Час пробил - Виктор Львович Черняк

Полковник вернулся к себе. Воздух был прозрачным и теплым. В вазе на столе стояли ярко-желтые цветы. Таких полковник не видел никогда.

— Стараешься? — обратился он к сержанту, навытяжку замершему перед столом.

— Так точно, сэр! Ямабуки, сэр! — Заметив вопрос в глазах начальника, сержант разъяснил: — Горные розы, сэр. — Достать практически невозможно!

— Ты же достал! — полковник сел и с удовольствием расстегнул верхние пуговицы рубашки.

— Так то я, сэр. Разве вы держали бы меня при себе, если бы я не доставал того, что достать практически невозможно?

— Свободен, — дружелюбно бросил полковник. — Когда надумаешь притащить сюда какую-нибудь княгиню в кимоно, хоть посоветуйся со мной. Вдруг мне это вовсе и не нужно?

Сержант щелкнул каблуками высоких ботинок и выскочил на улицу.

После высадки полковник вот уже несколько дней находился в состоянии расслабленности. Ему не хотелось ни думать, ни подписывать бумажки, бесконечным потоком льющиеся на его стол, ни говорить, ни слушать. Странная страна.

На стене его кабинета висел шелковый прямоугольник, расшитый ярко-алыми пятнами цветущей японской сливы и алыми же иероглифами. Иероглифы сами были как цветы. Л ведь это — слова. Со смыслом.

Днем он вызвал переводчика. Полковник смотрел на него почти с мистическим почтением, недоумевая, как можно выучить такой невероятно сложный — цветочный — язык.

— Вот что, капитан. — Полковник ткнул в шелковый прямоугольник. — Переведите, что здесь написано. Может, это антиамериканская пропаганда, а я сижу и ни о чем не подозреваю.

Капитан ухмыльнулся. Если полковник был молод, то капитан казался совсем мальчишкой. Он подобрался, как школьник у доски, и выпалил:

— Это стихи, сэр. Сайгё. Поэт-класспк. Двенадцатый век.

— Переведите.

Капитан замялся.

— Старояпонскпй, сэр. Я не силен в нем. Может получиться не очень-то складно.

— Переведите, как получится. В любом деле главное — суть, а не форма. Согласны?

Капитан кивнул. Здравомыслящие капитаны редко не соглашаются с полковниками.

— Я слушаю, слушаю. — Полковника охватило нетерпение.

Капитан глубоко вздохнул п начал, делая большие паузы между словами:

Редких счастливцев удел.

Приняв человеческий образ.

Выплыли вверх наконец.

Но опыт не впрок… Все люди

В беадну вновь погрузятся.

Оба молчали. Полковник не выдержал первым:

— Веет надгробным камнем. Они обожают думать о смерти. Тоскливые люди. Я что-то не понял насчет «удела редких счастливцев*. 11 что значит «приняв человеческий облик*?

— Видите ли, сэр, — ответил капитан, с явным облегчением расставаясь с ролью толмача, — согласно буддип-скому учению, нелегко стать человеком. Цепь перевоплощений очень длинна. Шанс стать человеком выпадает не часто.

— Выходит, капитан, мы уже использовали наш шанс, и. как нам намекают, не лучшим образом?

— Выходит, сэр. Они считают, что только человек может достичь нирваны. Низшим существам это не дано.

Полковник встал, подвинул вазу, устало заметил:

— Жаль, капитан, узнать от вас. что я низшее существо: не могу припомнить, чтобы мне приходилось достигать нирваны. Не могу. — Он потянул ярко-желтый цветок за стебель. — Есть вещи, которые мне никогда не понять. Что значит нирвана? Вот цветы — красивые! И это очевидно. Даже в стихах, — он кивнул на стену. — мне кое-что понятно. Например, что опыт не впрок. Это справедливо: сколько ни учи человека — Исе впустую. Или про то, что люди все в бездну вновь погрузятся. Тут я согласен. — Он охватил руками шапку цветов и. ни к кому не обращаясь, повторил: — В бездну погрузятся, в бездну…

Сейчас полковник даже не подозревал, что с окончанием операции «Айсберг* он стал участником другой операции, самым подходящим названием для которой было именно «Бездна*.

