Сергей Магомет - Человек-пистолет, или Ком
— Ты… не шутишь?
— Честное слово, мне надоели и мои шутки, и твои фантазии! — разошелся я. — У нас с тобой разговоры… Курам на смех!.. Ты пойми, ты же школьница, девочка еще, тебе учиться надо и скромней, скромней себя вести! Ну где твоя девичья стыдливость, де целомудренность? До чего ты докатишься, если будешь продолжать в таком духе?..
— И ты с Лорой… — снова начала Жанка, краснея.
— С Лорой или еще с кем, тебя не касается! — отрезал я.
— Ах, так!.. Ну так знай, я сегодня же скажу маман все, что она хочет услышать о тебе! — вспылила Жанка.
Конечно же, я испытывал чувства совершенно противоположные тем, что мне приходилось изображать, изливая на нее, моего ангела, раздражение по поводу отвратительных происков маман. Я ненавидел себя за то, что обижаю ее, и уж совсем было собрался просить прощения, однако ее угроза взвинтила меня до такой степени, что, вместо того чтобы мириться, я заорал пуще прежнего.
— И маман твоя — дура, и ты — такая же патентованная!
После чего Жанка со своими слезами пошла в одну сторону, а я со своим костюмом — в другую. «Что-то будет, — подумал я, — если она сгоряча выполнит свое обещание?»
По пути домой в вагоне метро я задремал и, выскочив полусонный на своей станции, сообразил (когда поезд уже ушел), что оставил на сиденье сверток с костюмом.
— Мне кто-нибудь звонил? — спросил я Лору дома.
— Нет, — ответила она, из чего я сделал вывод, что Ком обиделся на меня за мою необязательность (поскольку я так и не пришел в «Некрасовку») и, может быть, даже решил, что со мной больше не стоит иметь дело.
И слава богу. Это как раз мне на руку. Пусть поищет себе другого компаньона-соратника, который разделит с ним его идею-фикс…
Лора накормила меня отменным ужином, после которого мы легли в постель, и я уже не в состоянии был о чем-либо размышлять.
Ночью мне снилось, что я овладеваю на «свадебном диване» какой-то женщиной, причем в комнате темно и я никак не могу разобрать, кто подо мной — Лора или Жанка. Я напряженно вглядывался в прекрасное лицо женщины, мне отчаянно хотелось назвать ее по имени, но я не мог этого сделать. Я переворачивал ее лицо, как монету — орел — решка — орел — решка… Я понимал, что сошел с ума, и уже сигналят под окном машины спецмедслужбы, и бегут по лестницам санитары и милиционеры, но еще есть время скрыться, и я бросился к двери, но тут столкнулся с Комом, который почему-то нарочно мешал мне пройти, хотя знал, что меня преследуют. Я попытался сдвинуть его с места, но он словно врос в пол и не внимал моим просьбам и призывам с необъяснимым, тупым упрямством…
Следующие полдня протекли относительно спокойно. Я даже не вспоминал о Коме. По радио транслировалась с закрытия съезда речь Леонида Ильича, сообщившего, что пленум избрал товарища Брежнева генеральным секретарем на очередной срок, и выразившего искреннюю благодарность за доверие (бурные аплодисменты, все встают)… Фюрер рассказал по этому случаю старый анекдот о тех, кто всегда «за». Я рассказал про трамвай, поезд и самолет, Сэшеа — про пылинку. Сидор — про «тот» свет. «А вот еще!..» — начинал каждый из нас… Так мы, обыватели, отреагировали на это государственно-важное событие.
Все было так привычно и размеренно, что я особенно ясно ощутил, как утомила и издергала меня эта последняя, сумасшедшая неделя. Теперь я почти радовался возможности расслабиться в атмосфере «замкнутости и ограниченности», царившей в нашем родном учреждении и которую так ненавидел мой друг Сэшеа…
И вот, когда после неторопливо поглощенного комплексного обеда мы с Сэшеа перекуривали на лестнице черного хода и я рассеянно смотрел на моего друга, который, во-первых, подправлял гвоздиком некоторые детали в рисунках на подоконнике, а во-вторых, пытался осмыслить вслух мировые проблемы при помощи своей (по меткому выражению Федора Михайловича) «карманной» философии, — в этот самый момент появилась Оленька и принесла известие о том, что только что Фюрер привел в лабораторию очень странного молодого человека, которого представил как нашего нового лаборанта.
— Что же в нем такого странного? — поинтересовался я.
— Да уже одно то, как он одет! — воскликнула Оленька. — В солдатской шинели, в сапогах, в какой-то панаме!..
Я, наверное, здорово побледнел.
— Что с тобой? — удивился Сэшеа. — Это же наш Ком! Мы же сами сосватали его к нам на работу!
