперт - Последняя теория Эйнштейна
Дэвид нашел банкомат и снял со своих счетов все, что только мог. Эти операции ФБР тоже обнаружит, но тут никуда не денешься — приходится. Потом он направился прямиком на Пенсильванский вокзал.
Но уже входя в здание с Восьмой авеню, он знал: слишком поздно. Перед кассами кишели полицейские и национальная гвардия. У выходов на платформы копы спрашивали документы у всех пассажиров, немецкие овчарки, натасканные на бомбы, обнюхивали все сумки, портфели и штанины. Обругав себя как следует, Дэвид направился к противоположному выходу вокзала. Надо было час назад садиться на поезд уезжать из центра.
Когда Дэвид шел к выходу на Седьмую авеню, в здание внезапно хлынула новая волна полицейских и выстроилась цепью, блокируя лестницы и эскалаторы. «Черт!» — неслышно шепнул Дэвид. Один из копов вытащил мегафон.
— Так, люди! — разнеслось по зданию. — Всем построиться перед лестницей и приготовить водительские права. Покажете документы — и можете покидать вокзал.
Изо всех сил сохраняя небрежный вид, Дэвид повернулся и двинулся назад, но у выхода на Восьмую авеню тоже стояли теперь копы. Заметавшись, как мышь на открытом месте, он стал высматривать себе укрытие, какой-нибудь газетный стенд или киоск фастфуда, куда можно нырнуть на пару минут, чтобы собраться с духом и с мыслями, но почти все заведения в здании уже закрылись на ночь. Открыта была только пончиковая «Данкин донатс», набитая полицейскими, и маленький бар, называемый «Вокзальный отдых». Дэвид уже много лет не видел изнутри ни одного бара, и от самой мысли войти в этот «Отдых» у него желчь поднялась к горлу. Но тут уж выбирать не приходится.
В баре вокруг стола засела дюжина мясистых бородатых ребят лет около двадцати пяти. Стол был завален банками «Будвайзера». Все парни были одеты в одинаковые сделанные на заказ футболки с надписью «МАЛЬЧИШНИК ПИТА» над нарисованной веселой мордой. Шумели они вовсю, и потому, наверное, отсюда сбежали все, кроме бармена, с недовольной физиономией стоящего за кассой. Дэвид сел возле стойки и улыбнулся, делая вид, что все в порядке.
— Мне колу, пожалуйста.
Бармен, ни слова не говоря, достал матовый стакан и наполнил его льдом. В дальнем конце бара Дэвид заметил двери туалетов, но аварийного выхода здесь не было. Телевизор висел на стене, звук его был выключен. Молодая блондинка-ведущая серьезно смотрела в камеру. На экране рядом с ней были написаны слова «ТЕРРОРИСТИЧЕСКАЯ ТРЕВОГА».
— Ой, бля, какая штучка! — рявкнул один из участников мальчишника. Он встал, шатаясь, чтобы лучше разглядеть дикторшу. — Ух ты! А ну, почитай мне новости, детка! Почитай их Ларри! Он хочет услышать все как было!
Его друзья заревели от хохота, а Ларри подошел к стойке. Над ремнем у него нависало пузо размером с пляжный мяч, безумные глаза налились кровью, в бороде застряли кусочки попкорна и от него так разило «Будвайзером», что Дэвиду пришлось задержать дыхание.
— Бармен! — заорал Ларри. — Стаканчик «Егермейстера» сколько?
Бармен скривился еще сильнее:
— Десять долларов.
— Господи боже наш! — Ларри стукнул по стойке жирным кулаком. — Вот почему я никогда не езжу в этот гадский город!
Бармен, не обращая на него внимания, подал Дэвиду колу.
— С вас шесть долларов.
— Видишь, про что я? — обернулся к Дэвиду Ларри. — Они ж три шкуры с мясом сдирают! Втрое дороже, чем в Джерси!
Дэвид промолчал — не хотел поощрять этого парня, у него и так было о чем беспокоиться. Он протянул бармену двадцатку.
— Вот и в стрип-клубах то же самое, — продолжал Ларри. — Мы только что из одного такого места, «Кошкин клуб» называется, знаешь? На Двадцать первой? Девки за приватный танец полтинник хотят — веришь? Пятьдесят зеленых баксов! Не, говорю я, к хренам такую хрень, поехали в Метучен, домой. Там на Девятой улице такой клуб, «Счастливый отдых», знаешь? Девки там не хуже, а станцуют за десятку будь здоров!
Дэвид готов был удушить этого типа. Сюда приближались полицейские с национальными гвардейцами, их было слышно уже совсем рядом с баром, с винтовками «М-16» и немецкими овчарками, а он, вместо того чтобы искать выход, вынужден слушать этого кретина из Нью-Джерси. Дэвид досадливо качнул головой:
— Извините, я…
— А как тебя зовут, друг? — Ларри протянул руку.
Дэвид скрипнул зубами:
— Фил. Послушай, я малость…
— Очень приятно, Фил! А я Ларри Нельсон. — Он схватил Дэвида за руку и энергично потряс, потом показал на своих приятелей. — Друзья мои, из Метучена. Видишь, вон Пит? Он в воскресенье женится.
