Фредерик Форсайт - День Шакала
Но совещание и не думало успокаиваться. Одна мысль о том, что убийца может находиться в какой-нибудь миле от них и что в его графике покушение на президента может быть помечено завтрашним днем, вызывала у всех острую тревогу.
— Не исключено, разумеется, — прикинул полковник Роллан, — что, узнав от Родена через неизвестного нам агента Вальми о разоблачении плана по существу, Калтроп исчез, чтобы уничтожить следы подготовки к покушению. Скажем, вот сейчас он утопил винтовку и патроны в каком-нибудь шотландском озере, чтобы вернуться и предстать перед своей полицией как ни в чем не бывало. Трудненько будет подыскивать улики.
Над гипотезой Роллана поразмыслили и энергично закивали в знак согласия.
— Скажите нам, однако, полковник, — сказал министр, — будь вы наняты для такого дела и узнай вы о разоблачении заговора, поступили бы вы именно так, даже если вас пока и не опознали?
— Разумеется, господин министр, — ответил Роллан. — Будь я опытный убийца, я понял бы, что наверняка фигурирую в какой-нибудь картотеке и поэтому с разоблачением заговора ко мне рано или поздно нагрянет полиция и устроит обыск. Понятно, я бы постарался отделаться от улик, а что надежнее затерянного шотландского озера?
Серия улыбок, которыми его одарили из-за стола, показала, насколько всех устраивал ход его рассуждений.
— Из этого, однако, не следует, будто мы можем позволить птичке упорхнуть. Я все же считаю, что нам следует… позаботиться об этом господине Калтропе.
Улыбки исчезли. На несколько секунд воцарилось молчание.
— Не понял вас, — сказал генерал Гибо.
— Очень просто, — пояснил Роллан, — Нам было приказано разыскать и уничтожить этого человека. Может быть, он на время и отказался от своего плана. Но снаряжения он мог и не уничтожить, только припрятать, чтобы обвести британскую полицию. А после вернуться к тому, на чем кончил, но уже с новым планом, раскрыть который будет еще сложнее.
— Но если он все еще в Англии и британская полиция его обнаружит, она, конечно же, задержит его? — спросил кто-то.
— Не обязательно. Скорее, напротив. У них, вероятно, не будет никаких доказательств, одни подозрения. А наши друзья-англичане, как известно, весьма щепетильны насчет своих пресловутых «гражданских свобод». Боюсь, они его разыщут, снимут показания, а затем отпустят за отсутствием улик.
— Конечно, полковник прав, — вмешался Сен-Клер. — Британскую полицию вывел на него слепой случай. Они ведут себя как последние идиоты, у них еще и не такие разгуливают на свободе. Следовало бы поручить отделу полковника Роллана обезвредить этого Калтропа раз и навсегда.
Министр заметил, что все это время комиссар Лебель оставался молчалив и серьезен.
— А вы, комиссар, что скажете? Вы согласны с полковником Ролланом, что в настоящий момент Калтроп разбирает и прячет или же уничтожает снаряжение и бумаги?
Лебель посмотрел на два ряда напряженных лиц по обе стороны стола.
— Надеюсь, — произнес он тихо, — что полковник прав. Но боюсь, что он ошибается.
— Почему? — Вопрос прозвучал, как выстрел.
— Потому что, — мягко ответил Лебель, — Калтроп мог и не отменять операцию. Сообщение Родена до него могло и не дойти или же дошло, но он все равно решил идти до конца.
Тут-то Лебеля и вызвали к телефону. На сей раз он отсутствовал двадцать с лишним минут, а когда вернулся, то проговорил еще десять перед затаившим дыхание обществом.
— Что предпримем теперь? — спросил министр, когда комиссар закончил. Не торопясь, со свойственным ему спокойствием Лебель начал отдавать распоряжения, как генерал, разворачивающий вверенную ему армию, и никто из присутствующих, хотя все они были выше чином, не оспорил ни одного его слова.
Итак, — подвел он итог, — все мы спокойно и без шумихи проведем общегосударственный розыск Калтропа — Дуггана. Тем временем британская полиция займется проверкой в кассах авиакомпаний, на паромах через Ла-Манш и так далее. Если они первыми обнаружат его, то сами арестуют или сообщат нам, если он выехал. Если мы обнаружим его во Франции, мы его арестуем. Если окажется, что он в какой-то третьей стране, мы можем либо подождать, пока он, ни о чем не подозревая, въедет сюда, и взять его на границе, либо… прибегнуть к другим мерам. Тогда мое дело будет сделано: преступник найден. Однако до этой минуты, господа, я был бы вам очень обязан, если бы вы согласились работать так, как я укажу.
Вызов был такой откровенный, а самоуверенность — столь беспредельная, что возражений не последовало. Все просто кивнули. Промолчал даже Сен-Клер де Виллобан.