— Я как-то забыл об этом, — пробормотал я.
— Ну пойдем, — потянул меня Сэшеа, — поприветствуем старого друга!
Когда мы вошли в помещение лаборатории, Ком уже сидел за столом и прилежно изучал служебные инструкции, целую кипу которых выдал ему Фюрер. Ком поздоровался с нами таким блеклым, будничным тоном и взглянул на меня с таким равнодушием, что я было впал в заблуждение, что все наши с ним прежние клятвенные договоренности действительно аннулированы.
— Значит, теперь опять все вместе! — бодро прошепелявил Сэшеа, придерживая ладонью зафиксированную челюсть.
Немного погодя, мы вышли втроем на лестницу поболтать, но болтали только мы с Сэшеа, а Ком отделывался лишь односложными «да» и «нет» и производил впечатление человека неинтересного и скучного, который и беседу-то поддержать не в состоянии. Я даже как-то огорчился, когда, внимательно приглядываясь к Кому, не смог заметить и проблеска той неистовости и целеустремленности, кипевшей в нем еще два дня назад.
— Да, армия явно не пошла на пользу его умственному развитию! — со вздохом шепнул мне Сэшеа.
— Ладно, — огрызнулся я, — ты со своим «умственным» развитием вообще бы помалкивал!
Я, конечно, понимал, что туповатое равнодушие Кома напускное. Но неужели он так легко разочаровался во мне? Даже обидно как-то стало… Впрочем, я снопа подумал: «И слава богу!..»
Между тем в конце рабочего дня, двигаясь в потоке сотрудников по коридору, я услышал за своей спиной тихий, но внятный голос Кома:
— Встретимся через полчаса на «Курской». У первого вагона от центра. Понял?
В его голосе была такая уверенность и властность, что я вдруг сразу согласился:
— Понял… — И тут же потерял Кома из виду.
На улице меня окликнул Сэшеа.
— Какие планы на вечер?
— Не знаю, — недовольно сказал я. — Так, пройдусь…
— То! да пройдемся вместе? — предложил он.
— Нет уж!.. Ты давай, поезжай домой. Тебе теперь нужно заглаживать перед женой вину.
— Вот еще!
— Нет уж, — строго сказал я, — ты давай свой гуманизм не только на словах исповедуй, но и докажи на деле!
Сэшеа подозрительно посмотрел на меня.
— Пока! Пока! — нетерпеливо сказал я, замедляя шаг.
Сэшеа обиженно ушел вперед, но еще несколько раз оглядывался. В метро я подождал, пока он сядет в поезд, а сам дождался следующего.
Несмотря на то что я все-таки прибыл на «Курскую», у меня в общем не было желания встречаться с Комом. Я решил не выходить на место встречи, а просто понаблюдать издалека, как он ждет, а потом… Может быть, подойти и под каким-нибудь предлогом сразу же распрощаться — особенно, если он потянет меня на очередное «занятие», — а может быть, и вовсе не подходить?..
Чтобы не быть замеченным, я осторожно выглядывал из-за серо-мраморной колонны, да и то только в моменты, когда из вагонов поезда начинал сыпать народ… Время шло, но Ком у первого вагона не появлялся… Понервничав минут пятнадцать, я уже собрался уходить, как вдруг над моим ухом раздалось:
— В чем дело, Антон? Где мы договорились встретиться?
— О господи, — сказал я, — а сам ты где был?
Ком сделал знак следовать за ним и стал бегом подниматься по эскалатору. Подковки на каблуках его сапог так и замелькали. «Вот скачет, конь!» — подумал я, никак не в состоянии привыкнуть к его стремительности, но стараясь не отставать.
— Я хотел тебе сказать… — начал я наверху.
— Все знаю, — прервал Ком. — Вспомни, тогда, до реки, ты тоже хотел что-то сказать, но потом понял, что все это пустое, раз мы принадлежим не себе, а нашему великому делу.
— Великому делу! — проворчал я себе под нос. — Но теперь совсем другое дело!..
— Я знаю, что другое, — уверил меня Ком. — Чувствую, что тебя опять мучают сомнения. Это оттого, что ты сильно отравлен мещанским духом. Тебе, наверно, сейчас больше всего хочется, чтобы тебя оставили в покое, чтобы все продолжалось, текло по-старому — как придется. Настоящая жизнь кажется тебе ненастоящей и наоборот… Правильно. Но ты не бойся, я тебя не брошу. Никогда не брошу!
— Спасибо, — вздохнул я.
— Ты не должен позволять себе расслабляться ни на минуту. Старайся сохранять в себе то состояние, как в ту первую ночь, когда ты понял, как надо жить, когда мы стали с тобой как братья! Победить или умереть — другого пути у нас нет. Вспомни нашу клятву! Вспомни, какой сейчас год!
