Сергей Магомет - Человек-пистолет, или Ком
— В будущем? — переспросил я.
— Изощренная жестокость и коварство организованного социального зла не имеет пределов, — произнес Ком загадочную фразу и, подумав, добавил. — «Цель — любой ценой» — это страшный принцип, но мы вынуждены руководствоваться им, потому что для наших врагов он самая естественная и привычная вещь…
На обратном пути в Москву Ком предупредил меня, что нам придется повторить вылазку и именно на этом же самом маршруте. Он назначил вылазку на пятницу, а четверг (то есть завтрашний день) решил посвятить дополнительной «физической и психологической» подготовке, чтобы уж наверняка я не впал в растерянность и моя реакция на подобные обстоятельства была мгновенной и не давала осечки.
(Что касается меня, то я ни на минуту не сомневался в одном: повторная вылазка, чтобы подставить себя банде озверевших «козлов», мягко говоря, смахивает на самоубийство…)
Последние события заставили меня серьезно задуматься. Меня чрезвычайно угнетала прямо-таки патологическая сосредоточенность Кома на моей персоне. В привязанности ко мне я видел корень тех неприятных обстоятельств, в которых я запутывался все больше и больше, и чтобы как-то ослабить эту привязанность, я решил прибегнуть к уловке.
На следующий день на работе, улучив момент, когда мы с Комом оказались вдвоем, я завел разговор на тему: а почему бы ни приобщить к нашему великому делу еще кого-нибудь — скажем, Сэшеа. Ведь мы давно знаем друг друга, и, кажется, Сэшеа вполне можно было бы доверять, особенно если учесть его постоянную тягу к гуманизму, самосовершенствованию, справедливости, духовности и прочему… Кроме того, у него прирожденные способности к конспирации — вообще к различным тайным операциям, он мог бы быть нам очень полезен — почему бы нет?.. Я решил переключить внимание Кома с себя на Сэшеа.
— Давай поговорим с ним, — с жаром предложил я. — Намекнем ему на нашу систему, на возможность участия в некоей благородной миссии…
Ком взглянул на меня с недоумением, словно не ожидал, что я способен предложить такую глупость.
— Хочешь, я сам с ним поговорю? — продолжал я тем не менее. — Это можно было бы как-то завуалировать, преподнести как шутку, а в случае чет вообще сделать вид, что он неправильно понял… Что ты молчишь? Почему бы ни попробовать? Ты не согласен?
Взгляд Кома менялся… Мне уже довольно хорошо был знаком этот его черный, пристальный взгляд (взгляд идола или истукана), который все сильнее действовал мне на нервы. Мне казалось, что Ком вот-вот начнет издавать свои судорожные «кр-р», «кр-р», от которых у меня мороз по коже, как если бы по стеклу железом…
— Ну, что ты? — забеспокоился я, кладя руку ему на плечо.
— Что? — мрачно переспросил Ком. — А ты действительно можешь поручиться за Сэшеа своей жизнью передо мной?
— Ну, — пробормотал я, — я же не говорю, чтобы сразу посвящать его во все… Но что ужасного случится, если я просто намекну ему? Почему не попробовать?
— Попробуй… — покачал головой Ком. — Но знай, потом его придется немедленно УБРАТЬ… И тебе это придется сделать самому!
Видя, что я растерянно молчу, Ком немного смягчился:
— Нет, Антон, — сказал он, — Сэшеа совершенно не подходит для нашего дела. Можешь мне поверить. Он слабый и болезненно самолюбивый человек, а главное — не любит людей. Я его изучал.
— А я, по-твоему, лучше?
— Даже сравнивать нельзя! — воскликнул Ком.
(Ну откуда, черт побери, у него такая вера в меня?! Должно быть, ему просто хочется верить — и все тут, — верить в меня так же безраздельно, как он верил в своего погибшего друга Антона… Его ничем не собьешь! Да и доказывать, что я могу оказаться хуже, чем он обо мне думает, сейчас, пожалуй, к тому же и не безопасно…)
— В конце концов, — пробормотал я, — разве я один такой хороший?! Разве больше не найдется достойных людей?.. По-моему, делу бы не помешало, если бы наши ряды постоянно росли.
— Так-то оно так, — вздохнул Ком, задумчиво потрепав ус-квадратную скобку, — но по-настоящему достойных людей крайне мало…
— Найти новые, скромные таланты нелегко, но эту нелегкую работу надо проводить! — поспешно процитировал я по памяти фразу из его «ленинской» тетрадки. — Так, кажется, учит нас Владимир Ильич?
