Максим Теплый - Архив шевалье
Гена унаследовал от отца малый рост, бойцовский характер и независимость. Проучившись год, он, не говоря родителям, забрал из института документы и без всякой протекции поступил в Щукинское театральное училище. Это было тем неожиданнее, что Гена никогда не демонстрировал каких-либо склонностей к актерству, в драмкружок не ходил и по литературе имел твердую тройку.
Члены приемной комиссии просто каталась по полу от смеха, когда Гена на полном серьезе читал им стихи Маяковского «О советском паспорте». Они восприняли это как мастерски подготовленную пародию – и чем серьезнее давил Гена на самые сокровенные строчки, тем глубже впадали в истерику члены комиссии.
– У вас дар, молодой человек, – говорил, вытирая слезы, пожилой председатель комиссии. – Я в жизни не видел, чтобы так талантливо и тонко пародировали Маяковского. И ведь ни один мускул у него не дрогнул… А уж когда он «вынимал из широких штанин» – я думал, что у меня сердце от смеха остановится! Это второй Леонов…
Гена восторги комиссии понял не сразу, а когда понял, стал внимательно разглядывать себя в зеркало и оттачивать умиливший профессуру контраст. Он любую актерскую задачу решал максимально серьезно и искренне. И чем серьезнее он был, тем смешнее получалось.
– У вас потрясающая органика, – говорили ему опытные учителя. – Вы клоун от Бога. Пьеро! Хорошим клоуном стать нельзя. Им можно только родиться.
Гена проводил в училище по двенадцать часов в день. Он жил буквально в двух шагах от него, в районе Арбата, в однокомнатной кооперативной квартире, которую купил для него отец. И поэтому половина курса ходила к нему пить чай, а потом все вместе снова шли на занятия, а ночью – на дискотеку. Гена учился танцевать брейк и классно пародировал своих педагогов.
– Ген! Покажи Ульянова! – просили однокурсники.
Гена характерно поджимал губы, превращая рот в тонкую изогнутую линию, чуть выпячивал челюсть и на глазах превращался в Михаила Ульянова. Потом делал знакомый рубящий жест рукой и, гневно сверкая глазами, орал:
– А ну, бабы, закрой слух!
Потом пили водку и спорили об искусстве, иногда о политике. Гена знал, что его организм с водкой не дружит, но отставать от товарищей не хотел и пил с ними на равных, отчего по утрам его жутко мучило тяжелое похмелье.
В этот день похмелье было особенно невыносимым. Гена принял ледяной душ, но легче не стало. Он хорошо понимал, что пиво с утра – это прямой путь к алкоголизму, но, в сотый раз зарекаясь от ночного пьянства, он столь же точно по собственному опыту знал, что хороший глоток «Жигулевского» или «Бархатного» спасет его разламывающуюся на части голову.
Гена надел спортивные штаны, легкую куртку и вышел на Арбат, который оказался на диво пустынным и тихим.
«Что за лихомань? – подумал Гена.
Он подошел к киоску, где всегда продавали пиво в разлив, причем при отсутствии тары с удовольствием отпускали его в целлофановом пакете. Киоск был закрыт. Гена в ярости пнул по его металлическому каркасу и с удивлением услышал гулкое:
– Кто там? Нету пива! Не завезли сегодня.
Внутри кто-то был, и Гена смело шагнул к двери киоска.
– А где есть? – спросил он мордатого мужика, который сидел на перевернутом деревянном ящике и пил из термоса дымящийся чай.
– А кто его знает! – ответил мордатый. – Сегодня, может, и во всей Москве пива нет!
– Чума в стране, что ли? – пошутил Гена, с трудом изображая хорошее настроение, которое в действительности отсутствовало.
– Точно! Чума! В-о-о-н глянь-ка. – Мужик показал в открытую дверь в сторону Садового кольца, и Гена Скорочкин увидел два танка, перекрывающих выход на Садовое.
– Ни фига себе! – вырвалось у Гены. – Танки! А что случилось? Война?
– Хуже! Эти, что в правительстве сидят, между собой сцепились. Власть никак не поделят! Вот дело до танков и дошло!
В этот момент ухнуло, и с задержкой на долю секунды раздался взрыв. Тут же прозвучал второй танковый выстрел, а потом залп из нескольких стволов. Эхо танковых выстрелов еще не успело затихнуть, как в морозном, прозрачном для звуков воздухе, будто сорвавшиеся с поводка взбеленившиеся шавки, зашлись в лае многочисленные автоматы и пулеметы.
Гена вдруг повеселел лицом и хлопнул продавца пива по плечу.
– Не хотите ли вместо пива поправиться запахом пороха? – театрально спросил он. – Слабо со мной?
