Елена Топильская - Ход с дамы пик

— Мария Сергеевна, а может, это к лучшему? Я имею в виду то, что вы были инициатором разрыва. Ваш друг — мужчина деликатный, и к вам, несмотря ни на что, относится очень нежно. Я это сам видел. Может быть, он по каким-то причинам хотел прекратить с вами близкие отношения, но не решался на это. Вы человек очень чуткий, наверняка вы на уровне подсознания почувствовали: что-то не так, и сделали то, что сделали.

Я задумалась. В таком аспекте я на свою личную жизнь не смотрела. А что, если журналист прав? Тогда все понятно. И то, что Стеценко спокойно ушел, когда я его об этом попросила, и то, что он за пять месяцев так и не выбрал времени поговорить со мной о наших отношениях… Ну что ж, тогда не стоит и дергать лапами.

Да, в эту версию укладывается все. Только на душе стало еще поганее. И когда в дверь позвонили, я почувствовала облегчение — придет Синцов, отвлечет на себя журналиста, заговорит со мной о делах, и мое уязвленное самолюбие постепенно остынет.

Я подошла к двери и распахнула ее. На площадке стояли двое — Синцов и Горчаков.

— Вы что теперь, парой ходите? — спросила я, посторонившись и впуская их в квартиру.

— А что, нельзя? — спросил Горчаков.

— А почему ты в глазок не смотришь? — спросил Синцов.

— Твой визит для меня неожиданность, — сказала я Горчакову, а потом повернулась к Андрею: — А чего мне в глазок смотреть, я же знаю, что это ты.

— Маша, хотя бы спрашивай, кто там, за дверью.

— Зачем?

— Затем, что придут злодеи, треснут по кумполу, а я потом твои дела расследуй, — доходчиво объяснил Лешка.

— Вот теперь понятно. Хорошо, буду спрашивать. А чего это вы вдвоем притащились?

— Да это я Лешку поднял, чтобы время сэкономить. Сейчас обсудим последние новости, разработаем план действий — и по коням.

Горчаков и Синцов прошли на кухню, и я прямо ощутила, как скрипнуло у них в мозгах, когда они обнаружили там журналиста. Старосельцев же весьма непринужденно их поприветствовал и даже налил чай. Сейчас в нашей теплой компании не хватало только доктора Стеценко. Пришлось открыть еще одну банку шпрот.

— Ну, говорите, чего приперлись? — ласково спросила я, сев за стол рядом с журналистом и подвинув тарелку с бутербродами поближе к Лешке. Они вцепились в пищу, как бомжи в бесплатной столовой.

— К тебе Леня заезжал? — спросил Синцов с набитым ртом.

— Кораблев-то? Только перед вами уехал.

— Мы с ним ночью пересеклись, — продолжал Андрей, прожевав бутерброд, — значит, ты уже знаешь про запись.

Я кивнула. Горчаков к тому времени, как Синцов прожевал кусок бутерброда, уже выпил свой чай, сожрал все, что было в тарелке, и стал бродить по кухне, ища съестное. Он даже заглянул на подоконник, за занавеску. Я не успела и рта раскрыть, как он со словами: «А это ты что, от Гошки, что ли, заныкала?» — схватил конфету, отложенную для домового, содрал с нее фантик и проглотил. Мы с журналистом только беспомощно переглянулись.

— Маш, ты извини, что мы так жрем, я просто уже сутки не спал и не ел, соответственно. — Синцов поднял на меня утомленные глаза.

— Мне даже стыдно, — ответила я. — Такое впечатление, что в эту ночь спала только я.

— Не волнуйся, я тоже спал, — сказал Горчаков и кинул в меня скомканный конфетный фантик. Я показала ему кулак.

— Ты спрашивала, чего мы приперлись, — продолжил Синцов. — Хочу внести предложение. Давайте задержим Антоничева.

— Кого?! — спросили мы с журналистом одновременно, но с разными интонациями.

— Папу Риты Антоничевой, — пояснил Андрей. — За организацию заказного убийства. Я перевела дух:

— Круто. А на чем мы его задержим, на каких доказательствах?

— Ты имеешь в виду, что у нас только оперативная информация? Легализуем, — заверил меня Синцов. — Я с Кораблевым уже переговорил.

— А что ты там будешь легализовывать? Агента рассекречивать? Так тебе и сдал Кораблев своего человека.

— Нет, и сам человек не согласится, — признал Синцов. — Мы запись легализуем, ты же слушала, есть запись магнитофонная.

— Андрей, я-то слушала запись, но ее можно трактовать как угодно, к тому же там никто не называет имени Антоничева. К тому же засветить запись равносильно тому, что засветить Ленькиного человека.

— Маша, легализовать можно абсолютно все. Ты же знаешь, как это делается.

— Ну как ты в данном случае это сделаешь?

