Воля народа [litres] - Шарль Левински
Вайлеман хотел шуткой скрыть то, как сильно он был впечатлён этим маленьким техническим фокусом:
– Отчего же не десять тысяч? В одном только моём почтовом ящике торчало больше портретов Воли.
– Программа автоматически отсеивает дубли.
«Поиск информации о Воля, Штефан?» – задал вопрос экран. Элиза сделала крохотное движение своим девайсом на пальце, и вот уже под примечанием «Около 1 180 000 результатов (0,49 секунды)» появился целый гугл-список, начиная с официального веб-сайта Воли. Это было поистине достойно удивления, сколько всего можно нарыть с помощью такой программы.
– А теперь – моргун!
В своём волнении Вайлеман, ни о чём таком не подумав, положил руку на плечо Элизы. Это прикосновение, казалось, ничуть ей не помешало, и он так и оставил свою ладонь лежать на тонкой ткани. Контакт сообщил ему приятное чувство товарищеской доверительности. Ну да, не чисто товарищеской – бюстгальтера на ней не было, это он сразу почувствовал, – но для таких мыслей сейчас было, видит бог, не самое подходящее время.
Её руки – у неё были ловкие пальцы, жаль такие тратить на клавиатуру, – её красивые тонкие ладони, казалось, едва двигались, и вот уже лицо неизвестного мужчины было вырезано, передвинуто в нужное место, кликнута кнопка старта. Вайлеман перестал дышать.
«Image not detailed enough for comparison».
– Чёрт, – сказал Вайлеман.
Они были – и поэтому ему требовалось как можно скорее утешиться следующим бокалом вина – снова в той же точке, откуда начали. Они не могли опознать лицо, потому что оно было слишком нерезким, и эта компьютерная программа теперь тоже встала перед ним в тупик. Разочарование сделало Вайлемана меланхоличным, ну хорошо, если быть честным, это было не только разочарование, но и алкоголь. Обычно он переносил большее его количество, вернее, раньше он переносил большее количество, но ведь моложе не становишься.
– Тупик, – сказал он. – Заблудились. Конечная станция.
– Может… – Элиза задумчиво постукивала ногтями по краю своего бокала. – Может, если бы знать кого-то, кто работает в полиции…
– Ты это серьёзно?
– Это не должно быть какое-то высокое начальство. Просто кто-то, у кого есть доступ к их компьютерной системе.
– Ты думаешь, у них программа лучше?
– Должна быть лучше. Снимки с видеокамер наблюдения уж точно не все резкие. Ты никого не знаешь, кто бы мог потихоньку посмотреть?
Сходу Вайлеману вспомнились два имени: Луиджи Чиодони, которого он знал по шахматному клубу и который не раз добывал ему ту или иную информацию в обход всех бюрократических барьеров, и Оскар Таннер, которому он тогда помог пристроить колонку с заголовком Из полицейских будней, и тот был перед ним в долгу за это, а случай для ответной услуги не подвернулся. Но оба – и почему это всегда вспоминалось ему с опозданием? – уже давно были, естественно, на пенсии, а может, и лежали уже на кладбище. Раньше у него были хорошие связи, но время сделало его одиночным бойцом. Это было, вообще-то, обозначение получше, чем «старый человек». Одиночный боец.
– Это не обязательно должна быть полиция. Существуют и другие службы, у которых есть доступ к системе. Никого не припоминаешь?
Припоминает. Есть такой человек. Но он даже не рассматривается. Вообще не рассматривается. Ни в коем случае.
– Кто? – спросила Элиза.
А ведь он ничего не сказал, но она, должно быть, считала эту мысль с его лица.
– Нет, это не пойдёт, – сказал он.
– Кто-то, кого ты знаешь?
– Иногда у меня такое чувство, что я его вообще не знаю.
– Но это знакомый?
– В известной степени. Но я не могу его ни о чём попросить.
Чтобы не смотреть Элизе в лицо, он хотел ещё налить себе вина, но бутылка была пуста.
Такая немая пауза могла тянуться чертовски долго.
– Кто? – ещё раз спросила она.
– Он высокий чин в Управлении правопорядка.
И это тоже явилось когда-то предметом их ссоры, этот новый орган с его заимствованным из Германии названием, этот управленческий монстр с его умышленно неясными функциями, служба, которая всюду может вмешаться и никому не подотчётна. «Это антидемократично, – сказал он тогда, нет, он выкрикнул это, что, разумеется, было ошибкой; кто повышает голос, тот всегда неправ, – тотально антидемократично!» – орал он, а в ответ получил: «Порядок всегда демократичен».
Нет, его он действительно не мог просить.
– Кто? – спросила Элиза в третий раз.
– Его зовут Маркус.
– Маркус, а фамилия?
– Вайлеман, – сказал Вайлеман. – Мой сын.
17
Секретарша Маркуса, мышиное личико с мышиной причёской, поначалу была приветлива, даже преувеличенно приветлива, потом озадачена и, наконец, стала держаться дистанцированно. По смене её реакций можно было шаг за шагом считывать то, что разыгрывалось за кулисами. Поначалу:
– О, вы отец моего шефа, к вам я должна быть особенно внимательна!
Потом она позвонила Маркусу, и тот, как и следовало ожидать, выразил мало радости по случаю незапланированного визита; Вайлеману слишком хорошо был знаком этот брюзгливый тон, каким его сын реагировал на всё, что его не устраивало. Должно быть, он сказал что-то уж никак не восторженное типа: «У меня сейчас нет на него времени, ничего, подождёт!» Отсюда поначалу её удивление, а потом это дистанцированное:
– Прошу вас, пока присядьте.
Неторопливо сделала себе кофе, а ему не предложила. Истинное гостеприимство.
И вот он сидел здесь уже полчаса, а ведь Маркус при этом, насколько он его знал, не был занят ничем неотложным, бил баклуши за своим письменным столом, наслаждаясь каждой секундой, которой он мог показать своему отцу, кто тут альфа, а кто омега. Хозяйка приёмной при этом пыталась показаться занятой, всё время тюкала по своей клавиатуре, но звук у неё был настроен недостаточно тихо – а слух у Вайлемана всё ещё был в порядке, и полным идиотом он тоже отнюдь не был, – так что звуковые эффекты компьютерной игры Egoshooter были отчётливо слышны. Она и сидела тут, пожалуй, вообще лишь из статусных соображений; на таких административных
