Анатолий Чехов - Чёрный беркут
Быстро темнело. Это и хорошо и плохо. Хорошо потому, что теперь можно скрытно приблизиться к Шарапхану. И плохо, потому что в темноте можно пройти в двух шагах от врага и не заметить его.
Тяжело дыша, Яков все выше и выше поднимался в узком распадке с почти отвесными стенами, маскируясь за выступами скал. Горячий пот заливал лицо, щипал глаза. Рубаха прилипала к спине. Сердце гулкими ударами било в грудь. Кровь стучала в висках.
Еще усилие, еще рывок, и вот он, наконец, край площадки. Осторожно подняв сначала на стволе винтовки кепку и помахав ею, Яков подтянулся на руках, преодолевая последние сантиметры труднейшего подъема. На площадке пусто. Но у самого края карниза ясно отпечатался след огромного чарыка. Совсем свежий. Значит, он, Яков, один идет по горячему следу врага! Дзюба, оставшийся внизу с лошадьми, не может взобраться на отвесную скалу, принять участие в поединке. Быстрей, Кара-Куш! Пусть нарушен пограничный закон — в преследование идти только вдвоем, пусть нет рядом старшего наряда. Он, Яков Кайманов, и один за двоих справится! На то он и Черный Беркут! В этих горах его прозвище что-нибудь да значит!
Не думая об опасности, слепо веря в удачу, Яков побежал по карнизу, протянувшемуся от площадки вдоль склона горы. Теперь-то он точно знал, что по этому карнизу шел и Шарапхан.
Где-то там, выше, в обход ущелью скачут пограничники и Аликпер. Внизу пробирается между обломками скал Дзюба. Но Шарапхан не пойдет там, где его могут догнать верховые. Расчет точный: он идет по самому неприступному карнизу, и за ним гонится он, Ёшка Кара-Куш. Впереди еще одна осыпь, и снова след. Зеркало его не запорошено ничем. Лишь свежий комочек земли отвалился от края, скатился туда, где отпечаталась пятка.
Внутри у Якова все собралось в комок. Час пришел! Пусть неравны их силы! Шарапхан отдыхал после перехода. Яков не отдыхал. Шарапхан ел и пил. Яков голоден. Все равно на стороне Якова право отомстить бандиту, убийце отца. Сегодня он никому не уступит этого права. Карниз едва виден, идти опасно, но еле заметные в темноте следы врага ведут Якова все вперед и вперед.
Вдруг он совершенно ясно увидел, что узкая полоска, по которой можно еще было идти, прерывается гладким каменистым склоном, круто уходящим вниз. Целых полметра, а то и больше совершенно голой скалы. Некуда поставить ногу. Зато дальше опять такой же постепенно расширяющийся карниз. Яков глянул вниз, откуда уже надвигалась на горы ночная темень, в одно мгновение решился. Прижимаясь грудью к скале, распластал руки, впился пальцами в малейшие трещины камня, повис над пропастью. Как долго он нащупывает вытянутой ногой точку опоры по ту сторону откоса! Осторожно перемещает центр тяжести с одной ноги на другую.
«Стреляй! Что ж не стреляешь?» — в исступлении думал он, полагая, что именно в этот самый выгодный для врага момент должен прогреметь выстрел. Наконец-то он поставил вторую ступню, занесенную над пропастью рядом с первой.
Шарапхан не стрелял.
А что, если молодой нарушитель обманул и Шарапхана здесь нет? Этого не может быть. Яков ясно видел отпечатки огромных чарыков, малейшие отметины, оставленные пробежавшим по карнизу человеком.
Стало совсем темно. Карниз, по которому он теперь пробирался, уходил под уклон. Яков уже почти ничего не видел, лишь угадывал направление. Его стало охватывать отчаяние: неужели не удастся догнать врага?
Шарапхан не стрелял.
Впереди, на фоне звездного неба вырисовался выступ скалы. И тут Яков увидел: от выступа отделилась тень, скрылась за поворотом.
Он! Всего в нескольких шагах! Глаза не могли обмануть. Яков видел промелькнувшего в темноте человека. Он подскочил к повороту, и вдруг тень оказалась перед ним. Яков изо всех сил ударил прямо в нее прикладом, но тут же с ужасом почувствовал, что удар попал в пустоту. То ли плащ, то ли халат запутался у Якова на голове. Тяжелая винтовка, не встретив препятствия, рванула вслед за собой и Якова. Потеряв равновесие, схватив вместо самого Шарапхана всего лишь его халат, брошенный как приманка, он полетел вниз.
Сознание страшной неудачи, непоправимой беды мгновенно вспыхнуло в мозгу. Он еще надеялся удержаться на склоне, схватиться за какой-нибудь кустик или выступ, но продолжал то катиться кубарем, то съезжать на спине, осыпая вокруг щебень, обдираясь о камни. Вдруг что-то словно молотом ударило по голове. Страшная боль пронизала все тело. Перед глазами вспыхнуло пламя, и он провалился в кромешную, зыбко покачивающуюся темноту.
