Анатолий Чехов - Чёрный беркут
Но чем он больше думал об этом, тем становился мрачнее. Никакая тихая жизнь в городе не заменит ему то, что пережил он здесь, на границе. Как можно закопаться в тишину, когда столько еще неустроенного, столько таится вокруг всякой сволочи, которую нужно, словно вцепившиеся в горы пни, с корнями вырывать из расщелин, чтобы расчистить землю для молодых и здоровых ростков.
Не радовал его предстоящий переезд в город. С острым чувством жалости окинул он взглядом знакомые с детства горы, простор синего весеннего неба, буйство весенней зелени по долинам и склонам. Нелегко менять все это приволье на пыльные городские улицы, на небольшой домишко, разделенный стеной пополам, на повседневное, однообразное хождение на работу, без конных и пеших рейдов, без острой, как охота на опасного зверя, погони за вооруженными бандитами, без перестрелок и схваток, в которых каждая победа — не только гордость собой, но и сознание, что ты нужен на этой, такой немирной, земле.
Начальник заставы Логунов и комендант участка Федор Карачун иногда включали его в состав наряда, поскольку официально никто не снимал с него полномочий старшего бригады содействия, но то были текущие задания по мелочи. «Может, уже не нужен?», — думал он и с томительным чувством ждал дня, когда переезд в город окончательно изменит его жизнь.
День этот наступил. Все произошло обыкновенно и просто. Яков и Ольга свернули пожитки, переехали в город, поселились в своем «доме», состоявшем из одной комнаты и кухни. Настало и то утро, когда Ольга, довольная, что наконец-то муж остепенился, стал таким, как все, завернула ему завтрак в газету, обняла, поцеловала, желая удачи на новом месте, и он зашагал со своим новым соседом Ваней Якушкиным к гаражу, откуда должен был идти в авторемонтные мастерские.
Когда он председательствовал на Даугане, жить на скромное жалованье было трудновато. Из-за постоянной занятости прирабатывать не удавалось. Только изредка вырывался на охоту, чтобы убить козла или архара, заготовить впрок мяса. Но он ни на что не жаловался: жизнь была значительной, полной событий. Сейчас у них есть все, даже собственный дом, даже какие-то сбережения на черный день, а жизнь сузилась до «пятачка», до забот лишь о том, что купить на базаре да куда пойти в воскресный день. С горечью раздумывал он о нанесенной ему незаслуженной обиде.
Можно было бы, конечно, и, живя в городе, выезжать на границу, принимать участие в ее охране, в борьбе с нарушителями. Но для этого всякий раз требовалось приглашение коменданта участка. А пока никто его на границу не приглашал. Сам он тоже после встречи со Светланой в гавахе не искал путей сближения с Федором.
— Не дрейфь, Яша! Все равно когда-то надо сначала начинать, — по-своему истолковав молчание соседа, подбодрил его Якушкин.
В гараже Яков не задержался. Простившись с Якушкиным, уехавшим то ли вывозить оставшиеся в горах дрова, то ли гравий и песок для незаасфальтированных участков дороги, он отправился в авторемонтные мастерские. В низком и широком корпусе ремонтного цеха, где стояли разобранные автомашины, цементный пол был пропитан отработанным маслом, горячий воздух наполнен выхлопными газами. Все здесь — и гудящие станки, на которых растачивали блоки цилиндров, шлифовали шейки коленчатых валов, какие-то еще агрегаты, приспособления, — напоминало завод, требовало совсем других знаний и навыков, чем те, которыми до сих пор владел Кайманов.
Стараясь не показывать волнения, он вошел в маленькую конторку мастера — пожилого человека с лысой головой, одетого в синюю спецовку, распахнутую на волосатой груди, представился, сказал, что назначен учеником по ремонту и сборке машин. Мастер выписал наряд, в котором значилось, что Кайманов должен заменить заднюю рессору на грузовом автомобиле. Как ее заменять, с какой стороны подходить к машине, мастер не сказал, только посоветовал: «Толкнись к ребятам, они покажут...» К кому толкнешься, если нет знакомых? Был бы здесь Ваня Якушкин, он бы помог. Но его нет. Яков в нерешительности остановился возле машины, которая значилась в наряде.
— Сзади не подходи, брыкнет, — донесся откуда-то снизу веселый голос.
Нагнувшись, он увидел чьи-то торчащие из-под машины ноги, спросил:
— Ты это мне?
— Я говорю, осторожней, лягается, стерва. Не с той стороны подойдешь, так и влепит в лоб.
Скаля в улыбке белые зубы, ярко блестевшие на вымазанном лице, из-под машины вылез парень лет двадцати, в замасленном берете, в черной от мазута майке...
