Джеймс Сигел - Кружным путем
Пол не сразу понял, в чем дело.
Оказалось, визжал товарищ того, кому предлагали отдать пакет. Сначала Пол решил, что ему мерещится, что густые заросли травы и сгустившаяся жара обманывают слух. Но тут же отказался от этой мысли.
Стрелки пытали пленника в такт мелодии.
Чтобы заглушить крик. Ради смеха. Или потому, что просто любили самбу.
Раз, два, три… визг.
Так продолжалось, пока не кончилась песня – самая долгая в мире.
«Американский пирог» длится девятнадцать с половиной минут. А эта оказалась еще длиннее.
Наконец все стихло.
– Понравилось? – крикнул стрелок. – Селия Круз. Mi Mami.[32] Скажи, неплохо подтягивает?
Пол повернулся к Майлзу.
– Кто они такие?
Когда джипы ворвались в заросли травы, из них выскочили вооруженные люди и открыли огонь, он решил, что это полиция. Отдел по борьбе с наркотиками.
Но теперь ясно было: это не так.
Майлз не ответил. Может быть, потому, что заткнул ладонями уши и закрыл глаза, словно не хотел видеть ничего вокруг. Его лоб пересекала кровавая ссадина. Он оказал Полу услугу сверх всякого долга и теперь рисковал погибнуть.
– Хулио! – раздался чей-то тонкий, шепелявый голос. – Хулио-о-о…
В нем чувствовалось нечто очень жалостливое.
– Хулио, мне сломали пальцы! Хулио, мне сломали всю руку… Мою руку. Ты меня слышишь? Я не выдержу. Выходи! Им нужен порошок, вот и все. Выходи, мать твою!
Но товарищ пытаемого оказался глух к его мольбам, и зеленовато-голубая рубашка продолжала вести свою партию.
– У меня все пальцы сломаны. Все до единого. Хулио, отдай им дурь! Иначе они меня убьют!
Товарищ не отвечал.
Стрелки опять завели музыку.
Зазвучала другая самба, но на этот раз звук приглушили, чтобы человеческие крики перекрывали буханье ударников и вопли труб.
Иногда пытаемый выкрикивал членораздельные слова:
– Ayudi a mi madre! Помоги мне, Матерь Божья!
Затем раздались сопение и отвратительный мяукающий звук.
– Хулио-о! Мое ухо… Они отрезали мне ухо! Мне больно! Хулио, выходи! Пожалуйста, выходи. Ты должен! Понимаешь, они отрезали мне ухо!
Хулио, наверное, понимал. Чтобы не понять, надо было оглохнуть, вконец отупеть или умереть. Но он все равно не вышел.
Пол ткнулся лицом в землю – она воняла, как загнившие овощи. Был бы страусом, вообще бы закопался в нее головой и ни на что бы не смотрел.
Невыносимо было слушать, как пытали человека. Пусть даже незнакомого. Пол достаточно его знал, чтобы живо представить: тщательно отглаженные брюки комбинезона и покрасневшая от крови зеленовато-голубая рубашка. А на месте, где у людей обычно бывает ухо, черная дыра.
– Нет! Пожалуйста, не надо! Не надо! Только не яйца! Нет! Хулио, не дай им это сделать! Не-е-ет!
Душераздирающий вопль.
Настолько громкий, что палач приказал ему заткнуться. Жертве, которой только что отрезал яйца.
И человек в самом деле заткнулся. Несколько мгновений Пол слышал только насекомых да легкий шелест ветерка в траве.
– Можно мне воды? – Это снова был он. – Пожалуйста, я хотел бы воды… Немного воды…
Он просил вежливо и тихо, словно обращался к официанту в ресторане.
Словно ждал, что у него так же вежливо поинтересуются: «Простой или газированной?»
И вдруг перестал говорить. Во всяком случае, членораздельные слова. Теперь вместо человеческой речи слышалось мычание.
«Его язык!»
Пол больше не мог слушать.
Надо было как-то отвлечься.
Шансы погибнуть от случайного удара молнии в течение средней продолжительности жизни равняются 1 к 71 601. Шансы умереть от укуса неядовитого насекомого – 1 к 397 000.
Шансы утонуть в домашней ванне – 1 к 10 499. Шансы…
– Видишь, придурок, что ты нас заставил сделать? Кровь из твоего приятеля хлещет, как из хорошего борова. Измазал мне все ботинки. Ну, мать твою, пеняй на себя, дурак, – мы дали тебе шанс!
Их пленник умер.
Кто-то из стрелков вернулся к джипам. Пол слышал, как открылись, затем захлопнулись дверцы.
– Что они собираются делать? – прошептал Пол Майлзу, но тот по-прежнему затыкал уши. Его кожа была бледной, словно молоко.
Стрелки двинулись прочь от машин – то ли один, то ли двое осторожно шли через поле.
Пол первым различил запах.
Если бы здесь была Джоанна, она почувствовала бы его на несколько минут раньше. Поводила бы носом и сказала: «Как странно, ты чувствуешь?»
