Код Адольфа Гитлера. Апрель - Владимир Иванович Науменко
– Пощадите немецкий народ, мой фюрер! – свою просьбу Шпеер изложил спокойно.
– Если мой народ не выдержит это испытание, я не пролью по нему ни единой слезы! – со злостью в голосе ответил Гитлер. – Они не заслуживают иной судьбы! Им некого винить, кроме самих себя!
Такой словесный цинизм фюрера немного покоробил Шпеера, но в доверительном духе он продолжил беседу:
– Уже много месяцев, я должен признаться, мой фюрер, много месяцев я не выполняю ваших приказов по уничтожению инфраструктуры. Есть документы, которые доказывают, что я не только не выполнял их, но и действовал им вопреки. Я должен был это сказать, мой фюрер, так как Германия, выполни я ваш приказ, была бы отброшена далеко в средневековье!
Услышав от Шпеера такое откровение, Гитлер стал нервно переплетать пальцы. Саботаж его приказа был явно налицо! И кто это посмел сделать? Его любимый архитектор! Возможный преемник! Гнев в фюрере был побежден горьким разочарованием. С этой минуты Шпеер уже был не в фаворе, но он нужен был Гитлеру как живой свидетель его замыслов покончить с собой в бункере. Он должен был жить даже при наличии явной измены ему лично! Кому-кому, а Шпееру вражеские следователи поверят! В этом Гитлер не сомневался. Он демонстративно взял в свои руки карандаш, так же демонстративно сломал его и бросил его половинки на пол, сжал ладонями виски.
– Однако моя преданность лично вам всегда оставалась неизменной! – Шпеер поспешил заверить фюрера, но эти слова вышли у него неубедительными.
Зная, что между ним и Гитлером всё кончено, Шпеер встаёт.
– Да, вы правы, Альберт! Эти объекты, что не взорваны, еще пригодятся нам после того, как наши доблестные воины отбросят от стен Берлина полчища азиатов! Значит, уходите? – спросил Гитлер, не спуская глаз с визитера. – Славно! До свидания!
Чувствовавший неловкость создавшейся ситуации Шпеер протягивает Гитлеру ладонь, но замолчавший фюрер в ответ остался недвижим. Случился крах многолетней дружбы. Шпееру ничего более не оставалось, как произнести:
– Желаю вам всех благ!
И покинуть фюрера. Навсегда.
Когда это произошло, Гитлер, пребывая в странном спокойствии, подумал про себя: «Да, Шпеер! Я лишь опускаю голову и молча прощаюсь с людьми, которых когда-то наделил властью. Шпеер, ты уехал. Хорошо. Что ж, прощай».
Далеко за полночь, любезно одолжив печатную машинку Юнге, Ева наконец-то составила письмо сестре. Стараясь не расстраивать беременную Гретль, Ева ещё раз глазами пробежала печатный текст на листе и осталась довольна. Прощальное письмо было выдержано в осторожных выражениях, фюрер был бы доволен им, и Ева, тренируя свою память, мысленно воспроизвела его:
«Берлин, 23 апреля 1945 года
Моя дорогая сестрёнка!
Как мне жаль, что ты получишь от меня такое письмо! Но иначе нельзя. Теперь уже в любой день, в любой час всё может быть кончено, так что я вынуждена воспользоваться этой последней возможностью, чтобы сказать тебе, что ещё нужно сделать. В первую очередь: Германа здесь уже нет! Он отбыл в Науэн, чтобы собрать свой батальон или что-то в этом роде. Я нисколько не сомневаюсь, что ты увидишься с ним. Он обязательно прорвётся, быть может, даже соберёт ополчение в Баварии, хотя бы на некоторое время. Сам фюрер потерял веру в благополучный исход. Все мы здесь, и я тоже, будем надеяться, пока живы. Держи голову выше и не отчаивайся! Надежда умирает последней. Но, само собой разумеется, мы не сдадимся в плен живыми.
Моя верная Лизль[2] не желает покидать меня. Я столько раз ей предлагала. Мне очень хотелось бы подарить ей свои золотые часы. К сожалению, в завещании я отписала их Мизи[3]. Может быть, ты найдёшь вместо них для Мизи какую-нибудь другую ценную вещь среди моих украшений. Уверена, ты сделаешь всё правильно. Кроме того, я хочу, чтобы золотой браслет с зелёным камнем был на мне до самого конца. Я попрошу снять его с меня потом, и тогда ты носи его всегда, как я носила. Он тоже достаётся Мизи по моему завещанию. Так что ты уж уладь, пожалуйста, это дело. К сожалению, мои часы с бриллиантом в ремонте, я напишу тебе адрес в конце письма. Если повезёт, ты ещё успеешь забрать их. Это тебе, ты же всегда хотела такие. Бриллиантовый браслет и кулон с топазом тоже твои – мне подарил их фюрер на последний день рождения. Я очень надеюсь, что эти мои пожелания будут исполнены.
Вдобавок я должна просить тебя вот о чём: уничтожь всю мою частную переписку, а деловую – в особенности. Ни при каких обстоятельствах я не хочу, чтобы хоть один счёт от этой Хайзе[4] был обнаружен. Ещё, пожалуйста, сожги конверт, адресованный фюреру, лежащий в сейфе бункера. Окажи любезность, не читай содержимого! Что касается писем фюрера и черновиков моих ответов (в синей кожаной записной книжке), будь добра, заверни их во что-нибудь водонепроницаемое и закопай. Пожалуйста, не уничтожай их! Там есть какие-то неоплаченные счета от Хайзе, и не исключено, что придут ещё новые, но вместе они не составят больше 1500 рейхсмарок. Понятия не имею, как тебе следует поступить с фильмами и фотоальбомами. В любом случае обожди, пожалуйста, до последнего момента, прежде чем уничтожить всё, только деловые и личные письма и конверт фюреру можешь сжечь сразу же. Так же я посылаю тебе кое-какие продукты и табак с этим письмом. Отдай, пожалуйста, немного кофе Линдерсу и Кетль и им же
