Воля народа - Шарль Левински
Когда в полном облачении вышел в кухню, Труди сказала:
– Ты хорошо выглядишь. Только я бы повязала другой галстук.
Я бы тоже, подумал Вайлеман, но все остальные ещё ужаснее. Вслух же сказал:
– Подбери мне другой, Труди! Я уверен, у тебя вкус лучше, чем у меня.
Она с воодушевлением передекорировала его, принесла ещё платок для нагрудного кармана и, гордая своим вкусом, нашла теперь, что выглядит он настоящим джентльменом.
За завтраком она ещё пыталась убедить его, чтоб взял её в сопровождение; даже если это затянется надолго, ей не составит труда скоротать время, в теперешних медицинских кабинетах много интересных журналов, есть что почитать. Для запланированной поездки в город у него не нашлось лучшего объяснения, кроме визита к его домашнему врачу; дескать, к счастью ему удалось срочно записаться к доктору Ребзамену на приём, он хотел бы у него, как и советовала ему Труди, обследоваться с головы до ног, хотя и не думает, что его мучило что-то серьёзное, кроме общей усталости, но лучше, конечно, провериться, «в этом ты совершенно права».
– Ну почему мне нельзя пойти с тобой?
Совершить одну короткую поездку на трамвае самостоятельно – это было бы для него хорошей тренировкой, ведь ему хотелось поскорее вернуться в форму, чтобы потом они могли вместе делать всякие приятные вещи.
– Ты имеешь в виду экскурсию в монастырь Фар? – спросила она, и он ответил ей в своём лучшем дон-жуанском тоне:
– Совсем не обязательно, чтобы это был монастырь, если ты понимаешь, о чём я, Трудэли.
Она блаженно захихикала и почти уже подчинилась. Но – сделала ещё одну последнюю попытку – ведь она чувствует себя в ответе за него, и если он ещё раз потеряет сознание посреди улицы, она себе этого никогда не простит.
– После твоего общеукрепляющего чая я наверняка продержусь, – сказал он, хотя знал – как поётся в старом швейцарском гимне, «не бледнея перед опасностью, в радости и под ударом смерти», – что тем самым приговаривает себя самое меньшее ещё к трём стаканам её домашней ромашково-имбирно-шиповниковой смеси. Он ещё до первого глотка чувствовал, что выйдет у Главного вокзала и сразу же отправится в туалет, хотя они там за «пописать» берут теперь столько, сколько раньше стоил каравай хлеба.
Труди настояла на том, чтобы проводить его хотя бы до трамвайной остановки, и это ему было даже кстати, так он мог попросить её расплатиться её кредиткой в автомате за его суточный проездной; только такие билеты были неперсонифицированными и не позволяли выяснить владельца – иначе как через способ оплаты. У него был свой проездной, действующий с 9 часов утра, но он был с чипом, и он оставил его у себя дома вместе со всем остальным, что отслеживалось электронным способом. От ненужных трат он испытывал досаду, хотя в его ситуации преувеличенная бережливость, разумеется, была абсурдной; у него действительно были проблемы куда более серьёзные.
Трамвай тронулся, и Труди послала ему воздушный поцелуй, сдув его с ладони. Он сделал вид, что не заметил этого китчевого жеста; ответить ей тем же показалось бы ему слишком смехотворным.
Он использовал короткую поездку, чтобы ещё раз мысленно пройтись по своему плану. Если он всё сделал правильно, как он надеялся, то никто не мог знать, что он сидит сейчас в четырнадцатом трамвае, хотя в этой стране стало чрезвычайно сложно находиться где-то в пути и оставаться при этом анонимным. Вчера, в первоначальном воодушевлении, он ещё верил, что ему не составит труда незаметно съездить в город и потом вернуться в Зеебах, но сегодня он уже не был так уверен. Очень многое могло пойти не так, как он рассчитывал, он мог угодить в ту всеобщую проверку личности, их стали часто устраивать без видимых причин – «выслеживание нелегальных иностранцев», так это называлось, – с ним мог произойти несчастный случай, для этого достаточно было споткнуться о бордюрный камень, или… Сотня возможных случайностей – и любой из них довольно, чтобы с его головы слетела шапка-невидимка его анонимности – и он стал видимым. Как лис, думал он, которому приходится покинуть свою нору, не зная, где его подстерегает свора охотничьих собак. Причём «лис» – неудачное сравнение, лисы хитрые звери, а он уже не раз вёл себя как легкомысленный идиот. Правда, тот факт, что у него уже давно не было друзей, мог бы быть преимуществом; такой вынужденный отшельник, как он – раньше это называлось «бобыль», и почему, собственно? – мог не бояться, что встретит по дороге знакомых. В последний момент он ещё и нахлобучил на себя соломенную шляпу второго мужа Труди, надо было как-то защититься от солнца, да и пластырь у него на затылке тоже незачем было показывать всем подряд, но, разумеется, главная задача при этом была другая: камеры видеонаблюдения прикреплялись как правило на высоте метра в три, а под таким углом поля шляпы немного прикрывали его лицо. Только он строго-настрого приказал себе не озираться в поисках приборов электронного наблюдения, ведь сверхосторожность тоже делает человека подозрительным.
Вообще: раз уж он решился на экспедицию в город, нечего без конца размышлять о том, что при этом может произойти непредвиденного. Надо – значит, надо. Сегодня и только сегодня его план имел шанс на успех, сегодня был единственный день, когда он может прийти в офис к своему сыну и гарантированно не встретит его там. Ему нужны ответы, этого не миновать, и он должен для этого задавать вопросы; иначе ему придётся, говоря словами Труди, всю жизнь потом упрекать себя.
Доехав до Главного вокзала, он почувствовал, что отлучка в туалет не только необходима, но даже безотлагательна. Но потом оказалось, что он не может туда попасть, кредитной карты у него при себе не было, а автомат для наличных денег на турникете не работал – видимо, слишком редко использовался. Пришлось ему сунуть монету в руку неизвестно кому, чтобы он открыл ему доступ своей картой. Ну и цены у них тут были, абсолютно ростовщические. После этого, помыв руки, он ещё раз проверил, правильно ли он разместил маленькую фотографию во внутреннем кармане чужого пиджака так, чтобы она сразу оказалась под рукой. Он пару раз повторил перед зеркалом ход своих
