Джеффри Арчер - Говорить ли президенту?

— Ты все неправильно поняла, Элизабет.

— Знаю, знаю, бедный непонятый агент. Конечно, ты любишь меня ради меня самой. И в твоей жизни нет другой девушки, — с горечью проговорила она. — По крайней мере, пока ты не приступил к новому делу. Что ж, считай, что задание только что для тебя закончилось. Иди поищи еще чью-нибудь дочь и соблазняй ее враньем про любовь.

Ее не в чем было упрекнуть. Не сказав ни слова, Марк вышел.

Он ехал домой в оцепенении. Люди, сидевшие в машине, которая шла за ним, наоборот, были особенно внимательны. Приехав, Марк отдал ключи Саймону и на лифте поднялся к себе.

Черный «бьюик» стоял в ста ярдах от здания. Двое людей видели свет в квартире Марка. Он набрал шесть из семи цифр ее телефона, но потом повесил трубку и погасил свет. Один из людей в «бьюике» снова закурил, вдохнул дым и взглянул на часы.

После долгих месяцев переговоров, запугиваний, уговоров и угроз законопроект о владении оружием наконец должен был быть представлен в палату представителей для окончательного одобрения.

Этому дню суждено стать важнейшей вехой в американской истории. Даже если за время пребывания на посту Флорентине не удастся сделать ничего больше, она сможет гордиться одним этим делом.

Что может помешать этому теперь? В тысячный раз задавала она себе вопрос. И в тысячный раз в ее мозгу проносилась одна и та же ужасная мысль.

Она снова заставила себя не думать об этом.

Четверг, утро, 10 марта

Директор проснулся как от толчка. Не стал вставать, а просто лежал в полном изнеможении; в этот час не оставалось ничего другого, кроме как лежать, глядеть в потолок и думать. Впрочем, и это не очень помогло. Он вновь и вновь прокручивал в голове события последних шести дней. Отменить операцию можно было лишь в самом крайнем случае: это значит, что сенатор и его приспешники выйдут сухими из воды. Быть может, они уже обо всем пронюхали и легли на дно — зализывать раны и готовиться к новой попытке? Так или иначе, решение предстояло принять ему.

Сенатор проснулся в 5.35 в холодном поту — впрочем, в эту ночь ему почти не удалось сомкнуть глаз. Ночь выдалась злая, с громом, молниями и сиренами. Звук сирен вышибал у него пот. Он не ожидал, что будет так нервничать. Услышав три гудка, он едва удержался, чтобы не позвонить председателю и не отказаться от участия в деле, несмотря на последствия, о которых ненавязчиво, но часто обмолвливался председатель. Но образ мертвой Кейн у его ног напомнил сенатору, что даже сейчас все смогут точно вспомнить, где он находился, когда было совершено покушение на Джона Ф. Кеннеди, и сам он никогда не сможет забыть, где был в момент смерти Флорентины Кейн. Впрочем, это пуга́ло меньше, нежели мысль, что его имя появится в заголовках газет, репутация будет навсегда погублена, а карьера окончена. И все-таки он едва не позвонил председателю — правда, скорее затем, чтобы обрести уверенность, хоть они и договаривались не вступать в контакт до следующего утра, когда председатель уже будет в Майами.

Пять человек уже умерли, но это вызвало лишь легкое волнение; смерть президента Кейн громом отзовется во всем мире.

Некоторое время сенатор невидящим взглядом смотрел в окно, потом отвернулся. Взглянул на часы: жаль, нельзя остановить время. Секундная стрелка неумолимо приближалась к 10.56. Он отвлек себя завтраком и утренней газетой. «Пост» сообщала, что ночью во время одной из самых жестоких бурь в истории Вашингтона во многих зданиях возник пожар и что река Лаббер-Ран в Вирджинии вышла из берегов, причинив серьезные разрушения. О президенте Кейн почти не упоминали. Жаль, нельзя прочитать завтрашние утренние газеты сегодня.

Первым директору позвонил Эллиотт, который сообщил, что текущие действия сенаторов Декстера и Харрисона не внесли никакой ясности в ситуацию — впрочем, безымянный человек и не знал толком, в чем она заключается. Буркнув что-то себе под нос, директор съел яйцо — с острой стороны — и прочитал сообщение в «Пост» о дьявольской погоде, обрушившейся ночью на Вашингтон. Он выглянул в окно: день стоял погожий и сухой. Прекрасный день для покушения, подумал он. Когда светит солнце, выползают гадюки. Сколько можно еще тянуть с сообщением о положении? По расписанию президент покидает Белый дом в 10.00. Нужно будет заблаговременно проинформировать начальника Службы личной охраны Х. Стюарта Найта и, если понадобится, и президента — хотя бы за час. Черт с этим, он оставит все как есть до последней минуты, а после даст полный отчет о своих действиях. Директор был готов рискнуть карьерой, чтобы схватить с поличным шустрого сенатора. Но рисковать жизнью президента…

