Мы мирные люди - Владимир Иванович Дмитревский
Превосходно, дражайшие. Но не сразу все делается. Кстати, надо просмотреть газеты, наверное, что-нибудь есть про Карчальско-Тихоокеанскую магистраль. А этот кусок мяса, желтоглазое чучело, этот Патридж, — он же ни малейшего представления не имеет о Советской России! Легко сказать — займитесь Карчальской магистралью! Что я им — скрипки предложу? Посмотрим, со временем что-нибудь сделаем, не боги горшки обжигают!
Веревкин чиркнул спичку и сжег листок блокнота с расшифровкой. Пепел собрал в горсть, старательно размял, чтобы и из пепла нельзя было извлечь его тайну.
Распахнул окно в сад. Какое утро! Пичужки просто из себя выходят. Как замечательно пахнет зелень! Вот такие же кусты могли бы быть в его собственном домике, который он приобрел бы где-нибудь под Лондоном на свои сбережения, выйдя в отставку... Он там непременно повесил бы гамак. В гамаке хорошо спать после обеда. Залечь с газетой, просмотреть бегло, что на свете творится... Пусть себе весь мир волнуется, сходит с ума. А тут птички, акация... Как несложно быть счастливым! Лег в гамак в собственном садике — вот и счастье. А он.вместо гамака полез в глупую историю...
Разжал кулак, и ветер смахнул с ладони все до одной легкие частицы пепла.
Другой бы на моем месте через сутки влопался. Хорошо, что у меня уравновешенный характер. Я держусь. И если бог мне поможет, я и дальше продержусь. А со временем... Хотя неизвестно, что получится со временем. Главный вопрос — с какого конца приступать. Начать шляться по кабакам? Но ведь и кабаков нет. В Москве даже Сухаревку уничтожили. В Советской России, по-видимому, пьют только кефир и едят болгарскую простоквашу. Вегетарианцы какие-то!
5
В сентябре пришел некий незнакомец. Эмилия Карловна долго расспрашивала его через дверь, кто он, зачем он. Но голос у посетителя был веселый, и он городил всякую ересь:
— Извините за беспокойство... Будьте любезны...
Когда Эмилия Карловна открыла наконец дверь, она увидела щеголя, улыбающегося во всю ширь своей незамысловатой физиономии.
— Мадам, не сочтите за дерзость... Мадам, уже падают листья... Счастливое совпадение обстоятельств... Из уважения к вашему почтенному возрасту... Неповторимая встреча, или, как говорят французы, — пуркуа...
— Ничего не понимаю. Вам кого, молодой человек?
— Собственно говоря... постольку поскольку...
— А вы отвечайте, а то я опять закрою дверь.
— Женское сердце — загадка. Не удивлюсь. Между тем мне крайне важно лицезреть скрипичного мастера. Тем более я сам — почти музыкант.
— Вам Иннокентия Матвеевича? Так бы и говорили.
— Мадам! Я поражен! Вы читаете мои мысли! Именно Иннокентия Матвеевича и никого больше!
— Там вас какой-то психически ненормальный спрашивает, — сообщила Эмилия Карловна Веревкину.
— С кем имею честь? — напыжился Веревкин, шагая навстречу посетителю.
— Жора. Просто Жора. Если хотите, даже Жора Черепанов. Вообще интересуюсь искусством. Главным образом, на гитаре. Впрочем, и художник.
— Очень хорошо. Но я-то тут при чем? Здесь не Академия художеств, надеюсь.
— С одной стороны — да. Но постольку, поскольку вы широко известны в Советском Союзе, как скрипичный мастер...
«Странный тип», — подумал Веревкин озабоченно и даже не предложил гостю садиться.
— Я, собственно, не сам. Но едучи сюда из патриархального Батайска, как, извините, в крупный город всесоюзного значения, то мне надавали всяких поручений: кому купить пуговиц на пальто, кому учебник по автомобильному делу, а Викторинчик Костишев — вы его, конечно, не знаете — играет на скрипке, по слуху, так вот он просил... А моя тетя... кому что... моя тетя — тетя Сима, ее в Батайске все знают... вообще у женщин всегда фантазии... поезжай, говорит, на людей посмотри. К слову пришлось, как местный житель, может быть, вы посоветуете: в какой гостинице здесь остановиться?
— Кхе-кхе, — поперхнулся Веревкин. — А вы не пробовали спросить номер в гостинице около вокзала? Кажется, это лучшая в городе.
И кинув беглый взгляд на дверь, предложил посетителю осмотреть его мастерскую. Ведь разговор о гостинице — был пароль, и следовательно, этот человек — не случайный.
В мастерской он спросил у Жоры, умеет ли он что-нибудь, кроме художеств. Ах, он и слесарь? Вот это будет лучше. Дело в том, что на новостройке, на станции Лазоревая, хорошие заработки. Даже в газетах печатают объявления: нужна рабочая сила. Вот у меня и вырезка имеется. По прибытии на место — с документами у вас как? Более чем благополучно? — будете, ну, просто жить. Ничего особенного. К вам будут приходить. Пароль: «Моя тетя всегда фамилии перевирала». Ваш ответный: «Этой тете, наверное, девяносто лет», — и на это вам отвечают: «Ей всего лишь восемьдесят».
— Опять тетя. Тетя становится любимейшей из моих родственников. Какие вопросы у вас есть ко мне?
— Денег не жалейте. Давайте. Вот вам на первый случай, пришлю еще. Выйдете отсюда со скрипкой, потом ее где-нибудь оставьте, предмет неудобоносимый и запоминающийся. Общие установки есть?
— Имею. Там аэродром? Так, кажется? Я ведь по ремонту самолетов маракую.
— Прекрасная специальность. Много воздуха. Желаю успеха.
Веревкин стал решительно и настойчиво прощаться. Жора посмотрел на него недоуменно:
— Куда вы так спешите, профессор? Я полагал, мы с вами и чайку выпьем, хотя бы просто с сахарком, и побеседуем.
— Неудобно. В другой раз. У меня такая фурия... Я, знаете ли, должен быть очень осторожен.
— Вы шутник. Если уж пошли в такое дело — какая же осторожность? Сюда идут только те, кому терять нечего.
— Ничего, ничего. Пароль запомнили? Девяносто — восемьдесят. Жму вашу руку. Кланяйтесь вашей тете. Вижу — вы большой чудак.
Когда ушел этот нелепый человек, Веревкин стал обдумывать, что за фигура, кого они там вербуют да еще специально извещают о его прибытии. Нет, положительно они выжили из ума! И Веревкин даже вслух произнес, но по вкоренившейся уже привычке скрипучим голосом Бережнова:
— Да-с, дражайшие, это, скажу я вам, многоуважаемые, чистейший бред сумасшедшего.
Но вскоре пришла разгадка этого появления: оказывается, этот Жора был только разведчиком, выяснял, все ли благополучно, не зашился ли старичок и можно ли сюда явиться птице покрупнее.
Раскосов сразу произвел на Веревкина сильное впечатление.
«Вот человек нашего покроя! И чувствуется, что хорошо натренирован», — подумал Веревкин, разглядывая это одновременно красивое и отталкивающее лицо.
— Я бы сюда никогда не явился, если бы у меня не было особенного к вам дельца. Деньги? Денег я взял у Черепанова, впрочем, давайте, могут пригодиться...
