Воля народа [litres] - Шарль Левински
«Высшая мера наказания» – такую дурацкую формулировку не просто высосали из пальца. Тут явно стартовала скоординированная кампания, это было очевидно.
Но с чего бы это?
23
Он тогда всё-таки позвонил Элизе, правда, лишь вечером и незадолго до девяти заехал к ней, чтобы рассказать о бесплодном посещении Дома Вечерней зари. Она отнеслась к этому холодно, видимо, ожидала от него большего. Но она была того же мнения, что и он: от Лойхли, чего бы он ни знал когда-то, больше уже не дознаться, за какой историей гонялся Феликс Дерендингер. Этот след, наверное, был правильным, и год назад, когда Дерендингер посещал старика, был ещё горячим, но за это время Лаукман определённо сократился до Лойхли, он стал слюнявым стариком, из которого уже не выжать ничего вразумительного. Неумолимый Алоиз или просто сенильная деменция.
На сей раз Элиза не предложила вина, а ведь это могло бы быть совсем не обязательно дорогое божоле, но она просто расспрашивала Вайлемана, что его немного задело, ведь он не был её наёмным сотрудником и не обязан был являться с рапортом к своей работодательнице. После его доклада о Доме Вечерней зари она весьма холодно сказала, что при таких обстоятельствах случай больше не подлежит расследованию, поэтому самое лучшее было бы подвести черту под этой темой и прекратить розыски. Вот так просто. Ему даже показалось, что это с самого начала было для неё дело решённое, и его доклад только укрепил её в этом. Это прямо-таки разочаровало его.
Но, может быть, размышлял он потом, этот разговор показался ему таким безличностным оттого, что он нафантазировал в их отношения больше, чем чисто деловое партнёрство. Разумеется, он был неправ, ревнуя её к клиентам, профессия Элизы вовсе не касалась его, и тем не менее… Ведь умнее с годами не становишься, по крайней мере мужчины не становятся. Он ничего не рассказал ей – больше из строптивости – и о своей встрече с Фишлином, не рассказал и о том – раз уж она не хочет, чтобы он вёл расследование дальше, то ей не обязательно знать всё, – что заметил ошибку в статье Википедии о Лаукмане, во-первых, потому что это, скорее всего, была случайная неточность, но во-вторых также и потому, что эта тема могла быть хорошим поводом, чтобы через два-три дня позвонить ей ещё раз, мол, есть ошеломительно интересные новости, но его больной сустав чего-то забастовал, и не могла бы она – в порядке исключения – зайти к нему, и тогда он ей нальёт кальвадоса из Тургау и ещё добавит, и, может, на ней опять будет тот комбинезон с пуговками впереди, которые можно будет расстёгивать одну за другой, и потом…
Цыц, Вайлеман.
Сегодня сразу после завтрака он поехал в магазин подержанных товаров Брокенхаус, и там на кассе его действительно поджидал пластиковый пакет, набитый книгами, так что Фишлин не наобещал лишнего. Мужчина на кассе заглянул в пакет, сморщил нос – Вайлеману не нравилась эта формулировка, но здесь она соответствовала буквальной точности, – презрительно повертел носом и сказал:
– Книги? Ай, да заплатите, сколько хотите. Десять франков – не слишком дорого?
Вайлеман спустился бы в подвал и поблагодарил Фишлина, но ему не терпелось взглянуть на книги. Он готов был вынуть книги прямо здесь и просмотреть их, но это было бы слишком заметно, а он не хотел, чтобы его запомнили. Если с Лаукманом и его произведениями действительно есть какая-то особенность – хотя он полночи ломал себе над этим голову, но не мог взять в толк, что бы это за особенность могла быть, – то было лучше всего, чтобы мужчина из Брокенхауса забыл о нём как можно скорее или вспомнил бы какого-то чудаковатого пенсионера, который всё ещё предпочитает читать книги на бумаге.
Пакет с книгами был тяжёлый, ему приходилось через каждые несколько шагов менять руку, а когда он, наконец, сел в девятку, там, разумеется, не оказалось ни одного свободного места; в Цюрихе живёт слишком много народу, и все они никогда не слышали о том, что пожилым людям надо уступать место. Так неудобно было стоять, зажав пакет между ног, он был рад, когда смог, наконец, выйти на Хееренвизен. Пусть от трамвайной остановки до дома показался ему длиннее, чем когда бы то ни было, что было связано, с одной стороны, с тяжестью книг, а с другой стороны – гораздо больше – с его нетерпением. Это было как в детстве, когда в канун Рождества вечером ждёшь колокольчика, которым Христос-младенец – то есть папа – оповестит, что наступило время распечатывать подарки.
В самом верху в пластиковом пакете лежала неожиданная книга: Фишлин вложил ему в пакет подарочное издание Фанни Хилл и наклеил на книгу записку с рекомендацией: «Читайте лучше это. Это классика и порнография». Странный тип; надо позвонить ему и поблагодарить, решил Вайлеман, ведь у него есть визитная карточка.
Но сейчас ему было не до того: перед ним было полное собрание сочинений Лаукмана. По книгам было заметно, что они долго пролежали в подвале; затхлый дух напомнил ему о Лойхли, как тот лежал во входном холле дома престарелых на той лавке. Книги были сплошь замызганные, с навязчивыми картинками на обложках, рассчитанными скорее на неграмотных, чем на читателей. Вайлеман выкладывал книги на кухонный стол, стопочками по четыре штуки. Три раза по четыре.
И потом ещё одна.
Тринадцать книг. Тринадцать романов Цезаря Лаукмана. А в Википедии были приведены только двенадцать. Что не должно было ничего значить, но могло значить и очень много. У него был распечатанный из Википедии список романов, и теперь он их сравнивал по одному:
Труп в Цюрихском озере.
Собака, кошка, прикончен как мышь.
Похищение через учёбу.
И ещё, и ещё. Фишлин действительно нашёл всё на своих неупорядоченных стеллажах. И единственную книгу, которая не упоминалась в интернете ни разу: Всем боссам босс. На обложке изображён мужчина, одетый в чёрное, лица не разобрать, зато чётко виден револьвер, который он прячет за спиной.
Книга, которой – согласно Википедии – вовсе не существовало.
Когда Вайлеман что-то изучал, у него была привычка