И лишь приехав домой в самом начале первого, он нашел слушателя, которому излил все свое бешенство: подумать только, этот коротышка, этот буржуйчик-полицейский оказался прав, а лучшие эксперты государства ошибались.
Он ничком лежал на постели, любовница слушала его с сочувствием и пониманием, одновременно массируя ему шею. И лишь перед самым рассветом, когда полковник крепко заснул, она смогла выскользнуть в прихожую и позвонить.
Главный инспектор Томас посмотрел на два различных ходатайства о паспорте и на две фотокарточки, разложенные на бюваре в круге света от настольной лампы.
— Прогоним еще раз, — приказал он старшему инспектору, сидевшему рядом. — Готов?
— Так точно.
— Калтроп: рост — пять футов одиннадцать дюймов. Верно?
— Так точно.
— Дугган: рост — шесть футов.
— Утолщенный каблук, сэр. Особые ботинки могут прибавить до двух с половиной дюймов роста. Коротышки на подмостках сплошь и рядом пользуются этим из тщеславия. К тому же, когда смотрят в паспорт, на ноги не глядят.
— Хорошо, — согласился Томас. — ботинки на утолщенном каблуке. Калтроп: цвет волос — шатен. Это еще ничего не значит: цвет может иметь разные оттенки, от светлого до темно-каштанового. Судя по карточке, должен быть темно-каштановый. У Дуггана тоже отмечено: шатен. Но он похож на светлого шатена.
— Совершенно верно, сэр. Но на фотографиях волосы обычно выходят темнее. Все зависит от освещения и где стоит лампа, ну, и так далее. Опять же он мог окрасить их посветлее, чтобы стать Дугганом.
— Хорошо, допустим. Калтроп: цвет глаз — карие, Дугган: цвет глаз — серые.
— Контактные линзы, сэр, проще простого.
— Прекрасно. Калтропу тридцать семь. Дуггану в апреле исполнится тридцать четыре.
— Пришлось помолодеть, — объяснил инспектор, — ведь настоящий-то Дугган, мальчонка, что умер двух с половиной лет, родился в апреле 1929-го. Этого не переменишь. Но кому придет в голову подозревать тридцатисемилетнего, если в паспорте сказано, что ему тридцать четыре! Поверят паспорту.
Томас взглянул на фотокарточки. На вид Калтроп был солиднее, полнее лицом, крепче сбит. Но чтобы стать Дугганом, он мог изменить внешность. Больше того, он, вероятно, изменил ее еще до первой встречи с главарями ОАС, с тех пор таким и остался и был таким, когда ходатайствовал о паспорте на чужое имя. Люди подобного типа, очевидно, обязаны были уметь месяцами жить под чужой личиной, чтобы избежать разоблачения. Оттого, вероятно, Калтроп и не числился ни в одной из полицейских картотек мира, что он человек ловкий и педантичный. Если б не тот карибский слушок, им бы никогда про него не дознаться.
Приметы Дуггана вместе с номером паспорта и фотокарточкой он спустил к операторам, чтобы их передали по телексу в Париж.
В эту минуту позвонили из Сомерсет-хаус. Там кончили проверять последнее ходатайство, и все оказалось в порядке.
— Прекрасно. Поблагодарите сотрудников и закругляйтесь. В восемь тридцать утра всем быть у меня, — сказал Томас.
Он откинулся на спинку кресла, чтобы немного соснуть. Пока он спал, незаметно наступило 15 августа.
16
Баронесса де ла Шалоньер остановилась у дверей своего номера и повернулась к молодому англичанину, который провожал ее. В полутьме коридора его лицо расплывалось неясным пятном.
Вечер прошел приятно, и она не могла решить, настаивать ли ей, чтобы на том он и кончился. Вот уже час, как этот вопрос не давал ей покоя.
День она провела в офицерском училище в Барселонетте, высоко в Альпах, где присутствовала на выпускном параде — ее сына назначили вторым лейтенантом в полк альпийских стрелков, где когда-то служил его отец. Она, безусловно, была самой привлекательной из приехавших туда матерей, однако церемониал присвоения ее сыну звания офицера французской армии заставил ее с чувством, близким к ужасу, полностью осознать, что через несколько месяцев ей исполнится сорок и у нее уже взрослый сын…
— Я очень приятно провела вечер.
Опустив ладонь на ручку двери, она рассеянно подумала: «Вдруг он вздумает меня поцеловать?» Не то чтобы ей этого не хотелось. Слова были банальны, но в глубине ее существа проснулось желание. Может быть, виной тому было вино, или злой кальвадос, заказанный к кофе, или пейзаж при лунном свете, но только она знала, что не таким виделось ей окончание вечера.
