Сергей Магомет - Человек-пистолет, или Ком
— Тысяча триста пятьдесят девятый, — снова вздохнул я и, покачав головой, в сердцах пробормотал: — Черт, во что только спьяну не ввяжешься!..
— Что такое? — строго спросил Ком.
— Я говорю, давай, веди к победе коммунизма! У нас ведь впереди еще целых пятьсот лет борьбы с мраком, нужно поторопиться! — воскликнул я.
— Вот это ты очень хорошо сказал, Антон! — одобрил Ком.
— Руководи, брат. — Я махнул рукой. — Если знаешь, куда идти…
— Я знаю, — твердо сказал он.
Мы вышли на вокзальный перрон, запруженный подмосковным людом, который возвращался домой после работы. Подкатил поезд, и мы влезли в вагон. Давка была адская. «Куда прешь! — тут же заорала на Кома какая-то пожилая тетенька в вязаном берете. — Тут люди без ног стоят!» Я, между прочим, отметил про себя, что Ком, вместо того чтобы проявить те качества, о которых я вычитал в учебнике по психиатрии: раздражительность, гневливость и взрывчатость, начал как раз очень вежливо и терпеливо оправдываться перед поливавшей его грязью тетенькой, пока той не надоело злословить.
— И стоило перед ней так рассыпаться? — удивленно шепнул я ему.
— Что ты! Бедная женщина! — возразил он горячо, словно извиняясь за нее передо мной. — Всю жизнь вот так — мотаться в переполненных электричках!
— А я бы ее просто послал…
— Представь, — Ком укоризненно покачал головой, — разве Владимир Ильич мог бы позволить себе что-либо подобное!
— А при чем тут Владимир Ильич?!
— А разве ты не хотел бы быть похожим на него?
— А разве это возможно?
— Ну по крайней мере если у тебя есть совесть, ты должен к этому всеми силами стремиться.
— И ты — стремишься?
— Конечно.
Через час мы прибыли в город Подольск. Мы пересекли вокзальную площадь и углубились в плохо освещенные улочки. Около темною, четырехэтажного здания старой, кажется еще довоенной постройки, школы Ком велел подождать, а сам скрылся за дверью. Я не успел соскучиться. Через минуту он выглянул и махнул рукой, чтобы я заходил.
— Я познакомлю тебя с одним очень хорошим, порядочным а, главное, абсолютно надежным человеком, — сказал Ком. — Этой мой бывший учитель. Он вел у нас военное дело. Если что-то понадобится, к нему можно прийти и днем и ночью и он сделает все, что только в его силах…
Тщательно заперев дверь, Ком взял меня за руку и уверенно провел в полутьме через вестибюль.
— Осторожно, ступеньки!
Внизу, в подвальном помещении, горел тусклый свет. Там я увидел щуплого пожилого человека в зеленой военной рубашке и узком военном галстучке, пришпиленном облезлой латунной заколкой.
— Товарищ майор, — обратился к нему Ком, — разрешите представить вам Антона, моего самого близкого друга.
У майора был открытый, добрый взгляд. Он приветливо подал мне руку, и я с удовольствием ее пожал.
— Да, да, сынок, он много рассказывал о тебе в своих письмах! Я вопросительно взглянул на Кома.
— Не будем терять времени, — поспешно сказал тот. — У нас сегодня насыщенная программа занятий!
— Я все приготовил, — кивнул майор, посерьезнев. — Сначала стрельбы? — спросил он.
— Как обычно, — подтвердил Ком.
Майор открыл обитую железом дверь, и мы вошли в низкую подземную галерею шириной всего два-два с половиной метра, а длиной метров двадцать. В галерее был устроен свой школьный тир. На бетонном полу расстелены две брезентовые подстилки. На одной лежала мелкокалиберная винтовка, на другой — мелкокалиберный пистолет.
— Ну, командуйте, товарищ майор, — сказал Ком.
Майор привычно подтянулся, откашлялся и глуховатым баском приказал:
— На огневой рубеж — шагом марш!.. Ложись!.. Заряжай!.. Огонь!..
И мы принялись палить по мишеням (я из винтовки, Ком из пистолета), а майор, глядя в специальную подзорную трубу, корректировал:
— О так, сынки… Правая, бери левей!.. О так… Левая, бери правей!.. О так…
Затем мы с Комом поменялись оружием, а также (переменив мишени) сделали по серии выстрелов из положений «с колена» и «стоя». Майор подходил то к одному из нас, то к другому (чаще, конечно, ко мне) и указывал на ошибки в технике стрельбы. В галерее повис вкусный пороховой дым. Мы расстреляли по две упаковки патронов. Я получил огромное удовольствие. В меткости почти не уступил Кому.
