Брижит Обер - Лесная смерть
— Знаешь, что? По-моему, Лесная Смерть вновь вынуждена будет взяться за работу, и довольно скоро. Ведь Смерть не может долго сидеть сложа руки, понимаешь? Мне кажется, что она приревновала меня к тебе из-за того, что я с тобой разговариваю. Ей хотелось бы, чтобы я только ею и занималась. Но я очень тебя люблю. И каждый день молю Бога о том, чтобы она тебя не трогала. Я даже оставила ей записку — целый список имен всяких разных детей, чтобы она подумала о чем-нибудь другом.
Я чувствую себя так, словно вдруг похолодела — вся, с головы до ног. Нет я и в самом деле похолодела. Мысли проносятся у меня в голове со скоростью сто километров в час. Одно из двух: либо этот ребенок — совсем чокнутый, либо — где-то здесь, совсем рядом, гуляет на свободе очень опасный псих. Она написала ей целое послание! Этой Лесной Смерти! Внимание, дамы и господа: если раньше в лесах орудовал Робин Гуд, отбирая деньги у богатых в пользу бедных, то теперь там обосновалась Лесная Смерть; она отбирает у людей жизнь, помогая таким образом им перебраться прямехонько в рай! Ну полный бред! И тем не менее, я вся похолодела. Ибо Виржини не могла выдумать место и дату убийства Микаэля Массне, к тому же…
— Мне пора наверх, мы и так слишком рискуем попасться!
Эй, погоди! Быстрые легкие шаги вверх по лестнице. Рискуем попасться? Кому? Или кто-то за нами следит? Интересно: они хотя бы позаботились о том, чтобы входная дверь была как следует заперта? Виржини, вернись, не оставляй меня одну! Вернись! Поразительно, до чего же я часто и громко мысленно кричу — я, по натуре своей человек довольно тихий.
Внимательно вслушиваюсь в окружающее пространство. Негромко мурлычет холодильник. Мерно тикают настенные часы. Снаружи дует ветер. Слышно, как шелестят листья, взлетают в воздух какие-то бумажки. А еще слышно, как бьется у меня сердце. Нет. Если бы здесь был еще кто-то, Виржини ни за что не оставила бы меня одну.
Наверняка ясно лишь одно: девочка попала в очень сложное положение. Ведь она, можно сказать, в определенной степени является сообщницей преступника.
Нет, я — полная идиотка. Дату и место убийства Микаэля Виржини может знать просто потому, что случайно наткнулась на труп. Да плюс еще страшная гибель ее брата… Она отключилась от реального мира, а все остальное — Лесную Смерть и прочее — элементарно выдумала.
Но кто же тогда развлекался, втыкая в меня иголку?
Не хочу даже думать об этом. Я…
Здесь кто-то есть, совсем рядом.
Совсем рядом со мной.
Я четко слышу чье-то дыхание.
У меня вдруг делается как-то худо в животе. Жуткое ощущение — будто я вот-вот описаюсь. Что-то касается меня. Рука — это просто чья-то рука. Она легко пробегает по моей шее, по плечам, по груди. Не грубо, нет — скорее, нежно. Широкая мужская ладонь. А теперь эта рука расстегивает пуговицы у меня на платье. Может, я сплю? Что все это значит? Да что же… О…
Он ласкает меня. Я чувствую, как его рука нежно ласкает мою грудь. А может, это — тот самый тип, что истязал меня иголкой в беседке? Чего не знаю, того не знаю. Но этот очень нежен со мной. Дышит он тяжело и часто. Господи, неужели же мне суждено позволить какому-то незнакомому мужчине овладеть мною прямо здесь, на этом дурацком диване? А если это — Поль?
Это — рука Поля? Не знаю. Но — помимо моей воли — ее ласковые прикосновения взволновали меня. Хочу, чтобы он немедленно прекратил это. Хватит, я все же не кукла..
Ведет он себя уже просто непристойно.
Мне приятно, но я не хочу так. Я приподнимаю палец. Его ладонь тотчас накрывает мою руку и нежно сжимает. Его рот впивается в мои губы. Затем, опустившись ниже, он принимается целовать мне грудь. А рука по-прежнему сжимает мою. Сердце у меня колотится как бешеное. То извращенец с иголками, то нежный безмолвный насильник — многовато все же за какие-то сутки. Мужчина довольно тяжелый; я чувствую прикосновение грубой джинсовой ткани к моим голым бедрам, неужели же он сейчас?..
Но тут он вдруг резко распрямляется. Буквально задыхаясь. Поспешно застегивает на мне платье и уходит — так же молча, как и пришел.
Конец сексуальной сцены.
Я же — в каком-то полубредовом состоянии — естественно, продолжаю лежать; все тело горит как в огне. Спасибо, месье: вы напомнили мне о том, что я — все же женщина; но это, скорее, жестоко по отношению к человеку, обреченному на вечное одиночество.