Они вышли во двор. Полковник задрал голову вверх, грубая покрасневшая кожа кадыка натянулась.

— Не понимаю, как можно делать водосточные трубы из бамбука пли карнизы, не говоря уж о крышах.

Капитан размышлял, нужно ли отвечать плп лучше промолчать. Он не принадлежал к числу людей, называвших молчание золотом. Наоборот, был уверен, что молчание настраивает людей друг против друга, а даже легкая болтовня способна разрядить любое напряжение.

— Бамбук, сэр. — чу до-грава. Чудо! — затараторил капитан. — Бамбук — целая культура, я бы сказал, бамбуковая культура. В Киото из бамбука делают все: флейты, лукп и стрелы, курительные трубки, кресла, цветочные киоски, садовые ограды, предметы для чайной церемонии… Одним словом. все на свете, сэр. Один ученый зафиксировал мировой рекорд близ Киото: стебель мадаке — наиболее распространенный в Японии бамбук — вырос за сутки на тридцать сантиметров. Представляете, сэр?

Полковник с изумлением смотрел на капитана, потом сказал:

— Вы это серьезно?

— Конечно, сэр! Совершенно серьезно. Тридцать сантиметров в сутки!

— Я не про сантиметры, — с иронией заметил полковник, — я вообще о той чепухе, что вы несете.

Капитан сжался от незаслуженной обиды. Полковник смотрел на него уже без всякого почтения, почти брезгливо и думал: «Некоторые люди, изучая язык другого народа, проникаются его мироощущением. Потом с ними просто невозможно иметь дело. Просто невозможно».

— Извините, сэр. Бамбук здесь ни при чем, — сдавленным голосом сказал капитан. — Наверное, мы не поняли друг друга.

— Наверное, капитан. Вы свободны. — Полковник резко повернулся и, низко наклонившись, прошел под изящным бамбуковым карнизом.

Черт возьми, он буквально рассвирепел! И не понимал почему. Зато знал, что лучшим способом справиться с охватившим его злобным возбуждением была работа. Он вызвал подчиненных и долго невразумительно втолковывал им, какие ему необходимы личные дела пилотов, стрелков-радистов и врачей. По десять дел на каждую особь, как выразился один майор, которого в части никто терпеть не мог, и мирились только потому, что он обладал удивительным качеством — умел хорошо работать. В любое время суток, в любых условиях, будто состояние под названием «скверное настроение» было ему вовсе не знакомо. '

К концу дня на столе полковника лежали личные дела десяти пилотов, десяти стрелков-радистов и десяти врачей. Когда сержант торжественно внес аванс на огромном бамбуковом блюде, полковник как бы вскользь спросил:

— Блюда тоже из бамбука?

— Не понял, сэр! — Сержант вытянулся в струнку. Он расстроился, потому что знал: его благополучие целиком зависит от умения понимать начальство, а тут он не понял. — Что-то не так?

Полковник отправил в рот кусок ананаса, облизнул губы.

— Все так! Все. Свободен. — Он с тоской посмотрел вслед сержанту. — Сколько тебе лет?

— Двадцать, сэр, — застыл тот.

— Двадцать. А мне сорок.

Сержант стоял на пороге, высокий, светловолосый, не обремененный никакими заботами, кроме одной: выжить и вернуться домой. Впрочем, и об этом он не думал, считая,

что чем меньше думать о смерти, тем меньше шансов встретиться с ней.

— Знаешь, у нас в Штатах есть королевский дворец?

— В штатах? Королевский дворец? Не знаю, сэр.

Полковник