Гордон Стивенс - Проклятие Кеннеди
— Кто его видел? Кто может наладить с ним связь?
Потому что он мне должен, и я не собираюсь дать ему забыть об этом.
— Да кто угодно.
— А он на контакт не выходил?
— Пока нет.
Лучи вечернего солнца заливали внутренний дворик Рассел-билдинг.
— Как насчет Памелы Харриман? — Это был голос одного из юристов. — Кого она приглашает на обед?
Харриман давно была «делательницей королей» для Демократической партии. Дочь британского графа, она выходила замуж трижды, последний раз — за государственного деятеля Эверелла Харримана. После этой женитьбы она приняла американское гражданство, а после смерти мужа унаследовала 150 миллионов долларов. Приглашение к ней на обед в Джорджтаун считалось показателем успеха, как в настоящем, так и в будущем. Ходили слухи, что если на очередных выборах победит демократ, то она станет послом в одном из престижных мест, возможно, в Париже.
— Никого из тех, кто мог бы внушить нам опасение.
Такие вещи Пирсон проверял по привычке. Разумеется, Донахью был постоянным гостем Памелы; его приглашали даже до того, как он стал сенатором. Бостонская мафия, шутил он сам.
— Что еще?
— Уик-энд в Эйнджел-Файр. — Это сказала пресс-секретарь. В Эйнджел-Файр, Нью-Мексико, находился Мемориал ветеранов Вьетнамской войны; Донахью бывал там и прежде, напомнила она собравшимся, но без жены. — Джек и Кэт вылетают в Альбукерке в пятницу после полудня, ранним вечером встречаются с губернатором и партийными деятелями штата, потом летят частным самолетом в холмы. Служба состоится следующим утром, и ваше выступление не планируется — разве что сами захотите что-нибудь сказать.
— Не планируется? — Это был тот же юрист. — А сколько там соберется народу?
— Много. В основном, конечно, ветераны и их семьи.
— Пресса, телевидение?
— Местное наверняка; выйдет и на общее, если там будет что-нибудь интересное.
— И Джек не собирается выступать?
— Нет.
— Но почему? — Ведь если Донахью не станет произносить речь, его могут не показать по телевидению, а реклама такого сорта позарез нужна каждому кандидату.
— Любая речь Джека воспримется как предвыборная. И мы оба сошлись на том, что если Джек выйдет на трибуну с речью, это будет неуместно, поскольку данное мероприятие посвящено памяти погибших.
Конечно, все это прекрасно и благородно, подумал юрист, но Джек ведь не девочка — Джек искушенный политик, собирающийся бороться за Белый дом.
— Организаторы службы в Эйнджел-Файр оценили это, — продолжала пресс-секретарь. — Они согласились и с тем, что Джеку не следует игнорировать рекламные возможности, которые предоставляет ему их мероприятие. То, что мы получим на этом уик-энде, стоит сотни речей.
— И что же мы получим?
— Фотографии.
Ну-ну — юрист пожал плечами. Надеюсь, вы знаете, что делаете.
— Джек и Кэт летят в Альбукерке, а потом, тем же вечером, в Эйнджел-Файр? — спросил он.
— Да.
— И где они там остановятся?
Потому что сенатор Соединенных Штатов, тем более потенциальный кандидат в президенты, не может избежать торжественного приема, пожатия десятков рук и посещения специальных сборищ.
— Им подадут автофургон для отдыха.
— А еще? — Не станет же человек, подобный Джеку Донахью, ночевать в фургоне.
— Больше ничего. Этого вполне достаточно.
Совещание закончилось; Донахью немедленно поспешил на очередную встречу. Пирсон убрал со стола бумаги и тоже ушел. Эви уже ждала его в «Ястребе и голубке». Когда они вышли, на улице было тепло; купол Капитолия горел в последних закатных лучах.
— Как дела?
— Нормально, — ответил ей Пирсон. — Джек показал хорошие результаты по двум пробным опросам. Один из юристов Лаваля на днях позвонил парню из нашей команды, с которым вместе учился в университете.
— Лаваль — это большие деньги.
— Знаю.
Они повернули на 6-ю улицу.
— Итак, первый из финансовых воротил — за Джека.
— Все не так определенно. Пока это только встреча двух старых товарищей.
Хотя Лаваль не из тех, кто станет просто так прощупывать почву.
Они замедлили шаг — чуть-чуть, почти незаметно.
— Что-нибудь не так, Эд?
Не знаю. — Это не было сказано; Пирсон лишь слегка сгорбился и засунул руки в карманы.
