Код Адольфа Гитлера. Финал - Владимир Иванович Науменко
– Девять месяцев назад я приступил к выполнению поставленной мне задачи со всей своей энергией и идеализмом. Я многократно пытался наладить взаимоотношения между партией и армией. Я зашёл так далеко, что на меня стали подозрительно смотреть, даже мои товарищи по армии презирали меня. Я сделал невозможное, пытаясь уничтожить недоверие Гитлера и вождей партии к вооружённым силам. В конце концов, я был назван предателем, изменившим чести офицера. Теперь я должен признаться. Подобное обвинение было вполне оправданным. Мои усилия не только оказались тщетными, а мой идеализм ошибочным, но и выглядят абсолютно наивными и глупыми.
Бургдорф замолчал, при этом он тяжело дышал, словно рыба, выброшенная на берег приливной волной. Брань на Бормана не действовала. Похоже, скорее подбадривала рейхсляйтера. К тому же он знал, что пехотный генерал говорит правду. Присутствовавший при этой горячей сцене Кребс попытался успокоить его, взглядом убеждая быть очень осторожным с Борманом, но тому было всё равно, что о нём могут думать.
– Оставь меня в покое, Ганс! – попросил шеф-адъютант вермахта, плеснув в стакан спирт. – Всё это я высказал ему в лицо именно сейчас, так как через сорок восемь часов будет слишком поздно. – И неприязненно взглянув на Бормана, продолжил: – Наши молодые офицеры сражались с небывалой в истории человечества верой и идеализмом. Сотни тысяч, они шли на смерть с гордой улыбкой. Но за что? За свою любимую Родину – Германию, за наше величие и будущее? За благополучную и чистую Германию? Нет. Они погибли за вас, за вашу роскошную жизнь, за вашу жажду власти. С верой в правое дело восемьдесят миллионов молодых людей пролили свою кровь на полях сражений в Европе. Миллионы людей были принесены в жертву, пока вы, вожди партии, обогащались за счёт собственности нации. Вы пировали, сколотили огромные состояния, награбили имущества, купались в богатстве, обманывали и угнетали людей. Наши идеалы, наши моральные устои, наша вера, наши души были втоптаны вами в грязь. Человек для вас был ничем иным как инструментом вашей ненасытной жажды власти. Вы истребили германскую нацию. Это ваша вина!
Наступила тишина, лишь тяжёлое дыхание Бургдорфа нарушало её.
– Мой дорогой друг, вы не должны обобщать. – Борман заговорил в любимой мягкой манере. – Даже если другие и обогатились, то не следует обвинять в этом меня. Я клянусь всем, чем угодно, что я остался в стороне от этого. Ваше здоровье, мой друг! – Борман, сохраняя улыбку на лице, провозгласил тост. Последовал звон бокалов. Он лгал. В Мекленбурге и в Верхней Баварии у него имелись обширные поместья, а на озере Кимзее он построил роскошную виллу.
Бледность на лице и выпученные от страха глаза – вот было первое впечатление о Фегеляйне, что вынес для себя Гитлер, вместе с Евой посетив комнату Монке. Герман с ужасом на лице наблюдал за человеком, от власти которого путём бегства к врагу хотел избавиться. Не получилось. Представ перед фюрером, Фегеляйн низко опустил голову, не решаясь поднять взгляд на того, кто возвысил его до себя. Он чувствовал, как злость на него подступает к горлу Гитлера, а его лицо приняло ожесточённо-раздражённое выражение. Смелости ему не прибавило и то, что вслед им в комнату вошли Мюллер и конвой гестаповцев.
– В отличие от некоторых, я счастлив быть сегодня вместе с вами, мой фюрер! – сказал Мюллер. – Время не идёт, оно уже бежит, как этот незадачливый дезертир. А я теперь только и думаю, что об этом.
Говоря это, Мюллер повернулся к Фегеляйну, как будто ожидая его одобрения, и тому не оставалось ничего другого, кроме как придать выражение отчаяния своему лицу.
– В наше время, когда храбрецы умирают в бою, нечего щадить дезертира, – сказал Гитлер, глядя на него сердито и подозрительно. Волна ненависти к СС снова охватила фюрера. – Я всегда думал, что он был напрасно награждён Рыцарским крестом с мечами и дубовыми листьями. То, чего не ждёшь, иногда наступает внезапно. Понять истинное величие можно только тогда, когда тебя самого растаптывали. Но такое понимание тебе никогда не придёт в голову. Я не удивлюсь, если найдутся документы, а из них станет известно, что Гиммлер готовил против меня заговор с целью выдать меня живым врагам рейха. Мне интересно знать, Герман, какую роль во всём этом приготовил для тебя твой шеф?
– Храбрец не бросит фюрера, когда вокруг него одни враги, – заметил Мюллер. Слушая это, Фегеляйн понял, что Мюллер пришёл сюда не за тем, чтобы поглазеть на него. Он пришёл за чем-то другим. – Он опозорил не только СС, но и вас, мой фюрер!
– Согласен с вами, Мюллер! – сказал Гитлер и кивнул в сторону Фегеляйна. – Он изменник, как, впрочем, и Гиммлер. По отношению к таким мы должны быть безжалостны. Вспомни, – обратился он к Еве, – как Чиано предал Муссолини.
– Ты фюрер, – заключила Ева, – и должен быть выше родственных связей. Но, может, мы проявим великодушие? Простите его, мой фюрер, он ещё так молод, а его жена ждёт ребёнка.
– Ладно, – махнул рукой Гитлер, – чёрт с ним, пусть живёт. Мюллер!
– Да, мой фюрер!
– Лишите Фегеляйна всех званий и наград и держите его под домашним арестом, но для начала тщательно допросите в подвалах гестапо. Желательно сегодня.
– Слушаюсь, мой фюрер!
– Пусть живёт, но с позором! – добавила от себя Ева.
