Роберт Ладлэм - Патрульные апокалипсиса
— Расскажите об этом семьям тех, кого он расстрелял, даже не зная, кто они, — ответил Дру.
Стэнли Витковски отвел Лэтема в сторону.
— Дайте знать, когда он войдет в коматозное состояние, — приказал он врачу.
Дру отошел и встал рядом с Карин. Все они завороженно и в то же время с отвращением наблюдали за происходящим.
— Он вступает в фазу наименьшего сопротивления, — сказал врач. — Действуйте, -резко добавил он, — и плевать мне на приказы, через две минуты аппарат я отключаю. Господи, если хоть минутой позже, он умрет!.. Не нужна мне такая работа, ребята. Я смогу за три-четыре года расплатиться с правительством за обучение в медицинской школе, но не сумею стереть это из памяти за все сокровища Казначейства.
— Тогда отойдите в сторону, юноша, и дайте мне заняться делом. Витковски склонился над Крёгером и, тихо говоря ему на ухо, принялся задавать обычные вопросы о том, кто он и какое положение занимает в неонацистском движении. Ответы были сжатые и монотонные. Затем полковник повысил голос, он звучал все более угрожающе и стал эхом отлетать от стен.
— Теперь мы добрались до сути, герр доктор! Зачем вам надо убить Гарри Лэтема?
Крёгер заворочался на столе, пытаясь разорвать ремни, закашлялся и выплюнул серую мокроту. Врач схватил Витковски за руку, но полковник резко вырвался.
— У вас тридцать секунд, — сказал врач.
— Говориже, Гитлер недоделанный, или сейчас умрешь! Мне на тебя наплевать, сукин сын! Говори или отправишься за своим оберфюрером в ад. Сейчас или никогда! Забвение, герр доктор!
—Все, остановитесь, — сказал врач, опять хватая полковника за руку.
— Пошел ты, говнюк!.. Ты слышал, Крёгер? Мне плевать на твою жизнь! Говори!Зачем тебе нужно убить Гарри Лэтема? Говори!
— Мозг! — завопил Герхард Крёгер, с такой силой рванувшись на столе, что разорвал один из ремней. — Его мозг! -повторил нацист, а затем потерял сознание.
— Все, Витковски, — твердо сказал врач, перекрывая клапан капельницы. — У него пульс сто сорок. Еще пять единиц, и с ним покончено.
— Знаете, что я вам скажу, врачеватель, — сказал полковник, ветеран Г-2, — а какой, как вы думаете, сейчас пульс у двух служащих отеля, которых эта сволочь размазала по фойе? Нулевой, доктор, и это, по-моему, не здорово.
* * *Они сидели втроем в кафе на открытом воздухе на рю де-Варанн. Дру все еще в гражданском. Карин держала его за руку под столом. Витковски озадаченно качал головой, выдавая свое недоумение.
— Да что же этот сукин сын имел в виду, говоря "его мозг"?
—Первое, что приходит на ум, — нехотя сказал Лэтем, — это промывка мозгов, но в это поверить трудно.
— Согласна, — сказала де Фрис. — Я знала зацикленность Гарри на проверке, скажем так, и не представляю, чтоб он мог пропустить «липу». У него было слишком много способов защиты.
— Ну а что мы имеем? — спросил полковник.
— А как насчет вскрытия? — предложила Карин.
— И что оно нам даст — что его отравили? — спросил Витковски. — Мы можем предположить нечто в этом роде. Кроме того, все вскрытия назначает суд, и они должны регистрироваться в министерстве здравоохранения с соответствующими медицинскими отчетами. А рисковать нельзя. Не забывайте: Гарри сейчас уже не Гарри.
— Тогда мы возвращаемся к началу, — сказал Дру. — А я даже не знаю, где оно.
* * *В морге на рю Фонтенэ служащий, в обязанности которого входило проверять трупы в замороженных временных склепах, прошел вдоль ряда холодильных камер, открывая дверцы, чтобы убедиться, что бескровные трупы правильно зарегистрированы и не сдвинуты из-за нехватки места. Он взялся за номер 101, особую камеру, помеченную красной биркой, означавшей «не убирать», и открыл ее.
Он ахнул, не понимая, что все это значит. В черепе фактически безликого трупа, зияла огромная дыра, как будто после смерти произошел взрыв, кожа и ткани раскрылись, как перезревшая клубника, а жидкость была серой, весьма неприятного вида. Служащий быстро захлопнул дверцу, не желая даже дышать остатками газа. Пусть его найдут другие.
Глава 27
Клод издал беспрекословный приказ в 8.30 утра. Лэтем и де Фрис опять были под защитой Второго бюро. Американская служба безопасности может предлагать способы их защиты, но принимать окончательное решение будет Второе бюро. Если, конечно, оба не решат не покидать посольства, которое по международному закону является американской территорией и таким образом не подпадает под юрисдикцию Второго бюро. Когда Дру стал громко возмущаться, Моро ответил коротко:
— Я не могу позволить, чтобы парижане рисковали жизнью, попав под огонь тех, кто пытается вас убить, — сказал француз, сидя напротив Дру и Карин в номере гостиницы «Нормандия».
