Сергей Магомет - Человек-пистолет, или Ком
У меня создалось впечатление, что мы кого-то ждем или ищем. Между тем уже стемнело, час пик прошел, и электрички быстро пустели. Ком пока что не подавал мне никаких знаков. Едва я успевал отогреться в вагоне, как нужно было снова выходить на платформу и подставляться промозглому ветру. (Тут я, между прочим, с большим сочувствием вспомнил о постовых милиционерах, для которых такое времяпрепровождение есть повседневная обязанность.)
Вместо того чтобы удивляться нашему непонятному дежурству, я удивлялся своему терпению. В отказе от собственной воли и подчинении воле Кома было нечто освобождающее от моральных и физических неудобств. Даже мыслительная деятельность как бы замедлялась, протекала не вполне оформлено, да и была вообще необязательна. Мысли уже не были мыслями в точном смысле этого слова, а скорее полуфабрикатами…
«…Я сам предложил Лоре сегодня же подать на развод, и она согласилась, но на протяжении всего дня ни я, ни она не побеспокоились созвониться и условиться более определенно… Как будто бы обоим это было безразлично… Как будто бы никому ничего не нужно… Я шатаюсь с Комом по поездам, а Лора… что будет, то и будет… никаких взаимных упреков…»
Когда из противоположного тамбура вошли трое ребят, в вагоне не набралось бы уже и десятка пассажиров. Парням было лет по восемнадцать, и вид у парней был такой, что любая пожилая тетенька в вязаном берете определила бы их как личности, чье место в колонии. Все в самострочных плисовых штанах, коротких курточках с карманами на груди и красно-белых шарфах; патлатые, дурашливые, но с хозяйским видом поглядывающие по сторонам… Я сразу подумал, что мимо Кома они так просто не пройдут… И действительно, один из них (с лицом полуребенка-полустарика) вынул руку из нагрудного кармана и, бессмысленно ухмыляясь, нахлобучил ему на глаза панаму.
Я уже мысленно жалел парня, хорошо представляя себе, каким жестким может быть отпор Кома, но Ком лишь поправил панаму и — как воды в рот набрал, — так что парню, явно ожидавшему, что «клиент начнет выступать», и даже в ожидании этого замедлившему шаг, пришлось пройти мимо… Вероятно, у моего друга имелись какие-то свои — нравственные или конспиративные — соображения, чтобы не ввязываться в скандал; во всяком случае я был рад, что все обошлось, так как знал, что у парней в карманах вполне могли быть припасены и ножи, и кастеты.
Однако радость моя была преждевременной… Своим любопытным взглядом, неосмотрительно направленным на парней, я сам оказался объектом их прилипчивого внимания. Один из них плюхнулся на скамейку рядом со мной, а двое других — напротив. Взглянув на Кома, я увидел, что он взялся за подбородок, а потом прикоснулся к воротнику, что означало: «Внимание, опасность!» Это я и без него понимал… Тут же мелькнула догадка: а не такого ли именно случая, пересаживаясь со мной с одной электрички на другую, искал Ком? Не значит ли это, что таким способом он решил на практике испытать мои бойцовские качества?! Я снова взглянул на него и, встретив его спокойно изучающий взгляд, уверился, что так оно и есть. «Ну уж нет, дудки, — подумал я, — чтобы ради его забавы я стал связываться с этими козлами!..»
— Чего уставился? — между тем уже интересовался у меня один из «козлов» (опять-таки тот, который сначала задирал Кома, а теперь не сводил мутного взгляда с меня).
Вопрос был, конечно, чисто риторический. Я понимал, что независимо от моего ответа или даже при отсутствии такового «козел» запрограммирован однозначно. Тем не менее как можно дружелюбнее, пробормотав «Пардон, пардон!», я поднялся с места и попытался покинуть компанию. Мне пришлось пробираться через три пары нахально вытянутых ног.
— Все нормально, пацаны, — бормотал я, — «Спартак» — чемпион…
Тут «козел» поддал мне подъемом ботинка между ног. Не сильно, но достаточно, чтобы я подскочил. Компания дружно засмеялась.
— Мудофель! — вырвалось я.
На лице полуребенка-полустарика изобразилось нарочито строгое выражение, которое он, вероятно, перенял у директора своего ПТУ, человека «старого закала».
— Иди сюда! — приказал он.
Вставая, он потянулся, чтобы ухватить меня за куртку, но я хлестко ударил его кулаком в зубы, отчего его голова мотнулась набок словно у куклы. Медлительно выпрямляясь, он издал звук поцелуя, как будто я его бог весть как наградил, и его уста растянулись в дегенеративную улыбку, по которой прочитывалась вся его дурная наследственность и не менее дурное воспитание… Я хотел что-то сказать, но он вдруг так лягнул меня в бедро, что я отлетел через проход на соседнюю лавку. Я оглянулся на Кома, но тот даже не шелохнулся.
