Воля народа - Шарль Левински
– И потом? – спросила она.
Он, должно быть, опять погрузился в свои мысли и потерял нить повествования. Это бывало с ним из-за того, что он слишком часто составлял компанию сам себе.
Затем он рассказал ей про учебник эндшпилей с ложным экслибрисом; как ни удивительно, ему не пришлось объяснять ей, кто такой Авербах. Он бы не подумал, что она интересуется шахматами, красивые женщины – кстати, а почему? – делали это редко.
– Когда всё будет позади, мы как-нибудь с тобой сыграем партию, – сказала она.
– С Дерендингером ты тоже играла?
Она отрицательно помотала головой:
– В шахматах он не был силён.
– Он был вечный новичок, свежая кровь. – Вайлеман был бы рад тут же проглотить эти слова назад. «Свежая кровь» вырвалась автоматически и напомнила ему, как на его фотографии кровь вытекала из-под парусины. На которой было написано:
«Лиммат-клуб Цюрих».
Элиза, казалось, не заметила его бестактности.
– Почему ты не принёс книгу? – спросила она.
– Потому что она не важна. Только закладка, которая в ней была. Взгляни-ка!
Перед тем, как выложить фотографию на маленький столик, он отодвинул в сторону свою нетронутую чашку чая. Красная папка для документов всё-таки была бы лучше; такой дурацкий картонный конверт был просто слишком прозаичным.
Она была ошеломлена, увидев картинку, но не начала сразу же задавать вопросы, а сперва внимательно всмотрелась в снимок. Потом сказала:
– Волю я, конечно, узнала. А кто остальные двое? Тот, который по-дурацки подмигивает в камеру, и тот, что посередине.
– Это Авербах.
– Русский с бернским гербом на лацкане?
– Вот с этим бернским гербом.
Значок он предварительно завернул в бумажный носовой платок, и он в нём застрял. Выглядело очень неуклюже, как его пришлось выпутывать из рыхлой бумаги, несомненно Элиза в эти мгновения держала его за старую развалину. Прошла целая вечность, пока он, наконец, смог положить значок рядом с фотографией.
Она снова долго разглядывала его и потом сказала:
– И правда, это герб со снимка. У обоих медведей нет языка. – Заметно, что у неё более молодые глаза; он эту деталь обнаружил лишь при увеличении на экране. – Откуда он у тебя?
– Это значок, который Дерендингер сунул мне в руку. Тот самый, что и на фото… Это должно что-то значить.
– Да, – задумчиво сказала Элиза, – это должно что-то значить.
Когда она задумывалась, то водила языком по губам. Он до сих пор не был уверен, использует ли она губную помаду. Можно ли определить это на вкус, если поцеловать её?
Цыц, Вайлеман!
Она действительно умела внимательно слушать, не перебила его ни разу, пока он расписывал ей, что вообще-то этой фотографии не должно было существовать, потому что Воли там не было вообще, не было в то время, когда проходил сеанс одновременной игры; как он отсканировал фотографию и потом увеличивал её, и что она не во всех местах была одинаково резкой.
– Наверное, с камерой было что-то не в порядке.
Элиза отрицательно помотала головой:
– Дело не в этом, – сказала она.
– Тогда как же это могло получиться?
– У меня есть одно подозрение. – Она встала. – Лучше пойдём-ка для этого в мою рабочую комнату.
Какое-то время он раздумывал, не имеет ли она в виду свою спальню – пора бы ему уже действительно перестать постоянно думать о таких вещах! – но это оказался действительно кабинет, маленькое, лишённое украшений помещение, только на стене висела известная фотография Эйнштейна с высунутым языком.
Она тоже отсканировала фотографию, значительно быстрее, чем это удалось ему. Она работала не только мышкой, как это всё ещё делал он, но использовала этот новый девайс-манипулятор, который надевают на указательный палец как кольцо, так что можно кликнуть на нужную иконку, не отнимая рук от клавиатуры. Она несколько раз попробовала то увеличивать, то уменьшать на экране изображение и потом сказала:
– Ну вот, так я и думала. Дело совсем не в камере.
– А в чём?
– Эту картинку никто не фотографировал.
Должно быть, у него было очень глупое выражение лица, потому что она рассмеялась – так же внезапно, как тогда заплакала у него на глазах, и так же внезапно опять перестала.
– Извини, – сказала она, – но ты сейчас так на меня таращился…
– Что значит «никто не фотографировал»?
– Ты же сам сказал: Авербах никогда не сидел за этим столом.
– Не сидел в то время, когда там был я. Но ведь когда-то этот снимок всё же был сделан.
– Не в тот раз. И не фотоаппаратом, а в компьютере. Фото скомпилировано. Монтаж, Фотошопом, или, какой-то другой графической программой. Отдельные части взяты из разных источников, поэтому у них разная резкость. А готовый продукт он потом распечатал и…
– Ты имеешь в виду Дерендингера?
– Феликс разбирался в таких вещах. Всегда был на уровне последнего слова техники, несмотря на свой возраст.
Что в переводе на человеческий язык означало: «Не все такие компьютерные динозавры, как ты». Пусть она даже и права в этом, но логически мыслить могут и динозавры, а тут была одна деталь, которая не подходила к её теории.
– Фотография не может быть такой новой, как ты считаешь. Она ведь уже давно выцвела.
На сей раз это была улыбка сострадания:
– Такой эффект тоже легко устроить и в компьютере. После распечатки он, наверное, опустил картинку в чай.
– В чай?
– Это хороший метод, чтобы «состарить» документ.
– Ты действительно думаешь, что Дерендингер…
– Мне кажется, это логичное объяснение. Он начал со снимка этого зала, со швейцарским флагом на стене, потом разместил в центре Авербаха, а потом…
– А где он взял фото Авербаха?
– В интернете огромное количество фотографий шахматных гроссмейстеров.
– С бернским медведем на лацкане?
И снова кончик языка, должно быть, помогал ей