— Как это делается обычно. Если, например, нельзя светить прослушивание телефонного разговора, допрашивается опер, который пересказывает содержание разговора, только заявляет, что разговор был не по телефону, а лично, и в его присутствии.

— Так. Одну минуту. Давайте начнем сначала. — Я занервничала и даже вскочила. — Ты ведь не зря притащил ко мне Горчакова. Я даже знаю, зачем.

— Не сомневался, — хладнокровно ответил Синцов.

— Ну так как?

— А никак. Я против.

— Маша, — встрял Горчаков, — а чего ты, собственно, против? Тебе предлагают готовое раскрытие, а ты кочевряжишься.

— А меня не устраивает раскрытие такими методами, — обернулась я к нему. — Если тебя устраивает, то давай, действуй. Тебя за этим и притащили, как осла на веревочке, показать, что вы и без меня справитесь.

— Я ведь могу и обидеться, — Лешка отвернулся.

— Извини. — Но я завелась уже так серьезно, что у меня показались слезы на глазах. Журналист очень вовремя тронул меня за плечо.

— Ребята, раз уж вы при мне этот разговор затеяли, объясните хоть, что происходит? Кого и за что вы собираетесь задерживать?

— Популярно объясняю, — заговорил Лешка. — У нас есть оперативные данные, что отец одной из потерпевших заказывает убийство, и это явно связано с преступлением в отношении его дочери. Выходит, он знает, кто убил, и хочет сам рассчитаться с убийцей. У нас также есть данные, что убийство должно произойти сегодня или завтра…

— Обкладываем заказчика — Антоничева, — подхватил Синцов, говоря все это журналисту, но обращаясь скорее ко мне, — задерживаем его, колем, узнаем, кого он заказал, и получаем тепленького потрошителя женщин.

— Элегантно, — подвел итог Горчаков и сел за стол. — Маш, налей еще чайку.

— Налей сам.

— Да не злись ты, — примирительно сказал Лешка, наливая чай. — Чем тебе не нравится этот план?

— Он мне не нравится с моральной стороны.

— А что «с моральной стороны»? Мы еще и тяжкое преступление предотвратим — убийство.

— Посадив в камеру отца потерпевшей, мы предотвратим убийство преступника. Который зверски зарезал ни в чем не повинную девочку и еще пять женщин, так же ни в чем перед ним не провинившихся. Знаете, по мне — если мы его найти не можем, пусть хоть Антоничев его грохнет, — ответила я, смотря в сторону, чтобы мужики не заметили, что я с трудом сдерживаю слезы. Вот дурацкая у меня особенность: все мои переживания тут же проливаются слезами, и мне безумно стыдно, что я не умею себя контролировать.

— Маша, но завтра суббота. И я пока не вижу другого пути выйти на маньяка, — глухо сказал Синцов.

— А ты не допускаешь мысли, что Антоничев не расколется? — спросила я его, все еще отворачиваясь. Я еще злилась на него из-за того, что он точно рассчитал — я буду против, и поэтому привел с собой Лешку Горчакова. Всю эту операцию он запросто может провернуть с Горчаковым, тот легко возбудит дело, поскольку формальные основания есть, посадит на трое суток Антоничева, и они будут пытаться его разговорить. Что ж, надо признать, что такой путь раскрытия имеет право на существование. Но во мне все восставало против этого пути.

— Если не расколется, то в камере что-нибудь ляпнет, — уверенно ответил Синцов.

И я даже удивилась:

— Андрей, я была лучшего о тебе мнения. Ты что, не допускаешь, что он и в камере не ляпнет?

— Маш, ну я не первый год замужем. Что ты думаешь, я Антоничева с трапа самолета в камеру повезу? Мы его обложим, посмотрим, с кем он общается, все распечатки его средств связи посмотрим, я уже заказал, за исполнителями походим, на телефон повиснем… Вот, — у Андрея запищал пейджер. Он снял его с пояса, прочитал сообщение и удовлетворенно кивнул: — Вот, он уже поехал в аэропорт.

— Это тебе из Москвы, что ли, передали? — уточнил журналист.

— Ага. Все, теперь он у нас под колпаком. К нему без нашего ведома мышь не проскользнет. Здесь его встретят…

— А если он не будет общаться с исполнителями до исполнения заказа? Тебе такое в голову не приходит? — продолжала я донимать Синцова. Уж больно мне не хотелось действовать предложенным ими способом.

— Тогда сбудется твоя мечта: исполнители убьют маньяка и сообщат заказчику. А у нас все его средства связи под контролем. Ну как?

— Никак. Кончится тем, что Антоничев будет сидеть, а маньяк гулять.

— Ну неправа ты, Маша, неправа, — сопротивлялся Синцов. — Мы ж все равно найдем, кого грохнули. И к убийствам женщин его привяжем. А доказательств на маньяка, благодаря твоим умелым действиям…