Елена Топильская - Ход с дамы пик
Меня удивило, что и Кораблев, как ранее Синцов, за руку поздоровался с журналистом, как со старым знакомым. В ответ на мой вопросительный взгляд Кораблев, наклонившись к моему уху, сообщил, что журналист пару раз выезжал с ними на реализации и вообще парень надежный. Такая рекомендация от Кораблева дорогого стоила, в моих глазах это выглядело равносильно тому, что Старосельцев отныне причислен к лику святых. Они, как старые знакомые, перекинулись несколькими фразами о делах, только им понятных, и я пригласила их к столу.
У Кораблева даже сомнений не возникло, можно ли обсуждать добытые им сведения в присутствии журналиста, ну а раз сам Кораблев счел Антона допущенным к секретной информации, то мне и сам Бог велел, я даже и не задумывалась об этом.
Но Кораблев не был бы Кораблевым, если бы сразу вывалил то, за чем приехал. Сначала он с чувством, с толком, с расстановкой попробовал канапе, высказал мне ряд рекомендаций, как в приличных домах положено заваривать чай, и попенял на то, что бумажные салфетки в салфетнице сложены поперек, а надо по диагонали. И только потом сообщил, что вообще-то он еще с вечера не ложился, поскольку без отдыха занимается оперативной работой по моему, между прочим, делу. При этом, глядя на свежевыбритого и отглаженного Леню, даже самому выдающемуся физиономисту не пришло бы в голову, что он бодрствует уже более тридцати часов. Хотя я в этом совершенно не сомневалась.
— В общем, Мария Сергеевна, пишите-ка письмо начальнику РУБОПа, что старшего оперуполномоченного по особо важным делам Кораблева Леонида Викторовича надо бы поощрить. — Леня изящно промокнул губы салфеткой.
— Хоть сейчас, — заверила я его. — Я даже не буду спрашивать, за что.
— Да за раскрытие, — лениво сказал Леня и шумно прихлебнул чай.
— Диктуйте, Леонид Викторович. — Я вытащила бумагу и ручку и приготовилась писать.
— Как же, дождешься от вас, — ответил Леня, вытаскивая из кармана микрокассету. — Журналист, у тебя ведь диктофон есть? Давай-ка, подсуетись.
Старосельцев достал диктофон, и через три секунды мы уже слушали, изо всех сил напрягаясь, отвратительную, судя по всему, оперативную запись, к тому же на три четверти состоящую из мата, но Кораблева это ни капли не смущало. Разговаривали двое мужчин, один из которых уверял другого, что кого-то должны грохнуть в субботу, если еще не в пятницу.
«Да говорю тебе, … твою мать, там меры приняты, — сердился его собеседник. — Как бы его, … не грохнули…» — «А вы-то дураки …ные, что отказались, денег бы срубили», — пенял первый. «Надо идиотом быть, чтобы этот заказ взять, — объяснял второй, — там на этой …ной Озерной народищу, что грязи». В этом месте разговора Антон нажал на «стоп».
— Подождите, — сказал он, — а ведь Озерная пересекается с Героев Комсомольцев, там, где был обнаружен один из трупов. Я читал в вашей обзорной справке.
— Да, труп Жени Черкасовой, — подтвердила я. — Значит, все-таки она не случайно оказалась в том доме? Было какое-то притяжение…
— Интересно, — Кораблев стал пытливо заглядывать нам в глаза, — вы и труп Черкасовой в серию записали?
— Записали, — кивнула я. — А ты откуда знаешь про труп Черкасовой, Леня? Мы ж с тобой про него не говорили.
— Вы плохо знаете старого сыщика, — вздохнул Леня. — Что я должен был делать, получив эту запись? — Он кивнул на диктофон. — Получив эту запись, старый сыщик первым делом сводки посмотрел за последние месяцы, нет ли чего-нибудь интересного в окрестностях упомянутого места. ан, есть.
— Ну, Леня! — восхищенно сказала я. — И когда ты только успел?
— Ну так я ж работаю, Мария Сергеевна. — Леня сделал многозначительное лицо. — Не как отдельные следователи, не будем называть имен, которые только и ждут, когда старые сыщики подадут им раскрытие на блюдечке с голубой каемочкой…
Я сделала смиренное лицо, и Леня тут же отреагировал:
— Вот только не надо на меня так смотреть! Не заслужил! Антоша, нажми на кнопочку, поехали дальше.
Антоша нажал на кнопочку, и мы стали дальше слушать нецензурную брань, изредка перемежающуюся литературными словами. Но других жемчужных зерен в этой навозной куче мы, к сожалению, не выловили.
— Леня, я не спрашиваю тебя, откуда эта запись, — сказала я Кораблеву, — но хоть ответь, о какой субботе или пятнице идет речь?
— Ну, о грядущей, конечно. А пятница уже сегодня. Антоша, дай-ка кассету.
Леня еще раз промокнул салфеткой рот, запихал во внутренний карман протянутую Старосельцевым кассету и откланялся.
