Эхо северных скал - Александр Александрович Тамоников
– Я предлагаю вернуться к нашему последнему разговору, – снова заговорил Литвяк. – Выхода у вас два: либо вы соглашаетесь отдать мне ваши семейные побрякушки, и я отпираю эту дверь, либо вы продолжаете валять ваньку, и тогда я просто пристрелю вас. И будете вы там лежать и пухнуть, пока сюда кто-нибудь не придет и не захочет вас похоронить. Думаю, это будет какой-то отряд НКВД. И вас просто закопают в яме с порядковым номером. Ни жена не будет знать, где и как вы умерли и где похоронены, да и никто другой. Потому что до вас никому уже нет дела. Ну, выкупите свою никчемную жизнь? Говорите «да», и я гарантирую, что отпущу вас на все четыре стороны, как только вы мне передадите из рук в руки ваши сокровища.
Как же порой бывает неприятно на душе от того, что ты не ошибся в человеке. Приятно, когда он открывается тебе со своей лучшей стороны, неожиданно. Это приятно. Но когда ты до последнего не хочешь верить в то, что человек подонок, и все же оказываешься прав, то верить уже ни во что не хочется. Ни во что и никому! И опять вернулась в голову недавняя мысль. Но ты не веришь, тебе плевать, а люди как же? Как же окружающие, как народ, о котором ты на каждом углу и в офицерском собрании распинался? Может быть, хватит думать о себе и только о себе?
– Вы правы, – тихо ответил Белецкий. – До меня нет никому никакого дела. А вы, значит, такой благородный, что отпустите меня, когда я выполню ваше условие?
– Понимаю ваши сомнения, – нехорошо ухмыльнулся капитан. – Так сказать, зачем отпускать живого свидетеля? Не переживайте и обратитесь к логике. Ну, на кой черт мне о вас руки марать, если я не собираюсь здесь оставаться и не вернусь сюда! Мы больше никогда с вами не встретимся. А вы, вы же дружите с местными рыбаками? Ну, вот кто-то когда-то, может, и сжалится и переправит вас в Скандинавию. Согласитесь, это ведь шанс воссоединиться со своей семьей и встретить свой последний час в постели в окружении семьи, а не в яме с номерочком!
Взгляд Литвяка был красноречивым и откровенным. Взгляд подонка всюду одинаков, в любой точке земного шара. И он смотрит оценивающе, подозрительно. И согласиться сразу – значит усилить недоверие к себе. Сразу соглашаются сильные, решительные люди. А Белецкому хотелось, чтобы Литвяк видел в нем растоптанного жизнью, раздавленного обстоятельствами человека, слизняка под ногами. Оторвавшись от решетки, Сергей Иннокентьевич, шаркая ногами, вернулся к своей лежанке, остановился, стиснув голову руками. Он постоял, ссутулившись, опустив голову, потом тихо застонал.
– Ну? – сурово прикрикнул Литвяк.
– Я согласен, – отозвался слабым голосом Белецкий.
– Плохо слышу? – еще повысил голос капитан.
– Согласен, – уронив руки, ответил Белецкий и повернулся, глядя пустыми глазами на капитана.
Замок щелкнул. Литвяк, продолжая победно ухмыляться, стал снимать замок с решетки. Двое помощников уполномоченного оживились, приготовив оружие и наведя его на Белецкого. Они тихо обменялись несколькими словами, и бывший моряк уловил сказанное на немецком слово «gut». Теперь все становилось на свои места. Понятно, куда исчез Литвяк, когда участковый и Шелестов ломали голову, что делать с бандой, которая вот-вот нападет на поселок, теперь понятно, откуда здесь немцы, и понятно, зачем Литвяку срочно нужны фамильные драгоценности Белецких. Скрыться с ними в стане врага. Предатель. Плевать на большевиков, но то, что этот человек предал Родину, свой народ, это было низко!
– Ну, где ваши сокровища? – осведомился Литвяк, перестав ухмыляться. – Предупреждаю, что юлить я вам не позволю и мотать меня по тундре тоже. Называете место, мы едем туда, вы передаете мне драгоценности – и на этом расстаемся. Итак?
– Нужно ехать. Индигская губа…
– Место! Конкретно! – прикрикнул Литвяк.
