Олег Горяйнов - Джентльмены чужих писем не читают
– В комнате, где сидит этот?.. – робко подсказал лейтенант.
– Ну да, чёрт возьми!
– Но там нет микрофона!.. – заламывая руки, пролепетал Голубев.
– Как нет?!.
– Это же специальное помещение, защищённое от прослушиваний.
Я сам велел посадить этого идиота в комнату без окон без дверей, вспомнил Петров. Она же одна у нас такая… Вот досада.
– Прикажете установить там микрофон?.. – спросил Голубев.
Боже, с какими кретинами приходится работать, сморщился Петров. Воистину, вырождающаяся нация, пропащая страна.
– Ступайте, – сказал он устало. – Не нужно ничего нигде устанавливать. Дежурного сюда позовите, как только он гостя проводит.
Ладно, Владимир Николаевич, злобно подумал он. Я тебе припомню пол-литра “Шато дю Понтарлье”. Каждая капля тебе горькой слезой отольется, хренов дуболом.
Я, значит, у тебя в разработке? Ну, я тебе устрою весёлую жизнь… коллега.
В комнате с одной дверью стояли стол и два стула. На одном из стульев, мечтательно улыбаясь, сидел в мокрых штанах старший лейтенант Курочкин.
– Меня зовут Владимир Николаевич, – сказал Бурлак, усаживаясь напротив блаженного. – Я военный атташе.
– А я художник, – сказал Курочкин, мягко улыбнувшись полковнику.
– Я знаю, – сказал Бурлак. – Что я – вся страна Маньяна знает. Ты во всей Маньяне сегодня – художник номер один.
– Правда?.. – застеснялся Курочкин.
– Истинный крест.
Курочкин немедленно перекрестился и сказал:
– Вот, обдумываю житьё.
– Правильно. Давай о деле поговорим, – сказал Бурлак.
– Давайте.
– Мне важно, чтобы никто о нашем разговоре не узнал. Особенно твоё начальство. Понимаешь?
– Эти звери?..
– Да, именно, эти звери. Не узнают?
– Не узнают.
– Ну, хорошо.
– А из художников лучше всего анималистом быть, – поделился Курочкин. – Животные врать не умеют, грешить не умеют. Они на тебя смотрют, а ты их рисуешь. Им любопытно, что ты там делаешь такое. И неправду говорят, что они ничего не понимают. Они всё понимают. И улыбаться тоже умеют.
– Ага, – сказал Бурлак, доставая из кармана фотографию. – Это точно, брат. Анималистом быть лучше всего. Тем более что все мы время от времени анималисты. Посмотри-ка сюда и скажи мне как анималист анималисту: видел ты эту бабу где-нибудь или нет?..
Курочкин посмотрел на фотографию, и глаза его стали квадратными, а нога сама собой начала отбивать какой-то ритм.
– Ну-ну, не волнуйся ты так, – ласково сказал Бурлак. – Спокойно посмотри, подумай. Она из фотографии не выпрыгнет, ничего тебе не сделает. Ну? Видел?..
Курочкин поднял на Бурлака взгляд, полный боли, и тихо кивнул. В глазах его стояли слезы. Бурлак, закряхтев, полез за носовым платком.
– Ну что? – спросил он, вытерев старшему лейтенанту слезы и сопли. – Это она стреляла сегодня на Панчо Вилья?
– Она, – сказал Курочкин еле слышно.
– Ты уверен? Посмотри ещё раз.
– Не хочу я на неё смотреть, – сказал Курочкин и отвернулся от стола. – Она людей убивает, а я на неё смотри.
– Вот мы с тобой, братишка, и должны сделать так, чтобы эта гадина больше никого не убивала. Поэтому глянь в последний раз на фотографию и скажи мне с полной уверенностью, она это или не она. Я знаю, что у тебя, как у великого художника, глаз на эти дела намётан и ты не ошибешься. Ну!
Курочкин послушно всмотрелся в женское лицо на снимке. Какое-то время он молчал, морщил лоб, чесал хлюпающий нос, ёжился, наконец, сказал:
– Она. Она это, она. Онее не бывает.
– Ну хорошо, – сказал Бурлак и сунул фотографию в карман пиджака, дабы не нервировать собеседника. – Спасибо тебе, друг.
– Вы её поймаете?
– Непременно.
– И что сделаете?
– Ну, как что… известное дело… посодим в клетку в зоопарке, и пускай на неё все смотрят.
– Это правильно. Пускай все смотрют. И на клетке написать, что бандитка.
Уединившись после беседы с Курочкиным в своём “пакгаузе”, Бурлак размышлял. С утра ему предстояло беседовать с каким-то яйцеголовым из 9-го Управления ГРУ. Бурлак его видел мельком на фуршете – тот прибыл в качестве технического советника при замминистра тонких технологий, которого привело в Маньяну неотложное дело: выжрать текилы литров двадцать, позагорать на пляжах Акапулько, трахнуть маньянку, неистовую в страсти и пороке, и купить жене брульянт из короны царя ацтеков. Ну, да ладно, этот замминистра был всего лишь одним из многих ему подобных замминистров и никого тут не интересовал, тем более, что ещё до фуршета успел нажраться как свинья. Яйцеголовый же его “технический советник”, о присутствии какового в своей свите он навряд ли и помнил, представлял собой молодого человека с лысиной и в очках с такими сильными диоптриями, что через них можно по дереву выжигать.