Неужели Поль? Разве такое возможно?
Ну кто поверит, что почти растительное существование может оказаться настолько волнующим?
Внезапно просыпаюсь от каких-то громких звуков: включили телевизор, там идет мультфильм — Бэмби о чем-то спорит с Панпаном. Так же внезапно — совсем рядом со мной — раздается спокойный голос Элен:
— Элиза, вы проснулись?
Я приподнимаю палец.
— Хотите апельсинового сока?
Я опять приподнимаю палец.
Она уходит. Слышно, как Виржини весело хохочет, сидя перед телевизором. Потом — по всей вероятности, из кухни — доносятся голоса Иветты и матери Поля. Иветта — обращаясь, надо полагать, к Элен — спрашивает:
— Она проснулась?
— Да. Хочет выпить апельсинового сока… Нет, нет; не беспокойтесь, я сама ей сейчас отнесу. Что она обычно ест по утрам?
— Кашу из овсяных хлопьев.
Пауза — Элен явно в некотором замешательстве.
— Ох! Ну что ж, тогда… у меня есть кукурузные хлопья. Их можно растолочь в молоке. Такое годится, нет?
— Конечно, годится. Мне в самом деле страшно неловко оттого, что я доставила вам столько хлопот… И угораздило же меня так глупо споткнуться об эту ступеньку… Похоже, становлюсь уже самой настоящей старой идиоткой… К счастью, мне уже гораздо лучше, а иначе просто не представляю себе, что было бы с мадемуазель Элизой… Если бы вдруг мне пришлось лечь в больницу…
— Не волнуйтесь; все будет хорошо.
Элен возвращается ко мне. Ощущаю прохладное прикосновение стакана к губам. Жадно пью сок. Просто прекрасно — он очень холодный.
— Вы, должно быть, ломаете себе голову над тем, что происходит! Вчера вечером, уже собираясь уходить, Иветта подвернула ногу, и, поскольку вы уже спали, мы решили, что лучше всего будет оставить вас здесь. Надеюсь, все это не слишком выбило вас из привычной колеи…
Ну конечно же нет; это было просто великолепно — масса впечатлений. Что у нас дальше в программе?
— Опухоль у нее на ноге уже спала; думаю, скоро все будет в порядке. Мы отвезем вас домой; если вдруг возникнут какие-то проблемы, Иветта нам позвонит — моя свекровь только рада будет ей помочь.
А у меня нет даже возможности как-то поблагодарить ее.
— Это — кукурузные хлопья; надеюсь, вы их любите.
Содержимое ложки перекочевывает ко мне в рот — этакая кукурузная размазня, причем слишком уж сладкая. Терпеть не могу все эти злаковые. Ну почему Иветта ни разу не вспомнила о том, что на свете существует йогурт? Я ведь просто обожаю йогурт по утрам. И — куда уж тут денешься — прилежно поглощаю кукурузные хлопья.
Кто-то пробегает мимо.
— Виржини, ты куда?
— В сад! Привет, Элиза!
— Не уходи слишком далеко, слышишь?
— Разумеется!
Хлопает дверь. Интересно: куда же девался Поль? Словно услышав этот немой вопрос, Элен говорит:
— Поль со Стефом отправились бегать трусцой.
Да, конечно же: нашему дорогому Полю просто необходимо держать себя в надлежащей форме, дабы не лишиться возможности нападать в ночи на подвернувшихся под руку паралитичек.
А если это был вовсе не он?
Элен вдруг вспоминает о том, что вообще-то люди по утрам и в туалет наведываются. Я слышу, как женщины тихонько перешептываются. Наконец Иветту осеняет: можно использовать для этой цели обычную пластиковую миску — слава Богу, возникшую идею они воплощают в жизнь немедленно. Все делают вид, как будто для них это — вполне нормальное явление; что же до меня, так я уже давно к подобным вещам привыкла. Сначала — еще в больнице — мне удавалось проделывать это с большим трудом, но ведь человек ко всему привыкает. Покончив со столь деликатного свойства проблемой, Элен обтирает мне лицо влажной махровой варежкой, затем причесывает меня.
Тут распахивается дверь и раздается поистине неповторимый бас — это Стеф:
— Привет, милые дамы! Ну что там наша нога, — надеюсь, получше? Нельзя так много пить, если ноги уже плохо держат!
Он раскатисто хохочет. Иветта возмущенно протестует:
— Да я почти ничего и не пила, просто нога у меня вдруг подвернулась!
И так далее и тому подобное — целый поток остроумных шуточек; я же, естественно, покоюсь на диване, словно мешок с картошкой. Наконец все приходят к единому решению: Поль отвезет сейчас Иветту к нам домой на машине — чтобы она понапрасну не мучила свою покалеченную ногу, — а Стеф тем временем прикатит меня туда же в моей коляске. Может быть, Поль теперь избегает меня?