— Молодец! Это ты очень к месту отметил! (Взгляд идола превратился в хороший человеческий взгляд.) Безусловно эту работу надо проводить, но… с чрезвычайной тщательностью!
Я уже не раз замечал, что любое упоминание о Ленине действует на Кома исключительно благотворно и настраивает его на душевный лад. Теперь же (может быть, первый раз в жизни) я пожалел, что не силен в теории марксизма-ленинизма, чтобы с ее помощью попробовать расшатать экстремистскую систему Кома, которая, как я чувствовал, основана им на несколько вольном и своеобразном толковании классиков… Я чувствовал, что пара метких цитат могла бы вовлечь Кома по крайней мере в диспут о правильности его воззрений на общество и борьбу со злом, но — увы! — я и в школе, и в институте как-то совсем этим не интересовался.
— Отвечу на твой вопрос о кадрах пока только в самом общем виде, — тихо говорил Ком, взяв меня под руку. — В нашей кадровой политике главным должен быть строжайший принцип: в цепочке не должно оказаться ни одного слабого звена!.. А в настоящий момент, кроме тебя, я не вижу достаточно надежных кандидатур…
— Да и со мной, как я понимаю, еще предстоит повозиться, — хмыкнул я.
— Ну теперь не так уж и много, — успокоил меня Ком. — Дело техники. Мы разошлись по своим рабочим местам.
Однако вопрос «кадров», надо думать, еще и до того, как я затеял этот разговор, был Кому отнюдь не безразличен.
Через некоторое время он сам подошел ко мне и поинтересовался, какого я мнения о Сидоре.
— Ты решил завербовать Сидора? — изумился я. — Он же отец двух детей! И вообще…
— Это не имеет значения. Я думаю, что к нему следует хорошенько присмотреться. Кажется, он остро чувствует социальную несправедливость…
Я так поразился выбору Кома, что, несмотря на все свое желание переключить его внимание на кого-нибудь еще, чуть было не заспорил.
— Что ж, попробуй, — сказал я. — Он, конечно, весьма чувствует социальную несправедливость…
В основе своей Сидор был добрым и безобидным маленьким человеком и, вероятно, когда-то был даже горячим и искренним патриотом родной страны и так далее, однако сложные бытовые условия и буржуазная пропаганда постепенно перековали его патриотические убеждения на ярко выраженный антисоветский лад. История идеологического падения Сидора была проста и, должно быть, типична. Все неблагополучные обстоятельства жизни свалились на беднягу одновременно: житье в коммунальной квартире, родители-инвалиды, двое детей и ожидание третьего, нищенская зарплата и… еще тридцать три пункта! — и всё без каких-либо надежд на скорое облегчение участи на фоне широковещательного процветания и поступательного движения всей страны в целом… Дело дошло до того, что Сидор демонстративно отказывался голосовать уже на третьих выборах — правда, его протесты оставались втуне, а статистическая активность избирателей неизменно стремилась к 100 %… В общем, падение Сидора, очевидно, продолжалось, и, возможно, он уже подумывал о публичном самосожжении в знак протеста перед дверьми исполкома или по крайней мере о подаче прошения на выезд в иные края…
— Нужно поговорить с ним доверительно, — сказал Ком. — Вообще узнать, что у него на душе.
Я ответил, что это совсем несложно. Достаточно только спросить у Сидора: «Как жизнь?», чтобы услышать в ответ неизменное «херово» и последующие за этим подробные описания всех его горестей.
— Что ж, — сказал Ком. — Мне нравится его простое, честное лицо…
В столовой, когда Сидор поедал скудный комплексный обед, Ком спросил у него, как жизнь, и услышал в ответ именно то, о чем я и предупреждал.
— Жизнь дорожает, а зарплата… — начал я, подливая масла в огонь.
— Это не зарплата, а издевательство над нами, бедными идиотами! — подхватил Сидор и, загибая пальцы, принялся подсчитывать, что остается от зарплаты, если произвести простое вычитание на самые жизненно необходимые нужды. Мало того что ничего не оставалось, но образовывалась еще и внушительная отрицательная величина, непонятно каким образом покрываемая: — Удивительно, как мы еще вообще живы!..
Ком терпеливо слушал о проблемах детского питания, лекарств, транспорта, медицинского обслуживания, яслей, жилплощади, бюрократии, детской одежды… Ком был очень благодарным слушателем — это я по себе знал…
После обеда разговор возобновился на лестничной площадке черного хода. Я несколько раз отходил, а когда возвращался, обнаруживал, что разговор продолжается на ту же самую, неисчерпаемую тему.