Вскоре после 6.00 он поехал в Бюро. Нужно быть там за два часа до Эндрюса, чтобы проработать все донесения, о которых отдал распоряжение накануне вечером. Не многим из его старших помощников удалось выспаться сегодня ночью, хотя они, видимо, еще не догадываются о причине такой спешки. Скоро они об этом узнают. Его заместитель, помощник директора по расследованию, помощник директора по планированию и анализу, и глава отдела по борьбе с уголовными преступлениями этого подразделения помогут ему решить, продолжать или отменить операцию. Его «форд»-седан скользнул вниз по пандусу к подземной стоянке и встал на обычное место.

У лифта, как и всегда, его ждал Эллиотт — он никогда не опаздывал. Есть в нем что-то нечеловеческое, он должен уйти, думал директор, если мне не придется уйти раньше. Ему внезапно пришло в голову, что, возможно, сегодня вечером ему придется представить президенту прошение об отставке. Какому президенту? Не думать об этом — все само собой решится в назначенное время, а теперь нужно проработать действия на ближайшие пять часов.

Эллиотт не сообщил ничего толкового. В течение ночи и ранним утром и Декстер и Харрисон получали телефонные звонки и звонили сами, но ничего компрометирующего они не содержали. Никакой другой информации не ожидалось, директор спросил, где сейчас находятся двое сенаторов.

— Оба завтракают дома. Декстер в Кенсингтоне, Харрисон — в Александрии. С шести утра за ними наблюдают шестеро агентов, им приказано вести за ними слежку весь день.

— Хорошо. Если случится что-нибудь непредвиденное, немедленно сообщите мне.

— Разумеется, сэр.

Следующим был дактилоскопист. Когда он вошел, директор извинился, что загрузил его ночной работой, однако лицо и глаза человека светились оживлением, чего директор у себя не заметил, когда брился утром у зеркала.

Пяти футов четырех дюймов ростом, изящный и довольно бледный, Дэниэл Соммертон начал свой доклад. Работа с отпечатками пальцев была для него как игрушка для ребенка, настолько же профессия, насколько страсть. Соммертон стоял, а директор продолжал сидеть. Если бы директор встал, то лицо Соммертона оказалось бы на уровне его груди.

— Мы обнаружили семнадцать различных отпечатков пальцев и три различных отпечатка больших пальцев, директор, — радостно начал он. — Пришлось обрабатывать их нингидрином, а не йодистыми парами, поскольку по техническим причинам, которыми я вас не буду затруднять, мы не могли рассматривать каждый в отдельности.

Он высокомерно взмахнул рукой, подчеркивая, что не будет даже и пытаться с научной точки зрения объяснять это директору, хотя директор и сам бы признал, что дело это — бесполезное.

— Мы считаем, что можем идентифицировать еще два отпечатка, — продолжал Соммертон. — Данные по двадцати двум отпечаткам будут готовы через два — максимум три часа.

Директор взглянул на часы — уже 6.45.

— Молодец. Еще бы немного, и мы опоздали. Даже если результаты будут отрицательные, представьте их мне как можно скорее. И еще одна просьба: поблагодарите всех ваших сотрудников за то, что работали всю ночь.

Дактилоскопист вышел: ему не терпелось вернуться к семнадцати отпечаткам пальцев, трем отпечаткам больших пальцев и двум неопознанным отпечаткам. Нажав кнопку, директор попросил миссис Макгрегор пригласить в кабинет помощника директора по планированию и анализу.

Спустя две минуты перед ним стоял Уолтер Уильямс.

Пяти футов одиннадцати дюймов ростом, светлый, с тонким мертвенно-бледным лицом, над которым возвышался красивый высокий лоб, изборожденный морщинами — не от горестных дум, а от постоянного удивления. Уильямс был известен в Бюро под прозвищами Мозг и У.У. Его первоочередной обязанностью было руководить «мозговым центром», состоящим из шести, конечно, не столь блестящих, но тем не менее выдающихся умов. Директор часто предлагал ему решать гипотетические ситуации, на которые У.У. давал ответ, впоследствии, как правило, оказывавшийся верным. Директор безгранично доверял его суждению, но сегодня рисковать не мог. Теперь У.У. нужно постараться дать убедительный ответ на гипотетический вопрос относительно вчерашнего вечера, иначе его следующий вызов будет к президенту.