Двойное сердце агента - Андрей Болонов
Цибуля вышел на набережную Волги, сел на скамеечку и стал разглядывать вечерние огни на реке. Посмотрел на свои часы-луковицу: без семи минут десять. Вздохнул. Потом оглянулся и, убедившись, что никто не подсматривает, быстро перевел стрелки часов на десять ровно. Удовлетворенно кивнув, он достал из кармана склянку с боярышником и сделал большой глоток…
Когда Цибуля зашел в свой двор, было уже почти одиннадцать. Не заметив, что за ним в подворотню метнулись какие-то тени, он подошел к подъезду, открыл скрипучую дверь и вошел внутрь.
Тяжело ступая по старой лестнице, Цибуля поднялся на третий этаж, достал из кармана ключ… Вдруг его идеальный слух уловил какое-то движение в квартире – Цибуля насторожился. Он осторожно толкнул дверь… – та приоткрылась! Цибуля точно помнил: уходя утром на работу, он закрыл замок на два оборота. «Странно…» – подумал Цибуля и уже приготовился войти, как где-то в глубине квартиры пробили настенные часы. Услышав бой часов, он остановился, достал из кармана пузырек с настойкой, сделал глоток и лишь после этого на цыпочках протиснулся в дверную щель.
Оказавшись в темной прихожей, Цибуля замер, стараясь не дышать. Из глубины квартиры до него доносились странные звуки: журчала вода и слышалось чье-то то ли бормотание, то ли пение. Когда глаза Цибули привыкли к темноте, он, бесшумно ступая, подошел к большому дубовому шкафу и засунул под него руку. В лунном свете сверкнула сталь – теперь в руке у Цибули было оружие – плотницкий топор, который он забросил под шкаф еще пару лет назад и вот теперь, на счастье, вспомнил о нем.
Крепко сжимая топорище, Цибуля миновал коридор и заглянул в комнату. Пусто. Потом на кухню. Тоже пусто. Неожиданно он заметил узенькую полоску света, пробивавшуюся из-под двери ванной комнаты.
Держа свое остро наточенное оружие наизготовку, Цибуля осторожно открыл дверь. В ванной за занавеской кто-то плескался. Замахнувшись топором, Цибуля резко отдернул занавес… Перед ним стоял Олейников – голый, мокрый, весь в мыле.
* * *
– Какой же ты худющий, как крокодил! – причитал Цибуля, вбегая в комнату со сковородкой в руках, на которой шкворчала жареная картошка. – А я ведь знал, что ты придешь. Ждал тебя…
– Извини, дядя Коль, я без приглашения, – оправдывался Олейников. – Небось напугал тебя?
– Напугал? Ты че, призрак, что ли, чтоб тебя бояться? – фыркнул Цибуля, потом потихоньку отошел за спину Олейникову и перекрестил его.
– Дядя Коль, ты чего? – удивился Олейников, который в стекле серванта заметил телодвижения Цибули.
– На всякий случай, – серьезно сказал Цибуля. – Вдруг ты бы сейчас исчез?
И они рассмеялись, оба вспомнив, как в далекие военные годы, когда Цибуля был личным механиком летчика-испытателя Олейникова, он всегда крестил и самолет, и самого Олейникова перед вылетом.
– Все не верили, а я верил! – продолжал Цибуля, накладывая Олейникову картошку. – Нас же всех на допросы таскали. А я им так сказал: не мог такой геройский человек, как Петр Олейников, предать Родину.
Слушая Цибулю, Олейников принялся с удовольствием уплетать картошку.
– Стой! – неожиданно воскликнул Цибуля так, что Олейников чуть не поперхнулся. – Как же я забыл?!
Цибуля метнулся на кухню, послышались грохот и звон стекла, и через мгновение он вернулся в комнату с бутылкой шампанского в руках.
