Роберт Ладлэм - Сделка Райнемана
Прильнув мокрой щекой к полусгнившей резине, окаймлявшей окно, он заглянул в просвет между шторой, представлявшей собой кусок грубой черной парусины, и краем иллюминатора. Помещение освещалось, как и предполагал он, единственной лампочкой, свисавшей с потолка на толстом проводе, который, выйдя наружу в окно, тянулся до самого пирса, что было вполне объяснимо: судовые генераторы отключались на время стоянки. Лампочку прикрывал с одной стороны надетый на нее необычной формы плоский металлический щиток. Сперва Дэвид не понял его назначения, но затем сообразил: стальной лист заслонял от света ту часть помещения, где он заметил две койки, погруженные в полумрак. И хотя в кубрике горел свет, люди, занимавшие их, спали спокойным, безмятежным сном.
К противоположной от окна стене был придвинут длинный стол, имевший неуместное в данной обстановке сходство со столом в больничной лаборатории. На белой, безукоризненно чистой клеенке, аккуратно расстеленной по всему столу, располагались на равном друг от друга расстоянии четыре мощных микроскопа. Возле каждого прибора стояла настольная лампа. Провода от ламп тянулись к установленной под столом двенадцативольтной батарее. Вдоль стола, напротив микроскопов, были расставлены четыре стула с высокими спинками – четыре белых, без единого пятнышка стула, какие можно видеть только в больницах.
Обстановка тут, подумал Дэвид, в самом деле стерильная. Как в образцовой лечебнице. Этот изолированный в пространстве уголок траулера резко контрастировал с видом всего судна, грязного, захламленного. Кубрик фактически являл собою миниатюрный, по-больничному чистый островок посреди зловонных отходов морского промысла и пропахших нефтью канатов.
А затем он увидел их – то, что искал. Они стояли в углу.
Пять стальных ящиков. Все – на один лад. У каждого сквозь отверстие в металлической скобе, скреплявшей крышку с днищем, выглядывало ушко, в которое был вдет тяжелый амбарный замок. На передней стенке отчетливо читалась выведенная по трафарету надпись: «Кенинг майнз лимитед».
Наконец-то! Наконец-то он нашел, что искал! Убедительнейшее, неопровержимое доказательство преступления!
Преступления, закодированного словом «Тортугас».
Грязной сделки, осуществляемой при посредничестве Эриха Райнемана.
И они рядом, совсем близко от него, эти ящики, в которых находится как раз то, что необходимо ему для оглашения обвинительного акта.
Испытываемые им яростный гнев и непреодолимое стремление добраться до бесценных улик подавили в нем страх, – а то, что он боялся, он не скрывал от себя, – и, заглушив в нем тревожное чувство, заставили его сконцентрировать все внимание на стоявшей сейчас перед ним главной задаче и поверить, как и самому ему было ясно, без всяких на то оснований, что в силу неких мистических метаморфоз он становится неуязвимым. Правда, всего лишь на несколько минут. На несколько драгоценных минут.
Но для него и этого времени будет достаточно. Дэвид, согнувшись, проскользнул под первым иллюминатором и, подойдя ко второму, заглянул внутрь. Первое, что он увидел, так это дверь. Дверь, которая, судя по ее виду, никак не соответствовавшему общему облику траулера, была только что установлена. Стальную дверь с крепким, не менее дюйма в толщину, засовом посередине, задвинутым в привинченную к дверной раме скобу.
Специалисты из Пенемюнде не только были изолированы ото всех, как пациенты в больнице, но и пребывали, хотя и на добровольной основе, в своего рода тюремном заточении.
Дэвид сразу же понял, что проникнуть за эту дверь с ее столь солидным запором будет для него так же сложно, как совершить переход через Альпы, не имея с собой специального снаряжения.
Пройдя, пригнувшись, под иллюминатором к краю стены, он опустился на колени и, прижимаясь щекой к деревянной обшивке надстройки, осторожно, высовывая голову миллиметр за миллиметром, выглянул из-за угла.
Взору его, как он и думал, предстал охранник. Картина самая обычная: занимая на палубе своеобразную линию обороны на случай нападения противника, этот страж явно скучал. Испытываемое им раздражение от сознания бессмысленности, как казалось ему, своего занятия и изнурительная бездеятельность, вполне естественно, приводили к ослаблению его бдительности.
Однако он был не в полувоенном одеянии наемников из «Гнезда ястреба», а в плотно облегавшем его фигуру костюме, который лишь подчеркивал мощное, как у профессиональных борцов, телосложение. Облик охранника дополняла короткая стрижка. В вермахтовском стиле.