Но размышлял Бурлак не об яйцеголовом, а о том, что, судя по всем признакам, ангел-хранитель полковника присутствовал при утреннем разговоре его со старым другом Телешовым, послушал-послушал, да и сказал себе, что хватит мытарить бедолагу, дай-ка раз в жизни помогу хорошему человеку; взял, да и вымостил своему подопечному дорожку именно туда, куда ему надо: иди знай, да не спотыкайся.
И включил ему интуицию, как магнитофон. Интуиция поёт: вот оно, твоё, бери, вот оно, твоё, бери!.. Дорожка сверкает в лунном свете. Телешов летит над океаном и посмеивается, мусоля фильтр сигареты: всё ведь, собака, заранее рассчитал, знал каждое слово, которое ему ответит прошлый сослуживец, и даже… даже, как это ни жутко, наверняка знал, как истинный профессионал, что ангел-хранитель тотчас выстроит дорожку и сослуживца на неё подтолкнет через рупор интуиции.
А что Госпоже Интуиции на её призыв можно возразить?
Ничего.
И что мешает нам её послушаться?
Ничего не мешает.
Значит, за дело. И берясь за это дело, сучонка, увы, не обойти никак.
– Гришка! – крикнул Бурлак.
Пятый шифровальщик появился на пороге “пакгауза”, как чёртик из шкатулки.
– Быстро разыщи мне Мещерякова, и чтобы через полчаса он у меня стоял на пороге, как хер у молодого лейтенанта!
– Понял, – сказал Гришка и исчез.
Найдёт. Из-под земли вытащит. С бабы снимет. А через полчаса будет тут стоять перед ним ненавистный сучонок.
До “военно-полового агента”, как обозвал Бурлак Ивана Досуареса ещё год назад, начальству просто дела нет и не будет. Никогда. В этом Бурлак был уверен. Списали его, плюнули и растерли. Так и будет парень всю жизнь маяться под чужой личиной в своём глубоком залегании, ждать заветного сигнала, трахать маньянских блондинок, и никто никогда о нём не вспомнит.
Как же он устал! Бурлак зевнул. Да, годы уже не те. Отдых нужен организму. Периодический отдых. Не хочет организм носиться по субтропикам, высунув язык, кого-то прикрывать, из кого-то вытягивать какую-то информацию, врать, воровать и так далее, а хочет сидеть, поплевывая, на горке, мозгой скрыпеть, умные указания исполнительным помощникам раздавать.
Заместитель резидента Валерий Павлович Мещеряков возник на пороге пакгауза на десять минут раньше, чем ему было назначено. Будь на его месте капитан Машков – Бурлак бы его похвалил. Про сучонка же он подумал: “Вот ведь сучонок.”
– Я вас слушаю, Владимир Николаевич, – строго сказал с порога Мещеряков.
– Валерий Палыч! – сказал Бурлак. – Этот… военно-половой агент – он ведь у тебя на связи?
– У меня, – настороженно ответил Мещеряков после некоторой паузы.
– Когда ближайшая контролька?
– Во вторник. Послезавтра. То есть завтра уже.
Мещеряков был гладко выбрит и умыт. Неужто на ночь тоже бреется, подумал Бурлак. Никак он не мог за двадцать минут и выбриться, и сюда добраться. Афедрон рвёт, сволочь. В маршалы спешит.
– Тут такое дело, Валерий Палыч… Пришла указивка его задействовать, наконец, но кое-какие изменения в его программе произошли. Так что я с ним должен лично увидеться и инструкции ему все необходимые дать. Панимашь?
Мещеряков кивнул с озадаченным видом. Бурлак, как и в случае с Курочкиным, угадал под его черепом недюжинную работу ума.
Спал, с удовлетворением подумал он. С постели подняли. Ишь, мозга-то со сна ворочается с трудом…
– Когда это возможно организовать как можно быстрее? – спросил он, прищурившись на майора.
– В среду, – ответил тот с лёгкой заминкой.
– Ну, и организуй. Продумай сам все детали. Пускай я с ним в “Юнисентро”, например, как бы столкнусь у фонтана и сам ему назначу место.
– В “Юнисентро” нельзя – опасно, – быстро сказал Мещеряков, и глаза его сверкнули подозрительностью. – Засветят.
Болтаю лишнего, с раздражением подумал Бурлак. ещё бы сказал ему про El Hermano Vespertino. Устал я. Спать, спать.
– Ну, тогда сам придумай, где и как. Завтра доложишь свои соображения. На тебе, вроде, срочного ничего не висит? Транзит ты сбросил.
– Так точно, Владимир Николаевич. Ничего срочного не висит. Во сколько доложить?
