Код Адольфа Гитлера. Финал - Владимир Иванович Науменко
– Если он добрый, то здравствуй, Генрих! – подойдя ближе, поприветствовал рукопожатием Гитлер.
– Как прошло это совещание?
Гитлер понял, чем был вызван вопрос Мюллера, и спокойным голосом ответил:
– Как всегда! С момента моего приезда в Берлин в январе этого суматошного года! Я полагал, что немцы не позволят русским ворваться в пределы рейха, но Сталин сделал то, чего до него не сделал ни один русский государь, – он, как нож в масло, глубоко проник сюда. С каждым новым днём эта истина предстаёт перед моим внутренним взором во всей своей омерзительности. Что и говорить, Генрих! Война эта была борьбой генсека и фюрера. И её выиграл не я, а Сталин. Я навсегда, Генрих, запомню ту обидную для себя истину, что изгнан им из Европы. Наши генералы разучились воевать так, как это сейчас делают генералы Сталина; они проявляют неспособность, бездеятельность, чуть ли не предательство. Я – жертва своих генералов. У них нет той народной закваски, что имеется в сталинских генералах. А посмотрите на наших солдат! В отличие от русских, они неохотно сражаются, а при удобном случае целыми полками предпочитают сдаться в плен, чем умирать, как древнегерманские герои. И они хотели быть колонистами на Востоке? Получить клочок славянской земли? Которую не завоевали и не удержали? Безвольные ничтожества.
– Я это вам предсказывал, мой фюрер! – напомнил Мюллер – Мою идею с двойником вы восприняли как забавную шутку, ну вот она из шутки превратилась в спасительную для вас реальность.
– Он мёртв?
– Да, мой фюрер! – ответил утвердительно Мюллер. Начальнику гестапо давно было известно, что Гитлер хорошо относился лишь к мёртвым.
– А женщина?
– Жива! Мои врачи накачали её наркотиками, в таком трансе, мой фюрер, она плохо соображает, что творится вокруг неё.
– Меня угнетает только одна мучительная мысль: не опоздаем ли мы? Все эти годы власти я сам себе не принадлежал. Моим именем в рейхе пользовались все, кому не лень. Как фюрер я до конца выполнил свой долг, теперь я прислушаюсь к голосу инстинкта самосохранения, как тогда, когда завяз в непролазной грязи на фронтах Соммы.
– В эти кошмарные дни для нас главным является умение выжить и при этом исчезнуть так, чтобы и следа не осталось, – сказал Мюллер. – На войне хитрость – не менее важное условие успеха, чем храбрость на поле боя. Ему подчинена вся наша жизнь. У меня всегда найдутся идеи для достижения ваших целей. Мы, мой фюрер, выживем, как сумеем.
– Но как мне покинуть бункер, Генрих? – спросил фюрер, начиная в шагах проявлять своё беспокойство – Меня здесь знают все. Я постоянно притягиваю к себе пристальные взоры.
– Эта проблема разрешима, мой фюрер! – стал успокаивать Мюллер. – Я многое могу прочесть по лицу и движениям людей, мой фюрер. Сейчас, за редким исключением, прошу прощения за резкие слова, всем наплевать на приказы. В бункере все курят, хотя каждый знает, что вы на дух не переносите табачного дыма. Нам выгодно, чтобы такое брожение продолжалось и впредь. Недостатки людей нам нужно обратить себе на пользу. Ваш уход из бункера можно облегчить и тем, чтобы с вашего согласия были распечатаны запасники, а в глотки здешних обитателей широкой рекой полились вина, коньяки, ликёры и шампанское. Пьяный человек плохо соображает, что вокруг него на самом деле происходит, а гул боёв над нами отвлечёт их от вас, и вы благополучно исчезнете. Я всё продумал, мой фюрер! Пусть пьют, пьют на свою погибель. Сама судьба направит их или в русский плен, или поражение вынудит свести счёты с жизнью. Одно из двух, третьему не бывать. Ожидание расправы в плену часто превращается в океан страданий, и не каждый из них, попади он к русским, захочет их испытать. Так в вашем лице расправится с ними история. Они это заслужили. Предупредите обслуживающий персонал, чтобы в эту ночь они не ложились спать. Для подстраховки нашей операции пусть Гюнше от вашего имени прикажет эсэсовцам покинуть посты, помещение для отдыха охраны и удалиться из бункера. При этом, мой фюрер, однако, потребуйте от него соблюдения нашей общей тайны. Прикажите снять часовых с запасного выхода и поставьте туда одного человека; вмените ему в обязанность никого не впускать в бункер. Так мы избавим себя от лишних свидетелей. Мы обязательно уйдём, мой фюрер, о нас и не вспомнят, если мы сделаем так, чтобы они, будучи сами обмануты, обманули и врага.
– Каким образом, Генрих? – поинтересовался фюрер.
– Очень просто! Нужно распространить среди них предупреждение о том, что если они попадут в руки русских, то скажут им, что лично видели, как тела Гитлера и Евы сгорели в пламени костра в саду рейхсканцелярии. Секретные службы русских, и это надо признать, мой фюрер, хорошо функционируют, но даже им будет не по зубам план, согласно которому события здесь после сдачи Берлина русским примут иной оборот.
Гитлер остановился, посмотрел на Мюллера и сказал:
– Ну, хорошо, Генрих, делай как знаешь. Будем надеяться, что нам повезёт.
– Если мир что и поймёт, то промолчит, – ответил Мюллер. – То, что будет – будет потом, когда мы окажемся далеко от бункера.
– Меня перестал интересовать мир, Генрих! – вздохнув, произнёс Гитлер. – Пусть катится к чёртовой матери! Когда намечен наш вылет?
– На рассвете первого мая, мой фюрер!
– Правильно! – улыбнулся Гитлер. – Что не закончилось, то неизбежно имеет продолжение. Мне трудно ожидать чего-то другого. Я один из самых непреклонных людей Германии за целые столетия, имеющий высокий авторитет, чем какой-либо иной лидер. Я верю в свой успех, я верю в него безоговорочно. Пока генерал Кребс будет уламывать русских, а те, конечно,
