Леонид Могилев - Век Зверева

— Мне этого не понять.

— И не только тебе, мой чехословацкий друг.

— И давно ты тут?

— Месяцев восемь.

— Какие планы на будущее?

— Нас скоро расформируют. Сказочки про жилье на Большой земле мы слышали.

— Тут, что ли, останешься?

— А куда мне идти? Пока с части понатаскаю всего, что можно. Огневого запаса в том числе. Тут временами охота бывает. Вот только егеря завелись. За хобот берут.

— Хобот — это что? Там?

— Где хочешь. Берут сильно.

— А оружия припас?

— Не без этого. Только и тебе не скажу.

— Ну и ладно. Считай, что я тебя нанимаю в проводники. Мне бы рыбу половить.

— Красноперку с окушками?

— Да какую угодно.

— Пошли. Удочки под навесом, во дворе.

Они вышли во двор. Солнце как бы раздумывало, падать ему за лес или нет. Пирогов сдернул пласт перегноя, набрал червей в консервную банку.

— Ты бы мне еще хозяйство свое показал. Ни разу не был в таких амбарах. Я ведь житель городской.

— Ты из какого города?

— Из Братиславы.

— Не был ни разу. В Германии был.

— А мне не приходилось.

— Ну и хорошо. Скучно там.

— То есть?

— Народ они недоделанный. Чего-то в мозгах не хватает. Самую малость.

Лемке засмеялся и пошел к амбарам.

— Мне примерно так говорил папаша. А он очень хорошо знал немчуру. Кстати, хутор-то фашистский. Потом тут хохол какой-то жил.

— Хохол, это кто?

— Это украинец, только вредный. Ни с Донбасса, ни с Запорожья. И ни с западенщины. Тот, что коренной малоросский. Вроде и свой народ, но почему такой самодостаточный?

— Ваня, не бери в голову.

— А здорово ты научился по-русски.

— А я — филолог. Русист.

— Вот это сильно. Молодец.

— Ну, пока клев не очень, пошли по хозяйству.

Лемке долю и обстоятельно обходил постройки.

Даже упряжь с тех небывалых времен нашлась и была отремонтирована Иваном. Он вычистил все помещения, подремонтировал, залатал крыши. Эти постройки были рассчитаны на вечность и оправдывали свое предназначение.

По лестнице Отто Генрихович поднялся на сеновал. Иван и здесь прошелся метелкой, хоть гостей приводи. Лемке открыл ставни слухового окна, оглядел окрестности. Фантастически красивый болотный угол. Дедушка Лемке, по рассказам, часто пропадал на охоте. Вдали — низкие березки, осина, сосны. А если идти на Запад, переходя вброд речки, минуя топи, выйдешь к каналу. Там Куршский залив. Жемчужина Пруссии. Отто Генрихович только сейчас, на сеновале, хранящем память долгих трав и радость перемен времени года, понял, что вернулся домой…

Лодка в хозяйстве была несоответствующей. Приходилось вычерпывать.

— Лодку-то не успел починить?

— Материалов нет. Смолы, пакли. Я сделаю.

— Не сомневаюсь…

У Ивана возле самого берега, в траве, было прикормленное место. Килограмма три красноперки наловили за два часа. Лемке хотел ловить еще, но Иван удержал:

— Брось ты ее. Сети кинем, и вся рыба наша.

— А линь?

— И линь. Ты деньгами располагаешь?

— Есть немного.

— Я в поселок сбегаю. Маргарина прикуплю, макарон, хлеба, кофейку.

— Когда успеешь?

— К полуночи вернусь.

— А не боишься меня на хозяйстве оставлять?

— Стасис, собака, сгинул. Он был за хозяина.

— Кто такой?

— Литовец один. Из бомжей.

— А разве есть такие? Литовцы — народ серьезный.

— Стасис подыхал, как собака, в Кенигсберге. Кинули его с деньгами. Ну, дело торгово-мелкооптовое. Я его в пивнушке встретил, привез сюда, отлежался парень, откормился рыбой. Хутор хотя и в болотине, а оставлять боязно. Я отсюда каких-то урок выгнал. Загажено все было. Семья. Девка лет двадцати пяти, а выглядит на сорок, мужики. Маленькие и вонючие. Дурцу здесь варили.

— А не боишься? Дурца — дело хитрое.

— Хитрее АКМ-а нет ничего.

— Так и он у тебя есть?

— Я здесь длительную осаду выдержу. А ты можешь не искать. Не найдешь стволы. Впрочем, я и так лишнее говорю, но все знают, что оружия вокруг немерено расползлось.

— Я, Ваня, рыбу чищу, уху буду варить. Где у тебя соль, перец?

— Найдешь там, в доме, в баночках. Я часа за три обернусь. Вот сколько бегаю по болотине, постичь не могу, как старый хозяин сюда грунт таскал? По гатям? А плиты каменные? Меня масштабы строительства поражают.

— Немцы — народ странный.

— Вот именно. С винтом в голове. Ты, кстати, на немца похож.

— То есть как?

— Внешне. Гордой посадкой головы и голубыми глазами.

— Спасибо на добром слове.

Иван ушел во чрево болот, только песня походная медленно исчезала, таяла.

