Олег Горяйнов - Джентльмены чужих писем не читают
– Там, значит, курорт. Ну, море, пляжи, орхидеи… Так?..
Таксист кивнул. Толстяк в “фольксвагене” моргнул и вытер с шеи пот.
Ну, Андрюха, выручай, братан! Не держи зла за то, что давеча тебя приколол с этими динофлагелятами!..
– Там на берегу стоит старинный пиратский корабль. Или точная копия его. Для туристов. Каждый, кто хочет, может войти внутрь и сфотографироваться.
– Зачем? – в один голос спросили толстяк и таксист.
– На память, – объяснил Иван.
Слушатели переглянулись.
Как там было?.. “одной рукой обняв её, другой обняв…”
– Ну, кто с женой – тот с женой, а кто не с женой – тот с подругой…
Слушатели опять переглянулись, на этот раз с некоторым плотоядным предвкушением во взорах.
– А потом – сигарету выкурил и – в пушку окурок запихал…
– В какую пушку? – спросил толстяк из “фольксвагена”.
– Я же говорю: это пиратский корабль. Понимаешь? Раньше он плавал по Маньяскому заливу, грабил купцов, воевал с правительственным флотом… Это было ещё до Войны за Независимость… Двести лет назад. Или триста. А потом его поставили на прикол и водят туда туристов. Экзотика. Это понятно?
– Ну…
– Ну, вот и представь себе: был грозный корабль, на всех страх наводил, а теперь ты, или я, или кто другой – туда вошел, с подругой сфотографировался, вина выпил, окурок в пушку запихнул и пошёл себе, довольный… Понимаешь?
– Понимаю. И что же здесь смешного?..
– А смешного то, что человек тоже зачастую повторяет этот путь. Пока он в силе, его уважают, перед ним заискивают, добиваются его дружбы, расположения… А потом он состарился, и с ним поступают как с этим пиратским кораблём: сфотографировался на его фоне, окурок в пушку запихал, и пошёл себе…
– Ну?.. И что же?
– Вот я и подумал: может, лучше вовремя пойти ко дну, чтобы из тебя не сделали такой музей, а?.. Понимаешь, амиго?
Таксист с минуту молчал, затем осторожно спросил:
– Насколько я понял, основная соль здесь в окурке?..
– Почему?
– Потому что ты, по всей видимости, накурился, даже, я бы сказал, перекурился. Вот тебе и смешно непонятно почему. Точно?..
– Да нет… – сказал Иван, которому смеяться уже расхотелось.
– Как нет?..
– Да я не курю вовсе…
– Ты слышал? – обратился таксист к толстомордому в “фольксвагене”. – Он, оказывается, не курит!
– То есть совсем? – спросил толстяк юмористическим тоном.
– Вообще не курит! – сказал таксист с комической убеждённостью.
Толстяк наморщил лоб и спросил:
– И никогда не курил?..
– Даже не знает что это такое! – подтвердил таксист, сделав серьёзное лицо.
И они оба начали хохотать, да так залихватски, что водители застрявших в пробке машин сперва недоумённо на них оглядывались, а потом начали дружно давить на свои клаксоны, и над виа Реформа поднялся гудёж, какого тут не слышали с ноября прошлого года, когда в отель “Эль Импорио” по этой улице из аэропорта везли Диего Марадонну, обкуренного, как поросёнок.
В Монтеррее Ивана в его комнате дожидалась Габриэла. Одетая в одни только узкие трусики, она сидела с видом пай-девочки на краю его койки, застеленной рыжим покрывалом с изображением Пирамиды Солнца в Теотиуакане и грустно курила длинную коричневую сигарету. Ухо её почти зажило: оно запеклось розовой корочкой и игриво выглядывало из-под густых чёрных волос.
– Ты откуда? – спросил обалдевший Иван.
– Я не смогла дождаться, пока ты приедешь, любимый, – сказала девушка, погасила сигарету и взялась за пряжку ремня на его джинсах.
– Но как ты меня нашла? – спросил Иван и с удивлением заметил, что голос его вибрирует как вымпел на ветру.
– В Монтеррее не так много Иванов Досуаресов, – ответила Габриэла, стаскивая с него штаны. – Может, тысяча-другая…
‑ А где твоя одежда?
‑ Я приехала к тебе завернутая в покрывало. Они ещё не знают, что я удрала.
– А как ты проникла в комнату?.. – спросил Иван, но ответа на свой вопрос не получил.
Он ещё хотел спросить, не слушала ли она в его отсутствие какую-нибудь музыку, но секунды через три эти проблемы решительно перестали его интересовать.
Глава 31. Полковник Коган обрубает хвосты
Светало. Лесистые верхушки гор, как проснувшиеся младенцы, улыбались розовым. В густом синем небе реактивный самолет прочертил толстый белый след.
Василий устал и хотел спать. Но спать ему Абрамыч не разрешил.
– Абрамыч, – спросил он робко. – Мы куда едем-то?
– Поговорить с одним человечком, – ответил Абрамыч, глядя на дорогу.
– По поручению папы?