Тут же в галерее, переодевшись в полувоенные комбинезоны, мы приступили к физической разминке. Тем временем майор вышел и вернулся, неся в каждой руке по учебному автомату со складным прикладом (в десантном варианте). Последний раз я держал в руках автомат на стрельбах в военных лагерях после института… Вдобавок майор принес еще два штык-ножа и примкнул их к стволам.
Около двух часов мы с Комом отрабатывали приемы рукопашного боя с применением оружия, которыми Ком владел виртуозно. Он учил меня увертываться от прямых и хитрых боковых ударов штыком, отражать нападение из любого, даже самого неудобного положения, выбивать из рук противника оружие ногой или при помощи своего автомата, искусно уклоняться от линии огня… В узком пространстве галереи все движения были весьма затруднены, но это как раз вынуждало максимально напрягать внимание и особенно четко и быстро реагировать на каждое движение противника… Выполняя перекаты, применяющиеся для выхода из-под обстрела, я чувствовал саднящую боль от едва начавшей заживать, а теперь снова растравленной раны, которую мне удружил Сэшеа, и старался не думать о том, что рана, вероятно, снова закровоточит, и тогда — пропали еще одни мои трусы, — что подумает Лора… Майор с удовольствием наблюдал за нашими занятиями. Он сидел на стуле.
— О так, сынки… О так…
Затем, пока я отдыхал, Ком и майор притащили специально сколоченный шит в виде человеческого силуэта и установили в конце галереи.
— Ты в детстве увлекался метанием ножа — спросил меня Ком.
— Еще как увлекался! — ответил я. — Я метал его лучше всех во дворе!
Ком взял свою шинель, что-то проворно извлек из рукавов и из-за отворотов и, подойдя ко мне, показал четыре остро заточенных металлических стержня величиной с ладонь.
— Ну, попробуй, — предложил он, протянув мне один стержень. Я взвесил стержень в руке и определил центр тяжести.
— С какого расстояния — спросил я.
— С какого хочешь…
Я отошел от щита на несколько шагов, примерился и сделал бросок. Стержень ударился в щит под косым углом, спружинив и выломав щепку, отскочил со звоном на бетонный пол. Я поднял его и повторил бросок. На этот раз стержень кое-как застрял в щите.
— Ну как? — поинтересовался я у Кома.
— Неплохо, сынок, — ответил вместо него майор, — но ведь в боевой ситуации второй попытки у тебя может и не быть.
Ком отмерил от мишени пятнадцать шагов и, обращаясь ко мне, сказал:
— Голова. Горло. Сердце. — И тут же один за другим крепко вбил в щит три стержня точно в указанные места.
Я уже не изумлялся своеобразному мастерству Кома… Но мне вдруг вообразилось: а что если бы это были моя олова, мое горло, мое сердце?..
— Оценка — отлично, — сказал майор.
Остаток занятия мы упражнялись в метании этих зверских стержней, а также обращению с ними в рукопашном бою. С непривычки у меня заломило натруженное плечо. Ком велел сесть и тщательно размассировал мне плечевой сустав.
После «занятия» майор принес ветошь и смазку, и мы принялись чистить, как и полагается после стрельб, мелкокалиберные винтовку и пистолет, а заодно автоматы и штыки-ножи. Пока мы приводили в порядок «материальную часть», майор вскипятил воду в электрическом чайнике, заварил чай и расставил стаканы.
За чаем отставной майор привычно излагал свои умеренно диссидентские убеждения. Он, как говорится, не уважал властей, видел во всех действиях и мерах правительства одни только глупости — все нуждалось в переменах, все было плохо, все шло прахом…
— От тоже член организации? — спросил я Кома, когда мы вышли из школы и Ком провожал меня обратно к вокзалу.
— Какой организации? — удивился он.
— Ну или как это называется Организация Подполье Партия? В общем эта ваша система служения великому делу… А?..
Про себя я думал: «Просто в голове не укладывается, что в наше время может существовать какое-то подполье!.. Это уже где-то рядом с масонским бредом и манией преследования Сэшеа. Маразм! Маразм!..»
— Это НИКАК не называется, — сказал Ком.
Мне показалось, что он всячески старается уклониться от прямого ответа, прикидываясь непонимающим, отмалчиваясь, но я не оставлял попыток вытянуть из него что-то более определенное.
— Я же тебе все объяснял, — начал раздражаться Ком. — Еще когда мы с тобой поклялись друг другу пожертвовать собой для борьбы за справедливость, как когда-то Герцен и Огарев во времена своей юности…
