Менеджеры халифата - Ирина Владимировна Дегтярева
Петр справедливо полагал, что выходящий из хореографической школы мужчина может обратить на себя внимание наблюдателя. Будь на его месте, Горюнов обратил бы обязательно.
От ближайшей автобусной остановки на 77-м автобусе он доехал до вокзала, всю дорогу прокручивая в голове этот тяжелый разговор с Марианной. «Интересно, – думал он, глядя на залитые солнцем улицы Софии из окна автобуса, – как бы повела себя Дилар или Зарифа? Они наверняка с автоматом наперевес бросились бы искать злодея, убившего меня. А Сашка… – он улыбнулся. – Нет, она стрелять не стала бы. Она просто организовала бы многотысячную демонстрацию и подпольную организацию по отмщению, которую возглавила бы. Она такая – в тихом омуте черти водятся. Уж во всяком случае, она бы не отказалась от посмертной награды мужа».
Современный железнодорожный вокзал с потолком, напоминающим плетение, как в берестяной корзине, имел не только наземные два или три этажа, но и пару подземных. Петр узнал, что ему нужен как раз подземный уровень. Съезжая на эскалаторе, он заметил зеленый старинный паровозик с вагончиком, расположенный прямо в здании, как музейный экспонат. «Гардероб» – камера хранения – оказался просто небольшой комнатой за стеклянной загородкой. На двери висела табличка, гласившая, что гардероб работает с 6.00 до 23.00 и хранение вещей в течение дня стоит два лева.
Он-то себе представлял стену с ячейками и закодированными замками на дверцах. Каким образом Сабирову удалось оставить здесь что-то на хранение, когда тут можно оставлять вещи только на день и лежат они у всех на виду, на открытых полках вдоль стен?
Горюнов подошел к девушке-регистратору, дождавшись, когда уйдет мужчина, сдавший чемодан на хранение. Заметив, что на бейджике у девушки написано имя Албена Добрева, Петр заговорил с ней:
– Добър дэн, – поприветствовал он ее по-болгарски и перешел на русский со своим арабско-польским акцентом. – Вы ведь Албена? Как ваш Радко? Ходит ли он в школу?
Девушка едва заметно покраснела.
– Здравейте! Да-да, господин, Радко ходит. Благодаря господину Сабирову. Он вас хорошо описал.
Девушка ушла за дверь служебного помещения. Горюнов машинально коснулся бока, где последние несколько месяцев в Чечне у него висела кобура с ТТ. Теперь без пистолета он чувствовал себя неуютно.
Но Албена вела себя естественно. Спокойно. Она явно не была посвящена в детали и не понимала, что эта история имеет какую-то подоплеку.
– Вот, – вернувшись, она положила на стойку сверток в грубой бумаге. Так заворачивают книги в некоторых книжных магазинах за границей. На ощупь это и была книга.
– Ще го взема[103], – сказал Петр, забирая сверток.
– Да, господин. Това е книга за вас. Като се качва на господин Сабиров?[104]
– Лучше по-русски, Албена, – попросил он, хотя понял, о чем она. – Вы давно знакомы с Сабировым? – Петр не рискнул называть его по имени. Что если он назывался ей другим именем?
– Я работала у него домашней помощницей в их с Марианной квартире в Лозенце. Господин Сабиров бывал дома редко, узнал, что мой сын Радко заболел лейкемией и оплатил сыну пересадку костного мозга. Помог найти донора.
«Вот тебе и Мур», – подумал Петр, разглядывая Албену с черными смоляными волосами и большими тоже черными печально-радостными глазами. Удивительное сочетание, характерное для доброго, сочувствующего человека.
Горюнов вдруг поддался порыву симпатии к этой женщине, которой Сабиров спас сына, и сказал:
– Погиб он, Албена.
Она сперва посмотрела с недоверием, а потом заплакала. Так внезапно, что Петр даже испуганно оглянулся, не зайдет ли кто, не заметит ли эту странную сцену. «Вот тебе и Мур, – повторил он мысленно, приглядываясь к Албене. – Что-то было у него с этой девчонкой? Неспроста Марианна так себя вела. Но про Албену она сказала спокойно, без подозрений. Если сопоставить этих двух женщин, то Албена душевнее и проще. Ну хоть кто-то будет его вспоминать и оплакивать».
Оставив расстроенную девушку, Петр вернулся в гостиницу «Мария Луиза». Небольшую, четырехэтажную, в старом здании, с дурацкими гофрированными шторами на окнах и балдахином, странным, словно из потолка прорастали присборенные шелковые простыни или морская губка.
На стойке регистратуры ему вместе с ключами консьерж протянул записку:
– Господин Каминьский, вам передали час назад.
Записка оказалась короткой: «Позвони Стояну».
Мечты о том, чтобы растянуться на кровати под навесом из кусков ткани, нарезанных и колыхавшихся волнообразно от дуновения из кондиционера, растворились в душном пространстве вестибюля гостиницы. Горюнов поднялся в номер и спрятал сверток, полученный от Албены, в сейф, с сожалением взглянув на него, не распечатывая. Затем он вышел на раскаленную улицу и заглянул в ближайшее кафе, чтобы позвонить связному.
Когда на том конце провода ответили, Петр спросил:
– Можно позвать Стояна к телефону?
– Какого Стояна? – отозвался игривый женский голос.
– Извините, я не помню его фамилию.
– Не знаю, тот ли Стоян вам нужен, но если вы перезвоните в семнадцать часов, то застанете его. Он как раз вернется из мечети Баня Баши.
– Я вас понял, обязательно перезвоню. Спасибо.
Горюнов выпил кофе, дожидаясь семнадцати часов, и, взяв такси, направился в мечеть Баня Баши. Он вышел за пару улиц до нее и пошел пешком.
Мечеть с одной стороны выходила на улицу, а с другой – в сквер с квадратным прудом. Был заметен пар, выходивший из вентиляционных отверстий у стен мечети, – мечеть построили над горячим источником.
Завтра Петр собирался уехать из Болгарии и увезти с собой горькие мысли о судьбе Теймураза и ту последнюю информацию, добытую им о ЦРУ или MIT, которую Сабиров не смог передать обычными каналами связи, поскольку уже был под свинцовым колпаком и не захотел рисковать связным.
Горюнов издалека увидел стоящего у пруда мужчину, задумчиво глядящего на воду. Тот держал в руке ярко-красную кепку.
Петр приблизился и спросил:
– Вы не видели Стояна?
– Я и есть Стоян. Кто вам сказал, что я здесь?
– Это была ваша сестра по телефону.
– Пойдемте в мечеть. Там тихо, – Стоян взял Горюнова под локоть. – Вы ведь Ян, я не ошибаюсь?
– Нет, все верно. Что случилось?
Они вошли внутрь, сняв обувь. До половины тут стены покрывала плитка, темно-синяя с белым и черным. Верхняя часть стен и своды были окрашены
