Джеймс Сигел - Кружным путем
– Давай, Майлз. Еще немного. – Полу стоило больших усилий произнести эти слова – они буквально застряли в горле, невнятные, скомканные, словно у него заплетался язык. И не возымели никакого эффекта. Неподвижного Майлза было не сдвинуть с места.
– Я… не могу… – прошептал адвокат между двумя судорожными вдохами. – Я…
Пол схватил его за ворот рубашки. Ткань была горячая и дышала паром, словно рубашку только что извлекли из сушилки в прачечной.
Потянул.
Бесполезно. Это было символическое действие, поскольку вытащить из огня Майлза было ничуть не реальнее, чем подняться и расквитаться с подпалившими поле убийцами.
Но внезапно Майлз собрал остатки сил. Передвинулся на фут. Потом еще на фут. Выплюнул черную мокроту. И снова переместился на фут.
Слишком поздно.
Впереди зияло огненное жерло. Оно разинуло пасть им навстречу, и они вступали в ее зев.
«И прошествую я долиной тени смерти, мой род и… Род и…» Куда деваются слова, когда они так необходимы? Пол полз, расцарапав в кровь ладони и колени. И поступал, как все оказавшиеся в настоящей опасности атеисты: бормотал магические фразы, которые не вспоминал с тех пор, как несчастным одиноким мальчишкой отрекся от них.
Майлз был рядом. Пламя озаряло его, словно фотовспышка. Пол начал подгорать – он в буквальном смысле обугливался. Он сделал последний бросок и прикрыл лицо, надеясь, что оно не пострадает.
На этом все кончилось.
Глава 24
Ей ничего не сказали. Но она все поняла сама.
Сколько бы Галина ни обещала, что все будет хорошо, ничего хорошего не происходило.
Все было так монотонно, мертво и бесконечно.
Каждое из тех мгновений, когда она не держала на руках Джоэль. Зато минуты с дочерью, напротив, казались ослепительно яркими.
Джоанна виделась с девочкой дважды в день, во время утреннего и вечернего кормлений. Галина приносила девочку в другую комнату фермерского дома. Джоанна не сомневалась, что находится именно на ферме, поскольку слышала пение петухов, кудахтанье кур, мычание коров и блеяние овец. И чуяла весь этот зверинец носом – запах свежего навоза ни с чем не спутаешь. Джоанна родилась в Миннесоте – фермерском краю, и ее органы обоняния с детства были настроены на ароматы земли.
Когда она спросила Галину, удалось ли Полу передать наркотик, колумбийка пожала плечами и ничего не ответила.
Никакого ответа и не требовалось. Джоанна прекрасно понимала: удалось или не удалось, а ей еще рано собирать чемоданы.
Ее спасала рутина – эти утренние и вечерние кормления, которых она ожидала с зудящим нетерпением. И та же рутина ее убивала – капля за каплей. Однообразие происходящего, оцепенение, ощущение вечной, непробиваемой осады.
После тех слов, что сказала ей шепотом Галина, Джоанна от радости готова была взлететь до небес, но вдруг оказалось, что это еще один тупик.
Она стала терять вес и теперь могла нащупать на руках и на груди косточки, о существовании которых раньше не подозревала.
Как-то ночью она услышала из-за стены бешеные шлепки. За ними последовали стоны. Голос был мужской.
Джоанна поняла, что Маруха и Беатрис не спят, лежат подле нее на матраце и тоже слушают.
– Кто это? – тихо спросила она.
– Роландо, – прошептала в ответ Маруха.
– Роландо? – повторила Джоанна незнакомое имя. – Он тоже узник?
– Это журналист, которого все теперь знают, – объяснила Маруха.
– Как и тебя?
– Нет. Гораздо лучше. Из-за сына… – Ее голос угас, словно она снова погрузилась в сон.
– Из-за сына? При чем здесь его сын?
– Ни при чем. Спи.
– Маруха, что с ним случилось?
– У него был сын. Вот и все… Тсс…
– Расскажи мне, что произошло.
– Мальчик заболел.
– Заболел?
– Рак. Кажется, это была лейкемия. И перед тем как умереть, он хотел в последний раз повидаться со своим отцом.
– И что?
– Все это было в газетах. И по телевизору, – шепотом объяснила Маруха. – Нечто вроде национальной «мыльной оперы». Роландо позволяли смотреть эти ток-шоу. Он видел сына, который умолял, чтобы отца отпустили.
Джоанна попыталась представить, что значило для отца наблюдать по телевизору, как умирает его сын, но ей сделалось слишком больно.
– Люди стали предлагать себя. Как это вы говорите… los famosos.[33] Политики, актеры, футболисты. Просили: возьмите нас, а Роландо пусть побудет с сыном. Мальчику оставалось жить несколько месяцев.