Отто Генрихович раскрыл хороший складной нож, принялся чистить красноперку, плотву, окушков. Потом сходил на огород. У Ивана возле порушенной теплицы картошка росла, укроп, лук и редиска. Истинный хозяин хутора нарыл несколько клубней, отмыл их, почистил.

Иван за три часа, естественно, не обернулся. Появился после полуночи с припасами и тремя литровыми бутылками водки. Уха уже остыла, и ее решили не разогревать.

Через два дня Отто Генрихович попрощался с господином Пироговым.

В Калининграде он вызвал в отель Стасиса Чапаса и долго беседовал с ним, после чего тот отбыл на автобусе в Большаково.

Стасису Пирогов был искренне рад. Ему давно нужно было посетить место службы — Балтийск.

Лемке запретил убивать Пирогова на хуторе, и потому Стасис долго шел с ним в сторону поселка, сжимал в кармане нож, то отступал на шаг, то выскакивал вперед.

— Что ты как блоха сегодня скачешь?

Он дал уехать Пирогову из поселка, потом тайно вышел, минуя Большаково, на трассу, остановил транзитный КамАЗ. В Полесске автобус стоял тридцать минут. КамАЗ обошел ЛАЗ уже возле Калининграда.

Зная, что в столице янтарного края Пирогов будет пить пиво на Московском проспекте, Стасис выехал в Балтийск на попутных «Жигулях». Всего-то час езды. Он никогда раньше не был в Балтийске, но Пирогов рассказал ему про этот город достаточно. Перед КПП на въезде нужно было покинуть авто и пройти левой тропой в город. Увиденное там потрясало. Никогда в жизни не приходилось ему видеть столько кораблей и подводных лодок в одном месте. Тильзит-город. Он уже давно потерял связь с землей Гедиминаса. Он болтался, как дерьмо в проруби. Любимая поговорка Пирогова. Он не мог себе объяснить, зачем предпринял это путешествие. Умирающий флот. Старый хозяин хутора. Несчастный Пирогов. Документы на хутор были оформлены на некоего Маслова Сергея Сергеевича. Проживал он в Гвардейске и на хуторе появляться не собирался, чему способствовали солидные комиссионные.

Когда Стасис услышал, что Лемке собирается сделать с его дружком, которого он, впрочем, сдал этому немцу, аккуратно нашедшему его, заплатившему денежки за работу. Стасис рассказал все, что знал, обрисовал морально-деловые качества Пирогова, нанес на военную карту проход через болота. Предполагалось, что Лемке оставит Пирогова за управляющего. Так, впрочем, он и собирался сделать. Что-то произошло во время инспекционного посещения. Что-то такое, что подвигло настоящего хозяина хутора на спешное и жестокое решение.

Чапас успел сообразить, что пропажа без вести не останется незамеченной в части. Рано или поздно ходоки посетят пироговское хозяйство. Значит, Стасису там не жить. Может быть, станут искать, а может быть, и нет. А если раскрутят? В Большаково их с Пироговым знали в лицо. Недалеко до беды. Денег он получил три тысячи марок. Потом еще столько же обещано. И быть ему на хуторе. Деньги для него немалые. Пирогов в болоте. Стасис уже не был «девственником». Было на нем мокрое недоказанное дело. Ивана Иваныча завалить — дело нехитрое. Не помогут тому ни автоматы, ни гранаты РГД, коих он натащил из части.

Он видел, как Пирогов, переодевшийся в форму свою офицерскую, идет от автостанции в город. Смотрел на него издалека. Можно вот сейчас, здесь, аккуратно отозвать в переулок. У Ивана, естественно, глаза на лоб. Что да зачем? Рассказать ему все…

Немец тогда достанет их обоих. Немцы возвращаются. Заберут они Кенигсберг. Дело к этому идет. Байки про древний литовский Каролявичус Стасис воспринимал только после поллитра. Бред и фантасмагория. Что делать-то? Деньги немцу отдать? Так он и тогда достанет его. Знает Стасис уже достаточно. А Отто от хутора не отступится. Его ностальгия распирает.

Калининградская область — поле будущей битвы гигантов. И кажется, эта битва приближается. А пока на поле вышли не карлики даже — кроты. Чтобы перегрызть главный кабель связи, чтобы подкопы и норы покрыли поле это затейливым узором, а под ним образовались лабиринты, туннели и колодцы. Та среда обитания, где когда-то сиживали немцы, у которых на хвосте сидел СМЕРШ. Тогда шли такие битвы, такие поединки… Лесные братья в Литве — это дети малые по сравнению с группами специальною назначения, которые действовали в Кенигсберге еще очень и очень долго после победы. «Ни пяди родной земли не отдадим». И эта вечная вера народа в нераспечатанный подземный Кенигсберг, с заводами, где станки в смазке на века, где кнопки управления законсервированы, только вскрой упаковку, включи главный рубильник — и загорится свет в коридоре, на участке, в комнате мастера. Много охотников до этих тайн пропало без вести во время невинного времяпрепровождения — путешествия по пещерам, а если очень постараться, то и по городской канализации, где люки на асфальте еще с тех времен, и надписи от фатерлянда, и орел со свастикой. Это не мозаики порушенные. Это хороший немецкий чугун.