Леонид Могилев - Век Зверева
В апреле девяносто пятого года американская заинтересованность регионом проявилась наконец в явной форме. В московской штаб-квартире Совета по торгово-экономическому сотрудничеству СНГ — США. Естественно, присутствовал там и Владлен Парамонович. Он из кожи лез вон, пытаясь убедить американскую сторону в блестящих перспективах сотрудничества. Dun & Brandstreet, Motorola, Global Development Serves, Mova Pharma, и другие, и прочие. Стараться-то ему, в принципе, было не нужно. Только все старания оказались напрасными. Пока шли беседы и фуршеты, льготы у СЭЗ «Янтарь» отобрали. Общероссийское налоговое законодательство восстановило преграду на пути западного капитала.
А намерения выявлялись серьезные. Например, Европейским Союзом выделено было восемь миллионов экю на консультационно-техническую помощь западных компаний при разработке производственных проектов и обучении калининградских предпринимателей. И все так блестяще начиналось. С июля 1992 года для иностранных инвесторов введен льготный режим, с января 1993 года — беспошлинный таможенный режим. Руководство области, и прежде всего Владлен Парамонович, на протяжении всего периода экономической реформы являлось сторонником реализации наиболее радикальных проектов и максимальной либерализации хозяйственного права России.
А теперь господа из Калининграда пытались повысить свой статус. До республиканского. Или до краевого…
Из документов МИДа
«Руководство области усилило активность как на официальном, так и неофициальном уровне в рамках Совета государств Балтийского моря, участниками которого являются Германия, Дания, Литва, Латвия, Польша, Финляндия, Швеция, Эстония, а также комиссия ЕЭС. В результате отмечается активизация в области деятельности Ганзейской коллегии.
6 марта 1995 года стало черным днем для „энтузиастов“ сотрудничества с Западом. Именно в этот день были отменены льготы».
Из стенограммы заседания коллегии МО
«То, что я увидел в Калининградской области, меня не просто потрясло — привело в ужас. Вдоль всей трассы от Калининграда до Балтийска (50 км) текут под открытым небом смрадные канализационные воды. Фекалии достигают берега моря.
В Балтийске жители получают воду три раза в сутки по десять минут каждый раз. Во всех общественных местах — бачки с ковшиками, от которых несет хлоркой. Проблемы, как говорят, существовали и ранее.
Сейчас отсутствие жилья для свалившихся как бы с неба семей военнослужащих заставило их искать пристанище на военных кораблях, подводных лодках, в трюмах».
Из аналитической записки (конфиденциально)
«Более тринадцати тысяч семей кадровых военных в области не имеют жилья. В их числе одиннадцать тысяч относятся к Министерству обороны, две и шесть десятых — к пограничным войскам. Среди уволенных с военной службы число бесквартирных — три тысячи. Процесс увеличения их числа получает продолжение в связи с сокращением армии. Деньги правительством выделяются в незначительном количестве».
Вы, должно быть, читали про гроздья гнева? Если не в Святом Писании, то у прогрессивного американского прозаика Стейнбека, который, впрочем, потом перестал у нас считаться прогрессивным, поскольку поддержал войну во Вьетнаме. Гроздья гнева, которые взращивают в таких городах, как Балтийск, совершенно сказочные. Они уже налились, созрели, и сбор урожая приближается. Я понял это, беседуя с совершенно одичавшими офицерскими женами и самими главами семей. Есть еще много прекрасных и увлекательных романов про оружие. Здесь его достаточно. В области базируется значительная часть флота, общевойсковая армия, ПВО, погранцы, полк МВД, МЧС, естественно, ФАПСИ, военные училища… Это вам не бомжи питерские, из которых умелый и мудрый Бухтояров сформировал чуть ли не полк боевиков. Это «люди с ружьями». Обученные, отчаивающиеся, частью уже скотоподобные. Русский офицер может быть скотом. События последних лет это показали. Но не всегда же? Ведь не навечно? Ведь есть же предел? А может быть, и нет его… Может быть, все и закончилось. В трюме ржавого тральщика, за пузырем паленой водки, выпитой с верной супругой. А кругом жара… И пить очень хочется.