– И что?
Маруха покачала головой. Глаза Джоанны привыкли к темноте, и она различила движение ее острого подбородка.
– Ничего.
– А мальчик?
– Умер.
– Ох!
– Роландо следил за его похоронами по телевизору.
Джоанна поняла, что плачет, только когда почувствовала, что матрац намок под ее щекой. Обычно она не давала воли слезам – может быть, оттого, что большую часть рабочего дня успокаивала других и втайне возмущалась публичными проявлениями слабости. А вот теперь подумала, насколько это ужасно и одновременно прекрасно – плакать. Она вдруг почувствовала себя человеком, потому что, как оказалось, не потеряла способности сочувствовать чужой трагедии, в то время как переживала свою собственную.
– И как долго находится здесь этот Роландо? – спросила она.
– Пять лет.
– Пять лет?
Это казалось чем-то совершенно невозможным, вроде рассказов о людях, которые десятилетиями живут в коме, в состоянии приостановленного существования.
– Когда сын умер, Роландо совершенно обозлился. Больше никого не слушал. Только огрызался. – Маруха говорила, как ребенок, ябедничающий на сверстника, и Джоанна подумала, что из-за непослушания Роландо им с Беатрис здорово досталось. – Он убегал, – шептала Маруха, – но его, конечно, поймали.
«Убегал». При этом слове сердце Джоанны подпрыгнуло. Какое загадочное, необычное понятие!
Убежать! Неужели это возможно?
Послышались новые удары и крики, словно кто-то колотился в стену. Джоанна закрыла глаза, стараясь не думать о том, что происходило по соседству.
«Роландо привязывают к кровати», – объяснила Маруха.
А Джоанна в это время воображала, каково это – убежать: ощущать ветер в спину, аромат земли и цветов и счастливое головокружение от того, что с каждым шагом ты оказываешься все дальше и дальше отсюда. И такой это был волшебный сон, что она совершенно забыла, что здесь оставался еще кое-кто.
Джоэль.
Ее дочь по-прежнему оставалась у них.
Фантазия улетучилась – пууф! Остались одна только боль в груди и пустота, как всегда бывает, когда рассыпаются надежды.
Постепенно шлепки стихли, хлопнула дверь.
Но Джоанна никак не могла уснуть. Маруха и Беатрис засопели, а она так и лежала с открытыми глазами. Через несколько часов наступит утро, Галина принесет Джоэль, и они вместе станут ее кормить и перепеленывать.
Вот за это стоило держаться. Даже в таком месте, как эта комната на ферме, где они спят втроем на одном матраце, а за стеной лежит связанный, словно скотина, человек.
В конце концов Джоанна задремала. А проснулась, как ей показалось, всего через минуту, разбуженная кукареканьем ненормального петуха, который вопил и днем и ночью.
* * *Джоэль стала кашлять.
Когда Джоанна приняла ее на руки, маленькое тельце содрогалось от спазмов.
– Обыкновенная простуда, – успокоила Джоанну Галина.
Но когда Джоанна попыталась накормить девочку, та оттолкнула резиновую соску. Через несколько минут Джоанна сделала новую попытку. Джоэль опять отказалась есть. И сильнее закашлялась. При каждом спазме ее бездонные черные глаза широко распахивались, словно болезнь ее сильно удивляла и раздражала. Джоанна прижалась губами к лобику дочери – она видела, что ее подруги поступали так со своими детьми.
– Галина, она горячая.
Няня просунула руку под майку пощупать грудку, затем приложила щеку ко лбу.
– Да, лихорадка, – подтвердила она.
У Джоанны сжалось сердце. «Самое страшное, – подумала она, – бояться не за себя, а за ребенка».
– Что же делать?
Они находились в крохотной комнатушке, куда Галина приводила Джоанну на время кормления. Четыре белые стены и едва заметный след от распятия, которое некогда висело над дверью. Джоанна ходила без маски. Это устраивало обеих женщин, но поначалу сильно испугало Джоанну, как знак того, что она здесь надолго и нет необходимости играть с ней в прятки.
Галина дотронулась до лба Джоэль и, словно что-то на нем прочитав, поднялась и вышла.
– Подожди.
Она вернулась с каким-то предметом в руке. Волшебная палочка?
Нет, термометр, тот самый, который она купила для Джоэль в Боготе. Джоанна наблюдала, как Галина распеленала девочку, сняла с нее потертые красные рейтузики, положила ее животом на колени матери и велела не шевелиться. Когда няня ввела градусник и столбик ртути пополз вверх, Джоанну невольно охватил страх. Термометр показал сто четыре градуса.