– Я могу только показать. Как я объясню вам отсюда? – Белецкий пожал плечами, продолжая прислушиваться к звукам на улице. Точнее, к тишине. И за окном никакого движения. А двери здесь у Игнатова толстые. С войлочным утеплением.
Литвяк кивнул немцам, чтобы выводили пленника, а сам повернулся, чтобы еще раз осмотреть комнату. И тогда Белецкий решил действовать. Ему не было страшно, скорее, он даже уверен был, что его убьют в процессе этой схватки. И осознание, что смерть неизбежна и нет смысла осторожничать и беречься, помогли бывшему морскому офицеру и опытному в прошлом воину действовать решительно. Схватив за ствол автомат немца, который был справа, Белецкий рванул его вверх, выкручивая из рук противника. Одновременно он ударил его ногой под пятки, заставляя потерять равновесие. Немец не успел опомниться, как этот странный, весь сникший и безвольный русский завладел его автоматом и круто развернулся на одном месте.
Теперь все зависело от быстроты и точности движений. И Белецкий остро почувствовал, что он уже не тот, что боец из него уже плохой, нет реакции, мышцы ослабли. Но думать об этом и убеждать себя в подобных оценках – значило умереть сейчас же и здесь. Белецкий хорошо знал, что воля к победе, горячее желание победить порой выше и важнее, чем любое боевое мастерство. Он ударил обезоруженного противника пистолетной рукояткой «шмайсера» в зубы, развернулся на месте и, дав две короткие очереди сначала в Литвяка, потом почти в упор во второго немца, тут же, в несколько шагов достигнув окна, прыгнул головой вперед, вынося своим телом и старенькую оконную раму, и запыленное стекло.
Сергей Иннокентьевич хорошо помнил расположение домов на этой улице. Когда его приводили сюда, он успел осмотреться, а потом, лежа в темноте за решеткой, не раз прикидывал варианты и направление побега. И теперь он хорошо представлял, где могут быть другие враги, если они есть, и каким путем можно миновать открытое пространство и скрыться от преследователей. А преследовать его будут, еще как будут. Не зря банда сюда пожаловала, не нужны ей свидетели предательства Литвяка. И сейчас, вывалившись из окна вместе с осколками стекла и обломками рамы, он сразу вскочил и, старясь не обращать внимания на ушибленное колено, бросился к забору.
Здесь между двумя домами был пустырь, заросший сливой и черемухой. Он выведет на огороды, а там, за ветхими строениями, можно скрыться, обойти поселок вокруг. Не важно, что будет потом, главное сейчас оторваться от врага, не дать себя убить. И Белецкий, перевалив свое тело через шаткий забор, упал в траву. Тут же две пули ударили в забор, раскалывая на щепки тонкие старые доски. Белецкий услышал резкие гортанные крики на чужом языке. Дикая ненависть вдруг всколыхнулась в груди. И моряк, повернув ствол автомата, дал две короткие очереди туда, где вот-вот могли показаться преследователи. Кто-то громко вскрикнул. То ли от неожиданности, то ли получив пулевое ранение.
Снова вскочив и добежав до угла сарая, Белецкий прижался спиной к дощатой стене и стал пятиться, крутя головой. Где-то на другом конце поселка заработал автомобильный мотор. Если это машина инкассаторов, значит, Шелестов в поселке, а если нет, то это бандиты и это звук их машины. Эх, повредить им машину, а без нее они далеко не уйдут. Обязательно прибудет сюда армейское подразделение. Не может такого быть, чтобы не прибыло. «Мне-то не продержаться столько, но машину я им подобью», – с грустной усмешкой подумал Белецкий. Судя по крикам, немцы пытались его обойти с двух сторон. Времени на раздумье не было.
И сердце снова билось, и грудь наполнялась воздухом. И сладкое волнение переполняло. Он снова занят делом, он сражается с врагом за Родину! Такие ощущения Сергей Иннокентьевич не испытывал уже очень много лет. И испытывать их было приятно, до боли приятно. Хотелось бежать, стрелять и умереть в бою. Это какой-то нездоровый азарт, это эйфория боя, смертельного боя. И Белецкий упивался этой эйфорией. Пробежав около сотни метров, он упал на камни, тяжело дыша. Все-таки отсутствие регулярных тренировок, возраст дают о себе знать. Но немцы его потеряли, значит, может еще воевать лейтенант флота российского Сергей Белецкий. Сможет он еще напакостить германцам.