ГЛАВА 16. МУХ ОРЛЫ НЕ ЛОВЯТ
Над головой знакомый с детства дощатый скат крыши. В глинобитной стене — круглая черная дырка, словно кто ткнул туда палкой. Стена и угол крыши покачиваются. Багровая пелена застилает глаза. Тошнота подступает к горлу. Черная дырка двоится, и тогда кажется, что смотрят два пустых немигающих глаза.
«У-ху-ху-ху-ху...» — доносится крик горлинки. И снова:
«У-ху-ху-ху-ху...»
Когда-то Яков уже был здесь, вдыхал запах сена, смотрел на эту глинобитную стену, на проникающие откуда-то красноватые отблески зари, слышал тревожный, таинственный крик. С трудом вспомнил: черная дырка — след штыря, на котором висела сбруя. Али-ага перенес сбрую вместе со штырем в пристройку.
...Медленно покачиваясь, черный глаз дула маузера приближается к лицу. Еще мгновение, из него вырвется пламя, тупо грохнет выстрел, все оборвется, наступит темнота... Услышит он или не услышит выстрел?
— Кончай, Шарапхан!..
— Батяня!.. — Яков пытался крикнуть, но лишь глухо и протяжно застонал.
— Батяня!..
Какой страшный сон!..
Скрипнула дверь. Вошел Али-ага. Не поворачивая головы, Яков увидел за его спиной Барата, Алешку Нырка, Балакеши и Савалана.
— Тихо, Ёшка, тихо. Хорошо, что живой. Немножко потерпи. Сейчас лечить будем, дорогой, — заговорил старый костоправ. И Яков с тягостным чувством вспомнил наконец все, что с ним случилось. Ему приходилось читать и видеть на картинках, как испанские тореадоры заманивают плащом разъяренных быков. Шарапхан не пожелал тратить на него пулю. Взмахнул халатом, и Яков очертя голову, полетел в пропасть. Как смеется, как издевается сейчас Шарапхан, проучив его, Ёшку Кара-Куша, словно ослепленного яростью быка! Не только смеется, но и не считает серьезным противником, способным силе противопоставить силу, хитрости — хитрость, уму — ум. Понятно, почему не стрелял Шарапхан. Знал, свалиться с такой кручи и остаться живым — один случай из ста. Мертвые не говорят. А если и останется в живых, кто поверит, что Ёшка почти схватил Шарапхана. Смеяться будут: «Ай, Ёшка, скажут, как испугался: куст за Шарапхана принял»...
— Ну, дорогой, теперь терпи. Немножко больно будет, — сказал Али-ага.
Барат, Балакеши и Савалан обступили его с трех сторон, мешая друг другу. Скосив глаза, Яков увидел свою ногу, повернутую почему-то пяткой вперед. Бедро горело нестерпимой болью, словно его со всех сторон прокалывали шомполами. По знаку старого Али Барат и Савалан навалились Якову на грудь и живот, сам Али-ага с такой неожиданной силой потянул его за ногу, что Яков громко вскрикнул и потерял сознание.
Очнулся от холодной воды. Барат вылил ему на голову целый ковш, чтобы привести в чувство. С трудом раздвигая губы, Яков спросил:
— Шарапхана взяли?
— Ай, Ёшка, какой Шарапхан? Тебе уже снится Шарапхан. Никакого Шарапхана нет! — ответил за всех Барат.
«Ушел!.. Все-таки ушел!..»
Яков закрыл глаза: больше не хотелось ни думать, ни говорить. Горечь неудачи была страшнее самой сильной боли.
Его раздели, осторожно подстелив чистую простыню. Скосив глаза, он безучастно рассматривал свое тело, пятнистое, как шкура леопарда, сплошь покрытое ссадинами и кровоподтеками.
Али-ага отошел к двери, пригнулся к земляному полу, чтобы поджечь тряпку. Когда начал по старому, проверенному способу засыпать раны горячим пеплом, дверь неожиданно распахнулась и в сарай не вошла, а ворвалась бледная, решительная Светлана в сопровождении Дзюбы.
Стесняясь своей наготы, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой, Яков закрыл глаза. Теплая волна тайной радости охватила его, подкатила к горлу. Он слышал трудное, прерывистое дыхание Светланы, почувствовал, как кто-то слегка прикрыл его бедра простыней. В наступившей тишине заплескалась вода (это Али-ага поливал ей на руки). Осторожные, мягкие прикосновения, совсем не похожие на ту экзекуцию, которую учинили ему друзья, вправляя вывих, вдруг размагнитили его. Присутствие Светланы сразу как бы ослабило его нервы, словно натянутые на колки. Он глубоко вздохнул и посмотрел ей в лицо.
Сдвинув брови, следя за секундной стрелкой часов, Светлана считала пульс. Достала шприц, сделала укол. Потом раскрыла чемоданчик, принялась обрабатывать раны йодом и раствором марганца. От жгучей боли Яков едва опять не потерял сознание. Он поискал глазами среди присутствующих Ольгу. Ее не было. Наверное, побоялись сказать: кормящая мать, испугается, может пропасть молоко.