«Козлы» оттесняли меня в тамбур. Пока я отмахивался от одного, другой перелез через спинку сиденья и ударил меня сбоку, сбив шапку. Тут же третий ударил меня два раза в лицо, и я выскочил в тамбур, чувствуя, что отбитые губы немеют, а левая сторона лица начинает пульсировать, словно мне за щеку сунули часовой механизм. Я распахнул дверь в соседний вагон и хотел бежать туда, но «козел» схватил меня за куртку и потащил назад. Обернувшись, я наотмашь ударил тыльной стороной кулака; «козел» поскользнулся и упал, увлекая меня за собой. В это время другой схватил меня за волосы, а третий — за руки, прижимая к полу. От одного удара ногой в бок я успел прикрыться локтем, другой удар пришелся вскользь по голове. Я извивался, брыкался; я видел, что один из «козлов» нетерпеливо скачет надо мной, примеряясь и делая широкие футбольные замахи, чтобы поточнее ударить ногой в голову, меня протащили по полу за ногу, чтобы развернуть поудобнее и лишить возможности прикрыться, мне удалось вырваться, подобраться и даже начать вставать, но тут я обнаружил, что «козел» все-таки оказался прямо передо мной и уже отвел ногу для страшного удара, нацеленного в лицо, что, судя по всему, должно было стать последним моим жизненным впечатлением… Однако в следующий момент «козла» вдруг швырнуло в противоположный угол — только коленками взбрыкнул, — и я увидел перед собой полы знакомой солдатской шинели и сапоги под голубыми джинсами навыпуск…
Пока Ком обрабатывал двух других, я успел вскочить на ноги, сориентироваться и перевести дух. Поезд подошел к платформе, и двери распахнулись. Один «козел» выпрыгнул из вагона сам, другого вытолкнул Ком, тот было сунулся назад, но Ком легко отбросил его ударом ноги в грудь, причем получилось эффектно: как только «козел» вылетел вон, двери захлопнулись, и поезд тронулся.
В тамбуре с нами остался последний — с лицом полуребенка-полустарика. Он причмокивал губами. Он вытащил из кармана своей курточки круглое, длиной с авторучку шило и все с той же улыбкой дегенерата зачертил им воздух. Кажется, он забыл все слова, кроме слова «суки»… Ком чуть посторонился, как бы приглашая меня поупражняться. «Козел» слизывал кровь с нижней губы.
— Обалдел, друг? — миролюбиво обратился я к нему, показывая на шило. — Ведь, наверно, и октябренком был, и пионером, а?
Между тем Ком легонько подталкивал меня вперед.
— Ведь мы вас не трогали, — продолжал я. — Вы начали первые… Да погоди ты! — раздраженно бросил я Кому, который продолжал подталкивать меня. — Какие у тебя к нам претензии? — спросил я «козла». — Поговорим по-человечески?..
— Обоих тут, — сказал «козел», — при-ко-лю.
— Неужели ты такой кровожадный? — удивился я.
— Обоих, — повторил он, ухмыляясь и целя шилом то в меня, то в Кома.
— Да брось, старик… — начал я, но тут «козел» дернулся и сделал несколько угрожающих тычков.
Я попытался выбить у него шило ногой, но промахнулся и отпрянул.
— Не так, не так… — недовольно проговорил Ком и плавно скользнул вдоль стены, опускаясь так низко, словно шел в «шпагат».
Однако «козел» оказался вовсе не так отчаян, как мне подумалось сначала. Он поспешно юркнул в вагон и, пятясь задом и держа наготове шило, затравленно заверещал:
— Встретимся еще! Никуда не денетесь! Обоих отловим — умоетесь!..
И, развернувшись, пробежал по проходу между скамейками к противоположному тамбуру и скрылся в соседнем вагоне. Мы его не преследовали.
Ком остался неудовлетворен итогами «занятия», не доволен мной. Мало того что, даже не предупредив, он подставил меня шпане (а он, видимо, прекрасно знал, что по вечерам в пригородных электричках болтается достаточно шпаны), так еще и упрекал за то, что я растерялся в этой, по
его мнению, элементарной ситуации, позволил набить себе физиономию и не справился с «козлами» собственными силами, на что (опять-таки, по его мнению) я был вполне способен… Мои же упреки его абсолютно не трогали. Казалось, во всем происшедшем он видел опасного не больше чем в физзарядке; утверждал, что это просто невинные детские игры в сравнении с тем, с чем нам, возможно, предстоит столкнуться в будущем.