— Джек — отличный сенатор, и он был бы отличным президентом. Не потому, что я на него работаю, и не потому, что мы шли вверх вместе с тех самых пор, как он стал сенатором. — Он остановился и взглянул на нее. — Он всегда мечтал о главном, планировал это. — Эви знала, что это была их общая мечта, общая надежда. Пирсон смотрел в небо — кулаки сжаты, мускулы лица напряжены. Потом вдруг расслабился. Впрочем, не то чтобы расслабился — в нем лишь почувствовалось новое спокойствие, почти подавленность. — Но иногда я задаю себе вопрос. Не о том, хочет ли этого Джек, потому что он хочет. Но иногда я спрашиваю себя, пойдет ли он на это.
— Но почему нет? Что ему мешает?
Они пошли дальше.
— Не знаю.
* * *«Шевроле» забрал Бретлоу в половине шестого.
ЗДО снова пришел рано, все заметили это; покупает кофе вместе со всеми, рукава рубашки закатаны, пиджак висит на руке, пластиковая чашка и блюдце пристроены на портфеле. ЗДО не задирает носа, а спокойно шутит с тем, кто стоит перед ним. Все это выглядело не просто новой привычкой; это было чем-то вроде ритуала, клятвы. ЗДО говорил им, что он ищет ублюдков, взорвавших шефа Боннского отделения.
Они нужны мне, Милт.
Слова Бретлоу, адресованные Крэнлоу в Бонне, стали известны людям, они передавались из уст в уста в кабинетах и кафетериях Лэнгли, их шептали друг другу в гастрономе Маклина, где встречались старые соратники.
Оборви им яйца.
Не в буквальном смысле, разумеется.
Хотя…
Ближний Восток в начале восьмидесятых; граждане США в постоянном страхе — того и гляди убьют или, что более вероятно, похитят или возьмут в заложники. Так почему русские выходят сухими из воды, спрашивали себя все; почему, в то время как служащие Управления ходят по тонкой ниточке, Советы не страдают от тех же проблем? А потом на волю просочилась такая история: однажды сотрудник КГБ был похищен, но на следующий день предполагаемые виновники исчезли, а когда их нашли, еще через день, их гениталии оказались у них во рту. Наутро сотрудника КГБ вернули — ни выкупа, ни долгих переговоров — и после этого никого из советских подданных больше не трогали. Стало известно даже имя офицера, санкционировавшего наказание. Маленко.
— Доллар двадцать, мистер Бретлоу.
— Спасибо, Мак.
Неся на портфеле кофе и булочку, он поднялся на восьмой этаж.
Обычные брифинги до одиннадцати — он положил портфель, повесил пиджак, открыл кофе и просмотрел расписание. Специальный брифинг с Крэнлоу, который прилетает из Бонна, в одиннадцать пятнадцать, ленч с ДЦР и приглашенными сановниками в двенадцать, похороны Зева Бартольски в три. Потом — отправление в аэропорт «Эндрюс» и ночной полет в Берлин — якобы на местное совещание, однако на самом деле ради встречи с Маленко, которая готовится в полнейшей тайне.
Булочка была свежей и напомнила ему о завтраках с детьми в прежние времена. Он откусил немного, включил компьютер, проглядел свою электронную почту, потом загрузил «Прокомм-плюс» и набрал код информационной сводки «Зевс».
Если с Бенини возникла проблема, лучше заняться ею сейчас, а не ждать очередных сообщений от Майерскофа. А если так, значит, лучше задействовать Хендрикса сразу — потом, если Майерскоф сообщит, что Бенини нашелся, можно будет снова вернуть все на свои места. Ящики внутри ящиков: он использует Хендрикса, но предпочитает не вникать в детали его работы, тогда как сам Хендрикс не знает, кто нанимает его и кто контролирует.
Он набрал свой пароль, проник в электронную почту «Зевса» и оставил там сообщение для Хендрикса. Ничего явного и даже зашифрованного — просто просьба оставить номер и время, когда можно будет выйти на связь. Но чтобы прочесть это сообщение, нужны были код и пароль, которые знал только Хендрикс.
В старые времена это было бы письмо в условленном месте или телефонный звонок по незарегистрированному номеру. Сегодня это было послание по одному из электронных информационных каналов, ежегодно вводимых в эксплуатацию мириадами мелких компаний; только в Вашингтоне их было около трехсот. Хендриксу даже не надо быть дома, чтобы получить его; он может использовать компьютер в любом уголке земли, подключить модем и войти в систему. А прочтя сообщение, Хендрикс сотрет его и оставит ответ — на вид тоже вполне невинный, — содержащий номер, по которому с ним можно связаться. Скорее всего, это будет номер телефона-автомата, позволяющего отвечать на внешние звонки и находящегося или на железнодорожной станции, или в фойе какого-нибудь отеля. Плюс время, назначенное для связи.