— Петр Шкарупа, автослесарь, — представился он.
Яков назвал себя, пожал протянутую руку, добродушно усмехнулся:
— А я пока что ученик... Покурим?..
— Что ж, это можно.
Они прошли в курилку, покурили, присматриваясь друг к другу.
— Может, давай вместе? — предложил Яков. — Силенка у меня есть. Твое дело сделаем, покажешь мне, как рессору менять.
— Заметано, — согласился Шкарупа. — Беги в инструменталку, бери ключи, съемник, домкрат. У меня тут с задним мостом волынка, вдвоем быстрей сделаем.
За полчаса они, поддомкратив кузов, поставили его на подпорки, выкатили задний мост, сняли дифференциал, промыли шестерни главной передачи. Яков делал все старательно, быстро и аккуратно, временами спрашивал, как называется та или другая деталь или с чем она соединяется, слегка подтрунивая над своим незнанием техники. Когда все поставили на место, сняли и заменили рессору. Натренированное внимание помогало Кайманову быстро запоминать каждую мелочь, подмечать порядок работы. Он с чувством зависти присматривался к приемам нового знакомого.
Спустя два месяца Яков стал автослесарем второго разряда. Теперь он вместе со своим новым другом Петром Шкарупой работал на прижигной станции, где шлифовали подшипники. Часто оставался после смены, чтобы побыстрее освоить полюбившееся дело.
Еще через две недели в цех пришла секретарша из конторы, разыскала его:
— Кайманов, вас просит к себе директор.
— Передайте ему, зайду после смены. Мы соревнуемся. План нужно выполнять, — ответил он.
— Что ты фасон давишь? — закричал на него Шкарупа. — Там к тебе из райисполкома приехали, будут твое дело разбирать, а ты «после смены»! Давай иди, не кобенься, заменю тебя у станка.
Но Яков не пошел. Слишком неожиданной была новость, хотя он все это время ждал ее. Надо было поразмыслить, взвесить, что говорить, как себя держать.
Задумавшись, он продолжал внимательно наблюдать за работой станка, мысленно спорил с председателем райисполкома Исмаиловым. Не сразу заметил, когда в цех вошли двое в штатском, без спецовок, направились к нему, остановились за спиной, некоторое время наблюдали, как он работает.
— Вы Кайманов? — спросил один из них.
Он выключил станок, вытер ветошью руки, ответил:
— Да, я Кайманов.
— В шесть часов вечера будет заседать райисполком. Слушается ваш вопрос.
Его удивило такое внимание: то секретарша приходила, то эти двое... В первую минуту он не нашелся, что сказать, потом кивнул:
— Ладно, приду.
Он столько пережил за последние месяцы, что теперь не очень-то верил в положительное решение «его вопроса». Однако в райисполком пришел часа за полтора до заседания.
Вот и знакомый зал, где он не раз бывал прежде, когда работал председателем поселкового Совета. За длинным столом, накрытым зеленым сукном, вместе с членами президиума райисполкома сидели председатели аулсоветов и колхозов. Все поглядывали на невысокого пожилого человека с небольшой бородкой, державшегося скромно, но независимо.
«Видно, представитель из Москвы», — подумал Яков. Чтобы убедиться, спросил у сидевшей рядом Муртазовой:
— Кто это?
— Петров, из Москвы. Старый большевик.
По хмурому виду Муртазовой он понял, что ничего хорошего для себя ни она, ни Исмаилов от Петрова не ждали.
Исмаилов стал докладывать, по каким причинам Кайманов был снят с должности председателя, стараясь обвинить его во всех грехах. Яков молчал, встречая спокойный, сосредоточенный взгляд Петрова. Исмаилов особенно нажимал на то, будто бы только по халатности Кайманова дорожные рабочие не были своевременно оповещены о встрече с кандидатом в депутаты и что не кто другой, как Кайманов, задержал у себя материалы наглядной агитации о новом кандидате Антосе.
— Так вот он, живой человек, — кивнув в сторону Якова, проговорил Петров. — Пусть расскажет сам, как было дело. Мы послушаем, а потом сделаем выводы.
Говорил Яков минут тридцать. Рассказал о том, как вместе с ремонтными рабочими поднимал Дауган, как всем поселком добывали воду, косили сено, выхаживали скот, строили школу, ясли, медпункт, оборудовали и оформляли клуб. Напомнил, с какой радостью и воодушевлением дауганцы готовились к выборам в Верховный Совет и как нарушил эту радость не то по злому умыслу, не то по какой другой причине Павловский.