– Да пошёл он на хрен, этот папа, – неожиданно вспылил Абрамыч. – Алкаш вонючий. Забодал.
Василий вопросительно уставился на старшего партнёра.
– Сколько можно, Вась? – продолжал Абрамыч. – Я сюда приехал делать серьёзные дела или я сюда приехал работать воспитателем в детский сад?
– Дак… а это?.. – совсем растерялся Василий.
– Такой род деятельности я мог иметь и дома. Без малейшего риска, на досуге почитывая в подлиннике Акутагаву и Юкио Мисиму…
– Ты?!. – удивился Василий.
– Я, я. И кто мне скажет, что я, Самуил Абрамович Коган, прямой потомок Соломоновых первосвященников, которые имели право входить в хранилище скрижалей Моисеевых, забыл на этом другом конце земли, чтобы носиться ночью по горам за какой-то взбалмошной шлюхой, ежесекундно рискуя нарваться на пулю или гранату?.. Что, мне так уж нужны эти деньги? У меня денег хватит на три еврея…
– Абрамыч, – сказал Василий удивленно. – Что это ты вдруг базар погнал[66]?
– Устал я, Вася, – признался Абрамыч. – Я же старый для этих подвигов.
– Я, Абрамыч, тебя очень сильно уважаю, – сказал Василий. – Ты железный человек. Для тебя преград нет никаких – любые непонятки в момент разруливаешь. И ещё ‑ ты, Абрамыч, умеешь свой страх никому не показывать. Это редкая штука. У дяди на поруках[67] ты бы в авторитетах ходил. До смотрящего не дорос бы, конечно, но на угловых шконках бы клопа давил…
– Спасибо, мне и здесь неплохо, – хмыкнув, ответил Абрамыч.
– Ну вот! – обрадовался Василий. – А ты говоришь, устал…
Некоторое время они ехали молча, а потом Абрамыч сказал:
– Набери-ка номер, передай привет от мамы Веры и скажи, что мы скоро будем, пусть готовятся к встрече.
– Абрамыч, – удивился Василий. – Я же по-ихнему…
– Там по-русски понимают, – успокоил его Абрамыч.
Василий набрал номер. После пятого звонка трубку подняли и что-то неразборчиво в неё прохрипели.
– Привет от мамы Веры, землячок! – поспешил сказать Василий.
– Когда будете? – спросили его.
– Скажи, через два с половиной часа! – приказал Абрамыч.
– Через два с половиной часа! – повторил Василий.
– Ну так жду! – сказали ему и повесили трубку.
Потом Василий заснул в своём сиденье, а когда проснулся – солнце уже стояло высоко, вокруг простиралась ослепительная голая пустыня, и если бы в “эйр-флоу” не работал кондиционер, Василий бы сдох в один присест. Мощный автомобиль, рассекая густые волны горячего воздуха, с дикой скоростью мчался по шоссе, прямому, как спичка, и вскоре они были на месте.
Абрамыч привёз его в оазис посреди пустыни: заправка, кафешка, лавка с запчастями. Из-под навеса, переваливаясь, вышел чёрный толстобрюхий мужик в засаленной майке и протянул Абрамычу заскорузлую ладонь.
– Как дела? – спросил он по-русски, заглядывая в салон машины. – Это кто с тобой?
– Парень – свой. Новенький. Помощник.
– Заместо Константина?
– Ну.
– Привет, – сказал мужик. – Как тебя зовут, парень?
– Василий.
– А меня – дядя Ашот. Сходи пока в мерендеро, пивка выпей, скушай что найдешь за счёт заведения. Пошли, Абрамыч.
– И залей полный бак высокооктанового, – распорядился Абрамыч.
В мерендеро Вася не пошёл. Пива у них и в машине было хоть залейся. А есть до сих пор не хотелось. Да если бы и хотелось – он бы не стал. Не только из-за временных проблем со здоровьем, но и потому что “за счёт заведения”. Зона отучила от халявы. А капусты у него в кармане шуршало предостаточно. Новые зубы вместо прежних, стёртых зоной по самые корешки, которые вставил ему лучший во всем Акапулько стоматолог, он оплатил сам, хотя Абрамыч предлагал, чтобы «платила фирма». Слава Богу, не нищий. А завтра – к косметологу, татуировки сводить. Он бы и без зубов походил, и разрисованный, но папаша Ореза настоял, чтобы был Василий с зубами и без всяких картинок. Что ж – надо так надо.
Он залил в машину бензин, проверил масло, побродил туда-сюда под навесом, попинал камешки, достал пачку “беломора”, закурил папиросу с чистым табаком. Заглянул в лавку, но ни Абрамыча, ни хозяина там не увидел. Он зашёл за стеллажи с баллонами, огнетушителями, канистрами, разводными ключами и т. д. Откуда-то снизу донеслись глухие голоса. Василий присел на корточки, прислушался.
– Говорю же, нет его нигде, ни в каких картотеках-хренотеках, – глухо бубнил откуда-то Абрамыч. – Ни пальчиков нет, ни каких других данных.