– А зачем? – лениво возразил продавец. – Я пиво не пью. Одно пучеглазие от него. А стрельбы насмотрелся по самое не балуй. В Афгане. Да и тебе не советую. Когда в городе такая стрельба – это, парень, к большой крови. Не ходил бы ты…
Гена снова улыбнулся, помахал рукой и быстрым шагом пошел по Арбату. Возле танков его остановили высокие ребята в камуфляже и в надвинутых на глаза шлемах.
– Куда, парень? Там опасно.
– Да я только через дорогу. Я во-о-он в том доме живу. – Гена указал на дом, находящийся по другую сторону Калининского проспекта. – Понимаете, у меня ключи от квартиры, а мама уже полчаса как ждет, домой попасть не может. Я мигом…
Офицер строго посмотрел в честные Генкины глаза, смерил взглядом его малорослую фигуру и, вздохнув, кивнул:
– Давай, только быстро! Грибулин! Проводи парня. До подъезда.
Гена и молодой сержант, который явно впервые был в такой переделке и потому интуитивно прижимал голову при каждой отдаленной очереди, бегом двинулись в сторону проспекта, быстро пересекли его и оказались перед жилым домом, на который указал Скорочкин.
– Дальше я сам, – предложил он.
– У меня приказ, до подъезда! – отозвался сержант. – Давай быстрее во двор. А то мне скоро туда… – Он мотнул головой в сторону «книжки» – известного на всю страну здания Совета экономической взаимопомощи. – У нас там площадка для штурма, – заговорщически подмигнул сержант.
Уже возле первого по ходу подъезда Гена снова предложил:
– Все, пришли. Дальше я сам.
– Открывай, – коротко бросил сержант, показывая глазами на кодовый замок.
Кода Гена не знал.
Сержант в секунду все понял и строго приказал:
– Документы!
Гена вдруг пожалел, что затеял весь этот поход. Снова сильно заболела похмельная голова, к тому же сержант потянул носом и, все более распаляясь, уточнил:
– А ты не пьян ли, дружок? Ну-ка пошли со мной – будем разбираться, что ты за фрукт. Может, ты из этих? – парень снова кивнул в сторону «книжки» и вдруг как-то странно дернулся и стал медленно валиться на Скорочкина. За секунду до этого Гена увидел, как за спиной сержанта замаячила щуплая фигура какого-то сильно небритого оборванца, который до этого рылся в помойке, а потом потихоньку, бочком приблизился к ним, привлекаемый, видимо, разгорающимся на его глазах конфликтом. Человек был настолько невзрачен и тих, что Гена, увидев его, мгновенно о нем забыл, как забывают о тени, которая вечно рядом.
Между тем «тень» сделала шаг назад, и Гена увидел, что невзрачный бомж аккуратно вытирает о грязные штаны окровавленный нож, безмятежно наблюдая, как молоденький сержант Митя Грибулин дергается в последних судорогах возле его ног.
– Ну вот и все. Готово! – спокойно констатировал бомж. – Автоматик я возьму.
Он быстро снял огромного размера серый плащ, умело вскинул на плечо десантный короткоствольный автомат стволом вниз и снова надел плащ поверх оружия. Под плащом оружие совсем не угадывалось. Потом присел, обшарил убитого и рассовал найденное по карманам, включая два запасных автоматных рожка. Делал он все хотя и быстро, но без суеты – будто занимался привычным и любимым делом.
Гена до боли прижался спиной к подъездной двери и с ужасом наблюдал за происходящим. Он никак не мог спрятаться от укоризненного взгляда сержанта, который всматривался в него остановившимися глазами, словно укорял: «Как же так? Куда же ты смотрел?»
Наконец Гена очнулся и хрипло спросил:
– Зачем вы его?
Бомж улыбнулся, показывая синеватые десны и гнилые зубы.
– А просто так! Момент уж больно удобный. Стрельба же кругом… А я ментов шибко не люблю – дай, думаю, поквитаюсь.
– Он не мент…
– Какая разница! В форме – значит, мент… – И добавил, стерев с лица шалую улыбку: – Шел бы ты отсюда, парень. И помалкивай. Мне ведь и тебя чикнуть – нет проблем. А я пойду… может, еще кого стрельну! Сегодня много народу туда отправится, – показал он черным от грязи пальцем наверх, – а я помогу. Весело же…
Пузырящийся во все стороны плащ качнулся, и Гена увидел, что его страшный собеседник торопливо зашагал в сторону нарастающей стрельбы.
– Сто-о-ой! – закричал Скорочкин что было силы и в два прыжка достал удаляющуюся сутулую спину. Он обхватил соперника двумя руками за шею и стал неистово давить на кадык, чувствуя, как предплечье уперлось в бегающий острый треугольник. Гена никогда не был в настоящей переделке и поэтому не очень понимал, как надо действовать дальше, тем более что противник повел себя странно. Он не пытался освободиться от Гениного захвата, а присел на корточки и запустил обе руки себе под плащ.