Прислонившись к огромной лебедке, служившей для вытягивания рыболовной сети, он курил тонкую сигарету. Рядом с ним, прямо на палубе, лежала автоматическая винтовка 30-го калибра с отстегнутым от нее ремнем, который, скрутившись, валялся чуть поодаль. Судя по тому, что на кожаной поверхности ремня осели оставленные туманом капельки влаги, винтовка находилась в таком положении уже достаточно долгое время.
Ремень – вот что нужно было ему сейчас… Дэвид незамедлительно вытянул пояс из лямок брюк и, встав с колен, сделал шаг назад, в сторону иллюминатора. Затем, подойдя к планширу, он вытащил из-под балки один из вделанных в нее металлических костылей, к которым крепились рыболовные сети, и дважды слегка ударил им о деревянный брус. Потом повторил то же самое. Было слышно, как охранник, уловив непонятный звук, переступил с ноги на ногу. Но на шум не пошел. Все кончилось тем, что он лишь сменил позу.
Дэвид опять постучал костылем. И снова – два раза. После чего последовали два мягких удара. Действуя так, он рассчитывал на вполне определенный эффект: подобное негромкое и ритмичное двойное постукивание, производимое через равные промежутки времени, в состоянии лишь пробудить любопытство, но оно не может служить достаточным для охранника основанием, чтобы вызвать у него беспокойство и заставить его поднять тревогу.
На этот раз Сполдинг услышал шаги караульного. Охранник шел не спеша, вразвалочку, поскольку ничто не говорило ему о подстерегавшей его опасности. И если он покинул свой пост, то лишь для того, чтобы удовлетворить свое любопытство. Посмотреть, что там такое. Возможно, это ударяет о борт корабля принесенное течением бревно, каких немало плавает в гавани.
Едва караульный вышел из-за угла, как Сполдинг накинул ему на шею ремень и крепко стянул, чтобы тот не смог закричать.
А затем скрутил потуже пояс. Охранник упал на колени, лицо, насколько можно было видеть при тусклом свете, пробивавшемся через иллюминатор, потемнело, губы свело в невыразимой муке, вызванной удушьем.
Однако Дэвид не позволил своей жертве потерять сознание, поскольку был твердо намерен совершить переход через Альпы. Заткнув пистолет за пояс брюк, он нагнулся и вытащил из ножен, висевших на боку у охранника, штык – излюбленное оружие настоящих солдат, которое, вопреки расхожему мнению, редко когда примыкают к винтовке. Затем поднес лезвие к глазам охранника и произнес шепотом:
– Espanol или Deutsch?[74]
Человек в ужасе смотрел на него. Сполдинг плотнее сжал кожаный ремень. Охранник, закашлявшись, с огромным усилием поднял два пальца.
Дэвид снова прошептал, прижав лезвие к лицу под правым глазом:
– Deutsch?
Мужчина кивнул.
Конечно же он немец, подумал Сполдинг. И нацист. Об этом свидетельствовали и его одежда, и стрижка. Пенемюнде – это тот же Третий рейх, империя в империи. И работающие в нем специалисты должны находиться под охраной собственной стражи.
Дэвид провел слегка по лицу противника лезвием штыка. Под глазом появилась кровавая полоска. Охранник открыл испуганно рот.
– Делай все в точности так, как я прикажу, или лишишься глаз. Понял? – шепнул по-немецки Дэвид охраннику в ухо. Человек, едва не теряя сознание, снова кивнул.
– Встань и постучи в иллюминатор. Скажи, что у тебя срочное сообщение от… от Альтмюллера, Франца Альтмюллера! Попроси открыть дверь и расписаться в уведомлении о получении депеши… Давай же быстрее! И помни, этот нож будет находиться от твоих глаз всего лишь в нескольких дюймах.
Охранник, все еще пребывая в состоянии шока, поднялся, хотя и с превеликим трудом. Сполдинг, слегка ослабив петлю на его шее, подтолкнул своего пленника к иллюминатору и встал рядом с ним, следя, однако, при этом, чтобы из окна его не было видно. Левой рукой он держал ремень, в правой покоился штык.
– Давай! – прошептал Дэвид, помахивая угрожающе лезвием.
Сперва в голосе охранника ощущались напряженность и неестественность. Сполдинг подвинулся к нему ближе. Немец понял: от смерти его отделяют какие-то доли секунды, если он не сделает то, что требуют от него.
И он покорно выполнил все, что было приказано ему Дэвидом Сполдингом.
Было слышно, как внутри каюты зашевелились, послышалось ворчание, которое, впрочем, сразу же прекратилось, как только прозвучало имя Альтмюллера.