— Чушь собачья! — крикнул Лэтем, с такой силой грохнув об стол чашкой с кофе, что половина содержимого пролилась на ковер. — Никто не собирается воевать на улице. Они на это никогда не пойдут!
— Может, да, а может, нет. Почему вы тогда не переберетесь в посольство, вопрос немедленно был бы снят. Я бы ничуть не возражал, и парижанам бы ничего не угрожало.
— Вы же знаете, мне надо свободно передвигаться. — Дру рассердился и встал с дивана, гостиничный халат был ему мал и сковывал движения.
— Вот и передвигайтесь с моими людьми или вообще на улицу не выходите. Это окончательное решение, mon ami. Да, еще одно. Куда в вы ни пошли, что бы ни собрались делать — все лишь с моей санкции.
— Вы не только говорите слишком много, вы совершенно невыносимы!
— Кстати, — продолжил глава Второго бюро, — посол Кортленд прилетает сегодня на «конкорде» в пять часов. В аэропорту его будет встречать жена. Только не уверен, что все наши инструкции подготовили его к той роли, которую ему придется исполнить.
— Если Кортленд не может справиться, пусть выходит из игры, — сказал Дру, наливая себе кофе и возвращаясь с чашкой на диван. Моро, услышав резкий тон Лэтема, в изумлении поднял брови:
— Возможно, вы правы, mon ami. Так или иначе, ответ мы получим к ночи, n'est ce pas?.. Теперь что касается всего дня. Я хочу, чтоб вы познакомились с охранными мерами Второго бюро. Они разительно отличаются от способов моего друга Витковски, но ведь у полковника нет наших ресурсов.
— Кстати, — прервал его Дру. — А с Витковски вы это обговорили? Он согласен с вашими нешаблонными «приказами»?
— Не только согласен. — Моро вздохнул с облегчением. — Хочу, чтоб вы знали: он вас обоих очень любит — с перевесом, наверно, в сторону очаровательной Карин — и понимает, что у меня возможностей больше, чем у него. К тому же у них с Уэсли Соренсоном сейчас забот по горло: они организуют возвращение посла к жене, а ситуация очень деликатная, ее нужно все время контролировать. Что вам еще сказать?
— Вы уже все сказали, — ответил Лэтем без всякого энтузиазма. — Что вы хотите, чтоб мы сделали?
— Для начала познакомьтесь с вашим эскортом. Все они хорошо владеют английским, а за главного у них ваш спаситель на рю Габриель...
— Франсуа, водитель?
— Кто ж еще? Другие будут рядом с вами днем и ночью. Пока вы здесь, в коридоре будут находиться двое. Потом, может быть, вас заинтересует наша слежка за луна-парком де-Жуа и за мадам Кортленд. Все для этого готово.
— Пойду оденусь, — сказал Дру. Поднявшись и прихватив с собой кофе, он направился в спальню.
— Не забудь побриться, дорогой. Твоя темная щетина слишком отличается от волос.
— Кстати, еще одно, — пробормотал Лэтем. — Хочу поскорее смыть эту краску, — добавил он четко, выходя из комнаты и закрывая за собой дверь.
— Хорошо, — продолжил по-французски Моро. — Теперь мы можем поговорить, мадам.
— Так я и знала. Пару минут назад вы просто сверлили меня глазами.
— Перейдем на немецкий?
— Ни к чему. Он оттуда ничего не услышит, к тому же, когда быстро говорят по-французски, он не улавливает смысла. Итак, с чего начнем?
— С очевидного, — твердо сказал глава Второго бюро. — Когда вы ему скажете? Или вы не собираетесь?
— Понятно, — протянула по слогам Карин. — И если мне позволено говорить за нас обоих, я ведь могу и вас спросить о том же.
— Вы имеете в виду мою тайну? Причину, подвигнувшую меня пойти на такой риск, чтобы уничтожить немцев-фанатиков?
— Да.
— Ладно. Вам не с руки будет делиться этой информацией и тем самым повредить моей семье, так что почему бы и не сказать?.. У меня была сестра Мари, намного моложе меня, а поскольку отец умер, я в ее глазах занял его место. Я, конечно, ее просто обожал. Представьте себе: такая живая, с невинностью распускающегося цветка, и вдобавок к этому букету весенних цветов она была талантливой танцовщицей — может, и не прима-балериной, но превосходной артисткой кордебалета. Однако в самый жестокий период «холодной войны», исключительно, чтобы отомстить мне, восточногерманская Штази погубила этого славного ребенка. Ее похитили и вскоре превратили в наркоманку, вынудив заняться проституцией, чтобы добыть средства на пагубное пристрастие. Она сломалась и умерла в двадцать шесть лет на Унтер-ден-Линден, где попрошайничала, выпрашивая еду или деньги, поскольку телом торговать уже не могла... Вот моя тайна, Карин. В ней мало приятного, правда?
