Мы мирные люди - Владимир Иванович Дмитревский
Зимин, плечистый, сильный, красивый, но со странными, слишком близко поставленными глазами, как будто нисколько не удивился появлению женщины в палатке. Он рассеянно поздоровался с ней, пробормотав только: «Зимин», — и сразу же обратился к Николаю Ивановичу. Ему, видимо, не терпелось поскорее изложить соображения, которые он считал важными.
Кириченко, протиснувшийся вслед за Зиминым, напротив, был маленький, круглый, мягкий, и говорил он округло, с украинской певучестью, и Кудрявцевой уделил много внимания, тотчас расспросив, и как ее зовут, и откуда она, и кто она, и как сюда попала.
— Нет, позвольте, — любезничал он, — Ира — это для меня недостаточно. Будьте добреньки, отчество. Ага, вот это другое дело. Ирина Сергеевна! Добре. Так и будем знать. И вы, значит, во что бы то ни стало захотели быть летчицей? Ай-ай-ай! Яка гарна дивчина — и вдруг все время находится в воздухе, вместо того чтобы радовать взоры всех живущих на земле!
И странно: Ирина, такая сдержанная в знакомствах, вдруг тут же, сразу, рассказала этому кругленькому человеку, которого даже еще не знала по имени, о себе, о своем семействе, о том, какие у нее хорошие папочка и мамочка, но «знаете, они люди со старыми понятиями, так что и сердиться на них нельзя». Они были решительно против. Они говорили: «не женское дело» и что «только сумасшедшие могут летать». Но она все равно, конечно, пошла в школу летчиков, а потом они и сами уже привыкли и притерпелись. Но теперь, к сожалению, мечта их сбудется: ведь она не может больше летать...
Тут в ее голосе послышались слезы, и Кириченко стал шумно каяться и ругать себя, что так неделикатно затронул эту тему.
— Вы знаете, я всегда такой: сунусь со своим сочувствием, думаю, как лучше сделать, а получается наоборот!
Затем стал уверять Кудрявцеву, что дел такая пропасть — не переделать и вообще здесь, на твердой почве под ногами, работы по горло.
— А как пассажир — сразу насмерть? — полуобернувшись, спросил Зимин. — Что это был за человек?
— Со мной летел доктор Комаров, — медленно, в раздумье, ответила Ирина. — Должен был лететь начальник строительства Агапов, а потом это отменилось.
— Как ужасно могло получиться! Мне искренне жаль доктора, но если бы это был Агапов... — пробормотал Игорь.
Зимин вздохнул.
— Каждого советского человека жалко. Мы привыкли дорожить каждым. Но Игорь прав: даже в смысле ответственности большая разница — просто доктор или сам генерал! Во всяком случае я от души рад, что Агапов не попал в крушение.
И Зимин подчеркнуто круто перешел опять к деловому разговору.
— Николай Иванович, — загремел он, покрывая все голоса и заполняя собой все пространство палатки, — Николай Иванович! Двух мнений не может быть. Я установил точно и бесповоротно, что никаких тоннелей. Только обходный путь через перевал.
— Напротив! — перекричал его тенорком Кириченко, проталкиваясь к Николаю Ивановичу. — Напротив, надо строить тоннель! Это ясно для каждого и может быть доказано цифрами!
— Цифрами? — подхватил Зимин. — Работа разведывательной экспедиции — не бухгалтерия. Это творчество, если хотите знать!
— И умение смотреть вперед!
— Но не можете же вы отрицать, что обходный путь дает все преимущества и сокращает сроки строительства?
— Старая песня! — закричал Игорь. — Мы спорим уже не один месяц и все остаемся каждый при своем мнении.
— Так ведь это упрямство. Впрочем, Байкалов ясно сказал, что вопрос решать будут высшие инстанции. Но мнение свое иметь — это уж мое право, вернее, моя прямая обязанность. Вы можете логически мыслить? Вот и считайте...
Зимин так смело защищал свою точку зрения не случайно. Ему-то самому было в высшей степени безразлично, где пройдет железнодорожный путь. Но он краешком уха слышал, будто начальник строительства одно время придерживался того мнения, что обходный путь будет выгоднее. Учитывая это обстоятельство, он храбро пускался в спор. Пусть даже ошибочная точка зрения! Когда-нибудь впоследствии он сможет ввернуть в разговоре, что и Агапов, и он, Зимин, придерживались одного и того же мнения. Разве это плохо прозвучит? Если же будет принят другой вариант, Зимин опять-таки использует имя Агапова. Он будет говорить о гибкости, о демократичности... «Даже сам Агапов может уступить, если убедится в правоте своих оппонентов!» «Истина нам всего дороже!» «Мы, советские люди...» и так далее и так далее....
Зимин умел говорить с пафосом. И никогда не боялся переборщить в своих славословиях и выспренных фразах. Пусть-ка попробуют возразить! Иногда он замечал чуть-чуть насмешливые улыбки слушателей. Это его не останавливало. Он говорил об «исторической миссии», призывал «не бояться трудностей», восхвалял руководителей стройки и, пользуясь своей безупречной памятью, иногда говорил прямо лозунгами и выдержками из газетных передовиц.
Очень осторожно, под видом чистейшего простодушия, Зимин-Раскосов опошлял, окарикатуривал самые, казалось бы, возвышенные чувства. Временами нельзя было понять, не пародирует ли он худшие образцы стандартных речей и трафаретных высказываний? Но голос у топографа был звонок, глаза его блестели... Ему снисходительно аплодировали, как аплодируют неопытному начинающему поэту, прощая ему невольные промахи и шероховатости.
«Ну что ж, — успокаивали себя слушатели, отбрасывая бессознательное ощущение какой-то фальши в речах Раскосова, — по сути-то парень верно говорит, если бы только говорил чуточку проще...».
Так Раскосов-Зимин вырабатывал, как он мысленно называл, «средний облик, среднее лицо» заурядного, но добросовестного работника. Когда будет подходящий момент, Раскосов-Зимин надеется, что сумеет говорить увлекательно, горячо, проявить себя «ценным, полезным, нужным» и сделать головокружительную карьеру. А пока — достаточно только убедить всех, с кем соприкасается по работе, что он не лыком шит, кое в чем разбирается и что болеет за каждую советскую копейку.
Приводя доказательства в пользу своего варианта, Зимин машинально взял с тарелки, поставленной перед Ириной, кусок жареного мяса и стал его уничтожать, заедая галетой.
Ирина с блестящими глазами слушала горячие споры, смелые предположения этих людей, пришедших в тайгу хозяевами, отчетливо знающих, что они могут и что хотят.
Зимин говорил о том, что сооружение тоннеля в глухой тайге, вдали от каких бы то ни было дорог, тоннеля длиной в четыре-пять километров, да еще в условиях
