Мы мирные люди - Владимир Иванович Дмитревский
— Ненадолго. С вашей стороны возражений нет?
— Имею предписание от генерала Осборна. Прошу только обождать, пока оформим пропуск.
Ласки перегнулся через стол и что-то шепнул на ухо коменданту.
— Ладно, — сказал Рэкс, — под вашу ответственность. Можно идти.
Уже в дверях Раскосов на мгновение задержался, смерил майора тяжелым предупреждающим взглядом. Внятно произнес:
— В случае чего — задавлю, если, например, мистификация...
И чуть заикаясь, передразнивая майора, добавил: — Уясняете?
Дождь усилился. Раскосов был без шляпы, и его смуглый лоб сразу покрылся мелкими каплями — точно выступила холодная испарина. Ласки поднял воротник дождевика и зашагал, как цапля, высоко поднимая ноги.
Майор молча и с большим интересом наблюдал за Раскосовым. Раскосов молодцевато выступал впереди. Глаза его сузились, брови поднялись вверх.
«И давеча, когда закатил истерику, и сейчас он всегда ненастоящий, всегда лжет, — подумал майор удовлетворенно. — Это основное качество разведчика — не быть собой, даже стоя перед трибуналом и слушая приговор к расстрелу».
У выхода солдат в голубой накидке, держа за ствол маленький полуавтоматический карабин, потребовал пропуск. Комендант распорядился:
— Пропустить!
Солдат козырнул и, не взглянув даже на уезжающих, ушел в караульное помещение, волоча за собой карабин.
Всю дорогу до Мюнхена Раскосов упорно молчал. Он уже раскаивался, что поехал.
«А вдруг этот майор — переодетый советский особист?».
Но вот он весь внутренне собрался. Ему стало весело.
«Игра так игра. Вроде того стоса, когда проиграл Лехе Свисту все, вплоть до белья...».
Машина мчалась, шурша по мокрому асфальту. Уже миновали английский сад — в окошечко на мгновение ворвался сладкий и терпкий запах роз.
«А в случае чего — удушу. За глотку — и точка».
Но спина лейтенанта Ласки, сидящего рядом с шофером, вселяла уверенность.
Машина свернула на тихую улочку и круто остановилась у стандартного домика под черепицей.
Раскосов вышел первым. Ласки позвонил, двери открыла немолодая немка в чепце и белоснежном переднике. Раскосову послышалось, что немка шепнула майору: «Он ждет».
Вошли в унылую комнату с коричневыми обоями и такими же гардинами. Письменный стол, несколько стульев, обитых кожей, матовая лампочка под потолком... Дверь в соседнюю комнату тоже была завешена тяжелой портьерой. Но Раскосов уловил запах сигарного дыма, очевидно просочившегося сквозь дверь.
«Ну, Раскосов, держись... Кажется, попал ты в ловушку... Но они не знают, что у меня есть вальтер...».
Ласки вышел. Это тоже не понравилось Раскосову.
— Когда начнем наш разговор?
— Сейчас с вами будут разговаривать.
Раскосов уже подумывал, не пробиться ли к выходной двери, когда портьера зашевелилась и в комнату вошел большой грузный человек в шикарном костюме каких-то лиловатых тонов. Выпуклые желтоватые глаза его ощупали Раскоеова. Он непрерывно пыхал сигарой.
— Это Раскосов, полковник, — сказал по-английски майор.
— Скажите ему, чтобы он сел и не таращил на меня глаза.
— Перевод не нужен, я понимаю, — быстро, тоже по-английски сказал Раскосов.
— О’кэй. Рад избавить вас, мистер Весенев, от скучного занятия. Прошу садиться. Садитесь и вы, молодой человек.
— Вы не майор, разумеется? Какого черта вы морочите голову! — зарычал Раскосов, переходя опять на русский язык.
— Что он говорит?
— Недоволен мистификацией. Вообще шутить не любит.
— Я требую, чтобы мне сказали, где я нахожусь и что от меня нужно!
— Вы находитесь на конспиративной квартире Европейского бюро американской разведки, — веско сказал человек в лиловом костюме. — Я — глава учреждения, а это — мой консультант, мистер Весенев.
— О, сэр, прошу вас извинить меня за резкость! — почтительно произнес Раскосов, совершенно меняясь. — Дело в том, что неясность ситуации всегда приводит меня в раздражение.
— Садитесь, мой мальчик, и курите, — благожелательно отозвался полковник. Ему понравился ответ Раскосова.
— Роскошная сигара, сэр.
— Итак, если я правильно вас понимаю, — с советскими людьми вам не по пути?
— Я из другого теста сделан.
— И существующий в вашей России порядок вас не устраивает?
— Я индивидуалист, сэр. Настоящие люди должны быть индивидуалистами.
— Настоящими вы, по-видимому, считаете людей вашей специальности, мистер Раскосов.
Раскосов смещался.
— Я учился в Горном институте. Правда, не окончил, но прилично знаю топографию.
— Топографию? Учтите, мистер Весенев. А что вы хотите от жизни, мой друг?
— Это уж из области философии, сэр.
— А вы поконкретнее.
Раскосов промолчал. Перед его взором пронеслось сверкающим вихрем все, что он считал высшими благами: роскошные особняки... рестораны... миллионеры, мчащиеся в своих «кадиллаках»... красивые, соблазнительные женщины...
— Я хочу жить, сэр. Хорошо жить.
— Что вам для этого нужно?
— Деньги, — выдохнул Раскосов, и глаза его заблестели.
Полковник оглушительно захохотал.
— У парня есть здравый смысл. Как вам нравится программа этого молодого человека, мистер Весенев?
— Ее осуществление требует умения рисковать и умения добиваться.
— Да, слабонервные всегда остаются в проигрыше. Нам нужны дерзкие, бесстрашные люди. Услуги таких людей мы оплачиваем с царской... нет, не с царской, а даже с американской щедростью. Вот вам шанс, мистер Раскосов, поймать счастье за хвост.
Раскосов рассмеялся, хищно оскалив рот.
— Я много играл и редко проигрывал, сэр. Я никогда не упускал случая, если он только подвертывался.
— О’кэй! А теперь вы расскажете о себе. Мистер Весенев, позаботьтесь, чтобы у рассказчика не пересохло в горле. Ага, «Белая лошадь». Это подойдет. Валяйте, мой мальчик, и постарайтесь не очень врать.
5
...Отец бывал дома редко и почти не обращал внимания на мальчика. Высокий, с холеной рыжей бородкой, в золотом пенсне, Георгий Иванович брал за подбородок Николашу и говорил всегда одну и ту же фразу:
— Растешь, мальчик? Ну-ну.
Делал неожиданные и часто ненужные подарки. Когда мальчику было семь лет, он подарил ему охотничий рог. Потом принес набор инструментов для выжигания по дереву... аквариум, который негде было поставить и в котором не было ни рыб, ни воды.
— Поблагодари папу, — говорила Александра Степановна, поджимая губы.
— Большое спасибо, папа.
Георгий Иванович Раскосов читал курс органической химии в Петроградском университете. После Февральской революции уехал в Казань, а семью оставил в Питере.
Александра Степановна вела дом на широкую ногу. Шел 1918 год. В Питере ели воблу. Но у Раскосовых были приемы. Гостям подавался морковный кофе с сахарином, зато на овальном столе орехового дерева и в старинных фарфоровых чашечках.
Коля и сестренка Лиза воспитывались «по-английски». Это выражалось в том,