…Посещение части Ивану Ивановичу оптимизма не прибавило. Получение денежного довольствия перемещалось вновь в неопределенное будущее, товарищи его были живы и здоровы, комплекс противовоздушный, к которому он имел самое прямое отношение, не дематериализовался, но боевое дежурство никто на нем не нес. Он был как бы в стратегическом резерве. Унылость и тоска совершенно собачья сочились из глаз его товарищей. Можно было отправляться назад, на хутор. Не только Пирогов отсутствовал на месте службы в данное время. Начальство могло лишь приветствовать разумное и полезное времяпрепровождение личного состава. Но все были предупреждены: в случае необходимости прибыть в часть немедленно. Для этого существовали нарочные. Время от времени господа офицеры в часть позванивали. Числился господин капитан первого ранга по улице имени одного из советских вождей, дом номер тринадцать, квартира два, поселок Ладушкин. Естественно, в случае войны или большой тревоги Ивана Ивановича никто бы раньше чем через сутки не увидел. Утешаться можно было тем, что личного состава и материальной части в Балтийске имелся переизбыток, и агрессор получил бы ответный удар незамедлительно. Но Пирогов искренне считал, что это был бы второй Пирл-Харбор, еще более грандиозный по последствиям для мирового сообщества. Мысль вообще покинуть службу и отбыть навсегда на милый его сердцу хутор посещала его все чаще, но несуразица какая-то в виде остатков совести заставляла его длить никчемность служебного бытия.
Он покинул скопище кораблей, миновал пляж, упакованный сейчас разнокалиберными телами, и отправился дальше, в полное безлюдье, по кромке прибоя, как в юности, туда, где развалины форта, и еще далее. Пляж был бесконечным.
Пирогов шел и представлял, как когда-то здесь возлежали прусские тильзитские жители, как они потом шли под навесы и пили лимонад и пиво. Как в чистом и тихом городке рождались, росли, женились, старились неведомые пруссаки. Немцы. Как потом прошлась наша армия, взламывая крепости, замки, просто долговременные огневые точки, локализуя отдельно взятых германцев, и сколько в здешних песках лежит нашего брата. Все справедливо. Этот край — военный трофей. Никто не звал агрессора на территорию идеологической химеры, коей являлась советская держава. Но и жилось под этими химерическими звездами хорошо. Но вот захотелось завидовать сытой Германии, где одних колбас в магазине семьдесят сортов.
— Дозавидовались, мать вашу… — сказал вслух Иван Иванович Пирогов, капитан первого ранга из воинской части, похожей более на скопище призраков.
По побережью носило эхо нежданных праздников. Какие офицеры здесь хаживали ранее, какие матроны возлежали в дюнах? Чайки исторгали свои крики, так похожие на карканье. Чайка — это черный ворон моряка.
Волейбольные мячи, и воланы бадминтона, и воланы на шляпках, и изрядные формы жен советских моряков. Волейбольные принцы состарились, а новых не предвидится. Кураж не тот. Пьедесталы для новых героев пусты, и ему, Ивану Ивановичу, не бывать ни на одном на них, а как все прекрасно начиналось. Но потом чистым голосам искателей правды стали хрипло подпевать торгующие треской… Бессонные ночи и карминовые рассветы. И безнадега в результате. Потому что на трибуне для секретарей и председателей появились уже не торговцы рыбой. Цветы дают хорошие дивиденды и в короткий срок. Главное, не оплошать. Рейс направо, рейс налево. Время, вперед!
Спрашивается, кто накликал чужой праздник? Да ты сам и накликал, Иван Иванович. Иди себе по грани вод и земли, и не страшно, если промочишь ноги. Все теперь не важно.
Но еще знал Иван Иванович твердо, что после праздника часто случаются похмелья. И когда придет и закончится похмельный синдром на обширнейших пространствах и акваториях, где джин с тоником и виски с содовой, придется всем отведать походной русской водки. А шнапс их у нас в горле стоит.
Так думал Иван Иваныч. Еще он понимал, что хорошо бы повернуться на сто восемьдесят градусов и двигаться на автостанцию, потому что нужно было возвращаться домой. На хутор.
Стасис Чапас, недавно сдавший своего товарища, получивший аванс за его убийство, уже давно остановился. Он знал, что Иван в конце концов перестанет исчезать, уменьшаться, потопает назад. Он решил дождаться его, несуразного и растерянного.
Стасис лежал за сосной, раздвоенной и покалеченной еще прошлой войной. Он ждал.
И тогда случилось невероятное.
Едва за Пироговым закрылась дверь в кабинет прямого и непосредственного воинского начальника, как на столе этого начальника зазвонил телефон. Следовало пригласить господ офицеров к выдаче денежного довольствия за прошлый квартал. Не за месяц, а за квартал. Сумма изрядная и необъяснимая. За Пироговым послали вестового. На автостанции он его не обнаружил, а кто-то подсказал, что бедолага отправился на пляж. За Пироговым послали «уазик». Роскошь, но чего не сделаешь перед началом праздника жизни. Места его прогулок товарищам были известны.