Жених давно лежал мордой на столе, и голова его еле виднелась среди пивных банок. Глаза он закрыл, одной щекой плотно прижимался к столу, будто прислушиваясь к рокоту въезжающих поездов. Дэвид скривился. «Вот это я двадцать лет назад. Глупый мальчишка, насосавшийся вместе с друзьями». Разница лишь в том, что Дэвиду не требовались поводы вроде мальчишника. В последние месяцы студенческой жизни он напивался до бесчувствия каждый вечер.
— Мы хотели ехать в Джерси поездом двенадцать тридцать, — добавил Ларри, — но тут копы стали проверять документы, и очередь, так ее растак, выстроилась через всю станцию, так что мы поезд упустили. Теперь час ждать следующего.
— А если документов нет? — спросил Дэвид. — Они тогда на поезд не пустят?
— Сегодня — точно не пустят. Там один сказал, что бумажник дома забыл, так его вытащили из очереди и увели куда-то. Тревога по террору, чтоб ее. Желтая тревога, оранжевая тревога, я уж не помню, какая там.
У Дэвида свело желудок. «Господи, ведь не выберусь, — подумалось ему. — Вся эта проклятая страна меня ищет».
— Одно хорошо, — продолжал Ларри, — что завтра мне на работу не надо. У меня на этой неделе вечерняя смена, так что в полицейском участке мне до четырех дня можно не появляться.
Дэвид уставился на эту неряшливую бороду, на пивное брюхо:
— Ты коп?
Ларри гордо кивнул:
— Диспетчер полиции Метучена. Уже две недели работаю.
Забавно, подумал Дэвид. В этой зоне пересечения трех штатов он нашел единственного копа, который за ним сейчас не гнался. Сперва он отметил лишь странность момента, но потом увидел представившуюся возможность и попытался вспомнить то немногое, что знал из географии Нью-Джерси.
— А знаешь, я ж совсем рядом с Метученом живу. В Нью-Брунсвике.
— Ни хрена себе! — Ларри повернулся к друзьям: — Мужики, слушай! Этот друг из Нью-Брунсвика!
Несколько человек небрежно подняли в салюте пивные банки. Выдыхается дух, подумал Дэвид. Надо их чем-то расшевелить.
— Слушай, Ларри, хочу как-то поздравить твоего друга Пита — в честь его свадьбы и вообще. Что, если я всем поставлю по «Егермейстеру»?
У Ларри глаза полезли на лоб.
— Вот это будет класс!
Дэвид встал с табурета и взметнул руки в воздух — как футбольный судья, отмечающий тачдаун.
— «Егермейстер» для всех!
Ожившие участники мальчишника завопили от радости. Но когда Дэвид повернулся к бармену, тот восторга не выразил.
— Деньги сперва покажите, — сказал он. — Это будет сто тридцать.
Дэвид вытащил из кармана толстую пачку двадцаток и положил на стойку.
— Каждому кто что захочет.
Карен лежала в постели рядом с Эмори Ван-Кливом, партнером-владельцем конторы «Мортон, Макинтайр и Ван-Клив», слушая странный посвист из ноздрей спящего юриста. Сейчас она в первый раз заметила (хотя встречались они с Эмори уже месяца два), что посвист этот состоит из трех отдельных нот: фа первой октавы на вдохе, понижающаяся потом на выдохе до ре и еще ниже до си-бемоль (до юридической школы Карен обучалась музыке). Тут до нее дошло, почему мотив кажется ей знакомым: три начальных ноты «Звездно-полосатого знамени». Карен подавила смешок: ее новый бойфренд — вполне старомодный патриот в сердце своем.
Он лежал на спине, положив ухоженную руку на грудь. Карен придвинулась к нему ближе, разглядывая седовласую голову, патрицианские нос и подбородок. Чертовски хорошо выглядит для своих шестидесяти, подумала она. И пусть у него есть кое-какие минусы помимо ночных посвистов, пусть даже он не слишком хорошо слышит и не самый энергичный любовник в мире, есть у него такие плюсы, по сравнению с которыми эти минусы ничтожны. Эмори держится с достоинством, воспитан и приветлив. А главное — он знает, чего хочет Карен. Знает, что для нее важно. Вот этого Дэвид никогда не мог понять за три года ухаживания и девять лет брака.
На Коламбас-авеню взвыла сирена. Что-то много их этой ночью. Толи пожар где-то, то ли магистраль водопроводную прорвало. Надо будет утром в газете посмотреть.
Конечно, виноват не только Дэвид. Сама Карен лишь во второй половине их брака стала это понимать. Когда они познакомились, она была наивной двадцатитрехлетней студенткой в Джульярдской школе по классу фортепьяно, уступающей более талантливым конкурентам. Дэвид был на пять лет старше, уже преподаватель Колумбийского университета по специальности «История науки». Карен в него влюбилась, потому что он был забавный, красивый и умный, и ей уже мечталось о будущем, которое они вместе построят. После свадьбы она оставила музыку и пошла учиться в школу права. Рождение Джонаса прервало этот процесс на год, но через десять лет Карен была уже старшим помощником в фирме «Мортон, Макинтайр и Ван-Клив» и зарабатывала вдвое больше мужа. Более того, теперь она точно знала, чего хочет: уютный дом для семьи, частную школу для сына и более заметное место в высших кругах городского общества.
