Эдуардо Мендоса - Кошачья свара. Мадрид, 1936
- Ладно, пойдемте туда, - сказал Ихинио Самора. - Мне нужно только несколько секунд, чтобы уточнить с доном Антонио кое-какие детали его отношений с моей крестницей. В семейных делах нельзя оставлять недосказанности. Товарищи, - добавил он для Энтони, - в курсе ваших отношений с Тоньиной.
Энтони послушно побрел вслед за Ихинио. Он спрашивал себя, какие детали могут иметь значение в эти последние мгновения его жизни, но не стал возражать. Когда они оказались у двери, Ихинио Самора схватил Энтони под руку, имитируя тайную беседу, и прошептал ему на ухо:
- Я оставил ее открытой.
Энтони понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить, что речь о двери. Годы, проведенные в кабинете, не лишили его быстроты реакции. Не задумавшись, он со всей силы пнул Ихинио Самору, чье хрупкое телосложение не могло противостоять удару, а может, он просто притворился и упал, что отвлекло внимание его товарищей на ту долю секунды, которая понадобилась англичанину, чтобы открыть дверь, выскочить на улицу и помчаться со скоростью метеора.
Поспешные шаги, ругательства и выстрел показали Энтони, что преследователи бросились вдогонку. Несколько широких шагов дали ему достаточное преимущество, чтобы не слишком точные выстрелы, сделанные на бегу, не попали в цель. Он быстро добежал до рынка, где бродил чуть раньше. Там он стал легкой мишенью, несмотря на тусклый свет фонарей. Он зигзагами добрался до грузовиков, с тремя наступающими на пятки преследователями и чуть отставшим карликом. Оказавшись там, Энтони попытался спрятаться, не питая особых надежд, и услышал крик карлика:
- Отрежьте ему путь! Я загляну под колеса!
Скрючившегося и тяжело дышавшего Энтони охватило безропотное смирение, он почувствовал, как приступ паники парализует всё тело. Англичанин закрыл глаза и оставался в таком положении, как ему показалось, целую вечность, пока не вынужден был их снова открыть от звука газующего двигателя. Рынок осветил луч фар, обратив в бегство крыс и кошек, и появившийся автомобиль на большой скорости описал полукруг и с визгом тормозов остановился прямо рядом с грузовиками. Из окна водителя высунулась рука с пистолетом. Энтони узнал желтый "Шевроле", который невозможно было с чем-то спутать, и побежал к открытой дверце, пригнувшись. Он запрыгнул внутрь, прогремел выстрел, "Шевроле" поднял облако пыли и грязи и оставил с носом размахивающего руками Ихинио Самору и его товарищей с пистолетами.
Когда они немного отъехали от места событий, автомобиль замедлил скорость, и водитель обернулся к Энтони с ироничной улыбкой.
- Могу я узнать, как тебя угораздило попасть в эту переделку? - спросил он. - О чем ты только думал? Хотел стать героем?
- Кто бы говорил, - ответил англичанин.
Глава 39
В отличие от бурных событий, произошедших у пустынных Толедских ворот, перестрелка на площади Ангела привлекла внимание огромного количества посетителей оживленных пивных с соседней площади Санта-Ана. Среди них было двое врачей, которые немедленно вызвались осмотреть тело Гильермо дель Валье и объявили, что он еще жив, хотя пульс был очень слабым. Агенты, которые в него стреляли, помогли врачам перенести парня внутрь отеля и положить его на стол. На мостовой после него осталась огромная лужа крови. Портье помогал им во всём, о чем его просили, не прекращая дрожать, вздыхать и бормотать, что уж он-то предсказывал, что всё это плохо кончится. К его закономерной тревоге прибавлялась перспектива длительного допроса и, вероятно, потери работы.
На место преступления не замедлили прибыть двое агентов штурмовой гвардии, которые обругали любопытных и, размахивая дубинками, призвали их разойтись. В то же время один из двоих врачей позвонил в больницу, скорая помощь была уже в пути. Затем агенты позвонили подполковнику Марранону и ввели его в курс произошедшего. Подполковник, в свою очередь, позвонил министру внутренних дел и без промедления прибыл в гостиницу лично. К тому моменту скорая уже увезла молодого человека. Подполковник спросил, знал ли кто-нибудь личность жертвы, на что получил отрицательный ответ: у молодого человека не было при себе документов; только портье сообщил, что видел его до этого пару раз и описал обстоятельства.
- Будь проклята эта картина, - прорычал подполковник, - в этой стране ничего не происходит без участия этого чертова англичанина. Мы знаем, что с ним стало?