– Вот! – торжественно произнес Цибуля, демонстрируя бутылку и присаживаясь рядом с Олейниковым. – Я же, Петруха, запил до дыма, когда ты пропал… Как вспомню тот день… Ведь не хотел я тебя тогда отпускать, беду чувствовал. Не сберег я тебя, эх!
И Цибуля смахнул нежданно набежавшую слезу.
– Дядя Коль, да ты тут при чем? – попытался успокоить его Олейников.
– Все при чем… А я причемнее! Из механиков с летно-испытательного полигона меня уволили. Вась Василич спас, на свой завод взял. Теперь я а`лкоголь не пью. Согласно анамнезу. А ты вот выпей! Это ж к Новому году заказы на заводе давали. Я взял, продукты ушли, а это шипучее – мне ни к чему…
И Цибуля, ловко откупорив бутылку, налил Олейникову стакан до краев.
– А у меня вот… лекарство… только по часам надо принимать… – немного смущаясь, сказал Цибуля, вытаскивая из кармана свой пузырек, – по двенадцать капель… от нервов.
Олейников улыбнулся, они чокнулись и выпили.
Через полчаса они уже сидели обнявшись, напевая любимую военную песню.
– Летчики-пилоты! Бомбы-пулеметы! – басил Олейников. – Вот и улетели в дальний путь…
– Вы когда вернетесь? – вторил ему Цибуля. – Я не знаю, скоро ли? Только возвращайтесь хоть когда-нибудь…[5]
– Дядя Коль! – неожиданно прервал пение Олейников. – А Катя где?
Цибуля замер. Встал, подошел к окну, немного помолчал, потом незаметно для Олейникова хлебнул из зажатого в кулаке пузырька.
– Знаешь, Петр… – начал он путано, – в жизни все как-то получается… Бывает вот просто, а бывает и сложно… ну, и прочие штуки… диалектика, в общем… Вот еще Гегель говорил…
– Дядя Коль, что с ней? – перебил Олейников.
– Ты Сережку Брагина помнишь?
– Конечно! – сквозь волнение невольно улыбнулся Олейников.
– Поженились они… Согласно анамнезу.
* * *
Олейников и Брагин были друзьями. В сорок четвертом они вместе пришли работать испытателями на Волжанский полигон, вместе летали, вместе учились, вместе выпивали… и вместе влюбились в очаровательную дочку директора Волжанского завода – Катю. Поначалу они даже гуляли втроем, катались по Волге на лодочке, ходили в кино. Как-то у Брагина с Олейниковым состоялся серьезный мужской разговор, и они порешили, даже поклялись друг другу, что если Катя выберет одного из них, другой мешать не будет. И Катя выбрала Олейникова…
* * *
Во дворе Цибулиного дома по-утреннему звонко щебетали птицы и галдели дети. Олейников вышел из подъезда и сладко потянулся. Пройдя мимо качающихся на качелях сорванцов, Олейников подошел к распахнутым дверям ржавого гаража, внутри которого стоял видавший виды 401-й «Москвичонок». Рядом суетился Цибуля, тщательно вытирая пыль со старого трофейного мотоцикла.
– А, летчики-пилоты! – приветствовал он Олейникова. – Отоспался?
– Спасибо, дядя Коль, утро доброе! – отозвался Олейников и, заметив мотоцикл, воскликнул: – Дядя Коль, мой? Неужто сберег?
– Нет, пропил! – добродушно буркнул Цибуля. – Не видишь, что ль?
– На ходу? – загорелись глаза у Олейникова.
– А ты проверь.
Олейников взялся за руль, выкатил мотоцикл из гаража и уселся верхом. Немного волнуясь, он переглянулся с Цибулей и ударил каблуком ботинка по педали кик-стартера. Мотор завелся с полтычка.
На рев двигателя сбежались со двора дети. Погазовав несколько раз для понта, Олейников воткнул передачу и под восхищенные крики детишек резво выехал со двора.
И сразу же из подворотни