Запах разносился над полем травы. Пол поднял голову, стараясь понять, что происходит, и услышал плеск жидкости.
– Формируют линию, – прошептал Майлз первые слова за полчаса. Он наконец отнял ладони от ушей и теперь весь превратился в слух.
Линию? Что он имел в виду? Какую линию?
– Ветер дует в том направлении.
Сначала загадочная реплика про какую-то линию. Теперь – прогноз погоды.
– Собираются его выкурить, – продолжал адвокат до странности безразличным тоном. – Хотят заставить выбежать на них.
Так вот что это за запах.
Керосин.
Пол наконец понял. Хотя предпочел бы оставаться в неведении и ничего не знать. Стрелки поливали траву керосином, образуя линию с подветренной стороны. Ветер дул как раз от них в сторону керосиновой дорожки. Пол ярко представил мощную стену огня. И еще тот дом в Джерси-Сити. Вернее, то, что некогда было домом в Джерси-Сити. Где он должен был встретиться с двумя парнями из синего «мерседеса». Зеленовато-голубой рубашкой и полосатой. Но не встретился, потому что кто-то спалил дом – превратил его в черный мертвый провал.
Кто?
Те же самые люди, которые теперь замыкали их в керосиновый круг? Это был логичный вывод, и его подтверждали эмпирические наблюдения.
Пол дважды пытался передать наркотики, и дважды этому препятствовала банда поджигателей.
Пол повернулся к Майлзу, собираясь его о чем-то спросить, но при виде адвоката вопрос вылетел из головы. Майлз опирался на локти и колени и выглядел… очень странно. Как белый, который пытается подражать танцам черных. Или как червяк. Но полз он с удвоенной скоростью – его подгоняла паника.
И Пол понимал почему.
Шансы задохнуться от дыма при пожаре составляли 1 к 13 561.
Пламя взметнулось в воздух примерно в пятидесяти футах справа от них. Оно выглядело по-библейски – огромным столпом огня. Стебли вспыхнули, как фитиль, пропитанный воспламеняющейся жидкостью. А затем, подгоняемый ветром, пожар понесся по полю. Вздумай они убегать от огня, попали бы под другой огонь – из полуавтоматических пистолетов. И Майлз, который любил делать ставки на бейсболе, решил сыграть и тут – повернуть на пламя и попробовать проскочить, пока не загорелась вся линия. Обогнать пожар и сорвать куш.
Не успел Пол подобраться к нему, как адвокат перевернулся и рванул в другую сторону. Они ползли на животах в нескольких футах друг от друга, уткнувшись носами в едкую болотную жижу, но ее запах был все-таки лучше другого.
Сожженной плоти. Пол не мог не чувствовать этого навязчивого сладковатого привкуса.
Стрелки просчитались: поджигая тимофеевку, они рассчитывали выгнать из травы человека, который к тому времени уже не мог никуда двинуться. Пуля в шее, вспомнил Пол. Человек в полосатой рубашке был уже мертв.
Они продолжали ползти.
Это походило на иллюстрацию к книге об эпохе плейстоцена: в надежде обрести лучшее будущее полурыбы-полуживотные выбираются из моря на сушу. «Знали бы эти рыбы, что их ждет впереди, – думал Пол, – бежали бы без оглядки обратно в воду».
Сейчас он чувствовал себя получеловеком. Кожа, покрытая грязью и слизью, кровоточила от порезов острых, словно бритва, стеблей травы и укусов насекомых. Легкие саднило – жгутики удушающего черного дыма уже змеились по самой земле.
Пол полз на ощупь. Из глаз немилосердно струились слезы: частью от дыма, частью от осознания проигрыша.
Пожар подступал слева. Но как близко подобрался к ним огонь? На двадцать ярдов? Достаточно близко, чтобы ощущать жар, – словно волна опрокинула в прибой и не отпускает. На руке начали вздуваться небольшие волдыри.
Быстрее! Быстрее! Быстрее!
Какие у них теперь шансы? Пол-актуарий ясно понимал: никаких. Нулевая вероятность. Отсутствующая.
Можно бросать это дело.
Но он не бросил. Инстинкт самосохранения преодолел жалость к себе. Если его жена и ребенок могут справиться с испытаниями там, в Колумбии, то он должен справиться здесь, на болоте.
Сквозь стебли тимофеевки стали видны первые язычки огня. Трава хрустела, трещала и буквально распадалась перед полуослепшими глазами. Казалось, отсюда высосало весь воздух. Перекрывая оглушающий рев пламени, как студенты у костра перед игрой, вопили стрелки.
Справа обессилевший Майлз упал на живот, хрипел и силился вздохнуть.
– Давай, Майлз. Еще немного. – Полу стоило больших усилий произнести эти слова – они буквально застряли в горле, невнятные, скомканные, словно у него заплетался язык. И не возымели никакого эффекта. Неподвижного Майлза было не сдвинуть с места.