Никто из присутствующих не знал. Подполковник в тот момент готов был перекреститься, если бы это помогло узнать местонахождение Энтони Уайтлендса и компании, в которой он находился. Пока он собирал эту информацию, в гостинице зазвонил телефон. Трубку взял сам подполковник. Это был дон Амос Сальвадор, министр внутренних дел. Ему рассказали о случившемся и принятых мерах.Также выяснилась личность жертвы: Гильермо дель Валье, сын герцога де ла Игуалады, того самого, который хотел продать картину Веласкеса. Товарищи молодого человека вернулись в Центр, чтобы доложить о том, что они не без оснований рассматривали как акт неоправданной агрессии. Один из руководителей Фаланги позвонил семье потерпевшего, чтобы сообщить печальную новость.
- Герцог на пути к гостинице, - сказал министр. - Как можно скорее отправьте подальше виновников происшествия и приготовьте более или менее правдоподобное объяснение. После этого не оставайтесь на улице, сегодня ночью могут возникнуть перестрелки.
Подполковник отпустил двух агентов, предварительно осыпав их ругательствами: за такое короткое время они совершили две ошибки подряд, каждая из которых могла иметь серьезнейшие последствия. Через некоторое время появился автомобиль, управляемый водителем в униформе герцога де ла Игуалады, который привез самого герцога в сопровождении его дочери Франциски Эухении и падре Родриго.
Новость о случившемся вызвала вполне закономерный переполох в особняке на Кастильском бульваре. Подавленный горем и негодованием, герцог сообщил о произошедшем остальным его обитателям, за исключением герцогини, которая, к удивлению семьи и прислуги, отлучилась из дома в одиночестве, никого не предупредив и не сообщив, куда направилась. Поздний час исключал возможность того, что она пошла с визитом или на одно из религиозных мероприятий, которые составляли ее единственное занятие вне домашнего очага. Слишком сбитые с толку, чтобы начинать какое-то расследование, герцог, Пакита и падре Родриго без промедления отправились в гостиницу, оставив в особняке Лили с деликатным поручением посвятить мать в курс событий, как только она появится. Тем временем консульство разыскивало другого сына герцога, который путешествовал по Италии.
Воспользовавшись замешательством убитого горем отца, подполковник не стал давать ему объяснений, извинений и высказывать соболезнования, а направил герцога и его спутников в больницу. Предварительно он связался с врачами: раненый находился в реанимационной палате в критическом состоянии. Перед тем, как снова сесть в автомобиль, герцог повернулся к подполковнику.
- Насколько я понял, виновных двое, - произнес он сквозь зубы.
Подполковник выдержал его взгляд.
- Да, ваша светлость: тот, кто продал пистолет восемнадцатилетнему парню, и тот, кто дал ему деньги на покупку.
Не дав отцу времени осознать значение этих слов, Пакита деликатно, но твердо усадила его в машину и назвала шоферу адрес больницы. Она была бледна, и, как показалось подполковнику, который знал о ее отношениях с Хосе-Антонио Примо де Риверой, но никогда не видел девушку и теперь внимательно ее разглядывал, в ее глазах мелькал проблеск безумия. Когда автомобиль тронулся, с заднего сиденья высунулся падре Родриго, вскинул руку и выкрикнул "Вставай, Испания", что прозвучало как анафема.
Когда, наконец, автомобиль подъехал к вокзалу Аточа, хирург больницы вышел, чтобы принять вновь прибывших. Он был еще в забрызганном кровью белом халате. Короткими и откровенными фразами он сообщил, что юношу увезли из операционной, сделав всё возможное, но перспективы нерадостные. Однако, прибавил он, смягчив голос и выражение лица, нельзя терять надежду: медицина - это не точная наука, лишь Господь скажет последнее слово, а он на протяжении своей долгой карьеры был свидетелем множества чудес.
При этих словах Пакита пришла в смятение. Из палаты выходили монахини с тазами, чье содержимое пытались скрыть, но молитвы, которые они бормотали под нос, не предвещали ничего хорошего. Пока врач сопровождал до постели умирающего герцога и падре Родриго, который взял с собой всё необходимое для отправления последних обрядов, Пакита отстала от них, нашла укромный уголок, где никто ее не видел, опустилась на колени и погрузилась в страстную молитву.
Этот день для несчастной девушки был наполнен драматическими событиями. Она открыла свое сердце Лили в саду особняка, но облегчение от признания человеку, который встретил его с пониманием, лишь слегка развеяло пелену, которая до сих пор мешала различить всю серьезность положения. Если она хотела спасти Энтони, чья жизнь, если верить Тоньине, подвергалась серьезной опасности, нужно было действовать без промедления и не задумываясь о возможных последствиях этих действий. В экстремальных ситуациях Пакита обладала выдержкой. Она снова вошла в дом, позвонила в штаб-квартиру Фаланги и спросила Хосе-Антонио. Отвечающая на звонки девушка из женской секции, сказала, что Вождя нет на месте и его не ждут до вечера.