— Леня, — судорожно воззвала я к нему уже в дверях, — а что ты предлагаешь мне делать в связи со всем этим?!
— Ну, Мария Сергеевна, вы следователь, вы и решайте, — обернувшись, успокоил меня Кораблев. — А со своим дружком Синцовым договоритесь, пускай он организует в эту субботу патрулирование вокруг Озерной. И Героев Комсомольцев прихватит. Ну, пока.
— Леня! — в отчаянии крикнула я ему в спину, но отклика не дождалась.
Надо звонить Синцову, подумала я и направилась к телефонному аппарату, но он меня опередил. Только я протянула руку к трубке, аппарат звякнул, и, приложив трубку к уху, я услышала голос Синцова:
— Спишь?
— Завтракаю.
— А чая нальешь? Я сейчас подъеду.
Положив трубку, я поняла, что решительно заблуждалась насчет того, что в это ясное утро все спят. Все не только не спали, но и беззастенчиво стекались ко мне в квартиру, как будто у меня тут филиал дежурной части.
Старосельцев терпеливо сидел на кухне.
— — Мария Сергеевна, — спросил он, когда я вошла с сообщением, что сейчас подъедет Синцов, — а мы будем предупреждать преступление? Я уже с телевидением договорился.
— Нет, Антон, — медленно ответила я. — Похоже, что не будем. Тут уже такой клубок заплелся, что никакие публикации никого не спасут.
— Ну вот, — вздохнул он, — а я уже материальчик набросал… Ну ладно, нет, так нет. — Он покладисто опустил стриженную ежиком голову.
— Еще чая, Антон?
— Да, если можно. — Он подвинул мне свою чашку. — Вы очень вкусно чай завариваете.
Я рассеянно налила Антону чая, думая о своем. От информации, привезенной Кораблевым, меня скрутило нервное напряжение. Я знала это состояние, когда и сердцем, и умом завладевает одна мысль, и все происходящее вокруг воспринимается всего лишь фоном. Я уже знала, что пока мы не раскрутим этот дьявольский клубок, я буду ходить, сидеть, участвовать в разговорах, даже смеяться, но через пять минут и не вспомню, почему смеялась и на что кивала. Вот и сейчас журналист что-то говорит мне, а я вроде бы поддерживаю беседу.
— Вы хорошая хозяйка, у вас так уютно… Но до-мовушечка у вас обиженный…
— Что это значит?
— Про домовушечку? Просто в каждом доме есть такое существо, которое или охраняет хозяев, или ссорится с ними и пакостит. Да вы знаете, домовой. Просто не все понимают, что с домовым надо дружить, надо уважительно к нему относиться. Уложить в уголок, сказать: «Домовушечка, это тебе».
— И что, он съест?
— Съест — не съест, а ему будет приятно. Тогда и он что-то приятное хозяевам сделает.
— Хозяина вернет… — машинально сказала я.
— Это Сашу-то? Вполне возможно. Вы вообще со стороны кажетесь идеальной парой, вы очень подходите друг другу.
— Куда положить конфетку? — спросила я и взяла из вазы шоколадную конфету.
Антон показал на край подоконника за занавеской, и я послушно спрятала туда конфету, пробормотав: «Домовушечка, это тебе, угощайся».
— А что же мы тогда не вместе, раз мы такая идеальная пара? — спросила я журналиста, поправляя занавеску после жертвоприношения домовому.
— Размолвки бывают даже у идеальных пар. Но я не знаю, почему вы разошлись. Если вы считаете возможным со мной это обсудить, я попробую найти причину. Я немножко разбираюсь в психологии, имею кое-какое образование…
Странно, но я не возразила. Старосельцев представлялся мне человеком, которому хотелось рассказывать о своих проблемах. Есть такой тип людей, я сама такая. Сколько раз я слышала от своих подследственных — «Сам не понимаю, почему я вам все это рассказываю»; да и не только подследственные, просто знакомые и даже еле знакомые часто выплескивали на меня очень личные вещи, хотя я их об этом и не спрашивала.
Я стала собираться с мыслями, чтобы четко изложить суть размолвки со Стеценко, и меня снова захлестнула волна обиды. Я припомнила все, и меня как прорвало. Сбиваясь, жестикулируя, я стала рассказывать журналисту, почему мы с Сашкой разошлись, и сама не заметила, как уже давилась слезами. А журналист, не отвлекаясь от главной темы, успокаивал меня, поил чаем, даже промокнул мне слезу салфеткой, а потом тихо сказал:
— Мария Сергеевна, а может, это к лучшему? Я имею в виду то, что вы были инициатором разрыва. Ваш друг — мужчина деликатный, и к вам, несмотря ни на что, относится очень нежно. Я это сам видел. Может быть, он по каким-то причинам хотел прекратить с вами близкие отношения, но не решался на это. Вы человек очень чуткий, наверняка вы на уровне подсознания почувствовали: что-то не так, и сделали то, что сделали.
