Оса Ларссон - Кровь среди лета
Конечно же, Мильдред не сжигала писем и не выбрасывала их. Знать бы, где они! Сейчас он порядком злился на Стефана за то, что тот в свое время ничего не сказал ему об этом.
— А больше ты ничего от меня не скрываешь? — спросил он.
Стефан Викстрём посмотрел на свои руки. Молчание — тяжкий крест.
— Нет, — ответил он.
К своему изумлению, Бертил Стенссон чувствовал, что ему не хватает Мильдред. Да, он был потрясен и сбит с толку ее смертью, но не думал, что будет по ней так тосковать.
Вероятно, он не всегда принимал справедливые решения как по отношению к ней, так и к Стефану. Однако тогда это казалось вполне оправданным. Стефан всегда старался угодить ему и… смешно сказать… восхищался своим начальником. Теперь, когда Мильдред нет, все это видится такой суетой, мышиной возней… Да, они из последних сил старались ужиться друг с другом, его маленькие дети. Он наблюдал много раз, как отчаянно пытались они сохранить баланс. Дети, несмотря на то что ей перевалило за пятьдесят, а ему за сорок.
Она умела выводить из себя, даже не прилагая к этому никаких усилий.
Взять хотя бы тот обед на тринадцатый день Рождества. Каким же мелочным кажется теперь Бертил сам себе, вспоминая тот случай! Но кто знал тогда, что это Рождество окажется для Мильдред последним?
Подобные мероприятия с некоторых пор стали традицией в их пасторате. Стефан и Бертил сидели напротив Мильдред, официанты накрывали десерт. Мильдред говорила о напряженном периоде работы на Рождество, который уже миновал, о недавно перенесенной простуде и тому подобном. Она вошла в раж, хватала со стола разные предметы, отчаянно жестикулировала. Неожиданно в одной ее руке оказалась солонка, а в другой перечница. Мильдред столкнула их друг с другом, потом поставила на стол так, что все вокруг заходило ходуном. Она ткнула пальцем в стеариновую свечу, и Бертил увидел, как Стефан вцепился в край стола, пытаясь удержать подсвечник в равновесии. «Осторожнее!» — закричал он.
Ее бокал с вином все еще стоял нетронутый, ожидая своей очереди, словно ферзь на шахматной доске.
Когда же Мильдред затем заговорила о волчице, о которой на Рождество как раз писали газеты, то, совершенно забывшись, просыпала перец и соль на скатерть возле тарелок Бертила и Стефана. Тут настал черед и бокала с вином. Вовсю размахивая им, Мильдред говорила, что волчица пришла из-за русской и финской границы. Щеки ее раскраснелись, все вокруг нее летело, опрокидывалось и дрожало. Бертила и Стефана смутили ее бесчинства за столом. «Потише, пожалуйста», — урезонивали они ее.
Мильдред полагала, что нужно основать фонд в защиту волчицы. Ведь церковь — землевладелец и просто обязана защитить зверя.
Пастора впечатлило ее поведение, и он перешел в контратаку.
— Я полагаю, что церкви следует заниматься своим основным делом, — сказал он, — работать с прихожанами. Это принципиально. Нам не нужны эти леса. Управление капиталами надо передать другим.
Однако Мильдред не соглашалась.
— Наша задача — блюсти эту землю. Церковь владеет не капиталами, а землей, которой мы должны управлять по справедливости. Сейчас эта волчица ступила на территорию Швеции и рыщет по церковным угодьям. Если мы ее не защитим, она не проживет долго, ты это знаешь. Какой-нибудь охотник или…
— Но фонд…
— Наша задача — помешать этому. Имея деньги и поддержку Общества охраны природы, мы сможем следить за волчицей и оберегать ее.
— Тем самым мы оттолкнем от себя людей, — возразил Бертил. — Церковь должна оставаться домом для всех: охотников, саамов, любителей животных. Поэтому нам не следует занимать в этом вопросе столь жесткую позицию.
— А как же управление нашими территориями? — спрашивала Мильдред. — Мы поставлены здесь, чтобы охранять эту землю, а значит, и заботиться об исчезающих видах. Как же можно нам не иметь своей позиции в этом вопросе? Если бы церковь всегда делала то, что должна, разве было бы у нас до сих пор рабство?
Это прозвучало почти смешно. Она всегда преувеличивала.
Бертил Стенссон закрыл дверцу сейфа, повернул ключ и засунул его в карман. В феврале Мильдред основала свой фонд. Ни он, ни Стефан Викстрём ей не препятствовали.
Эта ее идея изначально не нравилась пастору, хотя сейчас Бертила больше раздражала собственная трусость. Он боялся выглядеть со стороны жестоким и еще бог знает чего. Однако он заставил Мильдред согласиться на менее провокационное название для нового учреждения: вместо Фонда защиты волков на Севере — Фонд защиты диких животных общины в Юккас-ярви. Сам он, Стефан Викстрём и Мильдред Нильссон получили право первой подписи.
Позже, весной, когда Стефан уехал с детьми навестить мать в окрестностях Катринехольма и долго не возвращался, Бертил совсем забыл об этом деле.
Сейчас же он злился на себя, вспоминая собственную слабость.
«Но Стефан тоже мог что-нибудь возразить», — думал он себе в оправдание.
~~~
Ребекка остановила автомобиль на площадке перед домом своей бабушки в Курраваара. Винни выскочил из салона и с любопытством побежал осматривать окрестности.
«Как счастливая собачонка», — подумала Ребекка, провожая его взглядом за угол дома. На несколько секунд ей стало стыдно: нельзя сравнивать человека с собакой. В сером небе светило холодное сентябрьское солнце. Высохшая осенняя трава волновалась под порывами ветра. Вдалеке виднелись моторные лодки. Отлив. Тишину нарушал лишь доносившийся откуда-то звук дисковой пилы. Бриз касался лица, словно ласковая ладонь.
Ребекка снова взглянула на дом. Окна производили удручающее впечатление. Рамы надо было снять, зачистить, зашпатлевать и покрасить в зеленый цвет, как раньше. Ребекка вспомнила, что на лестнице, ведущей в подвал, хранятся упаковки минеральной ваты, которая защищает от холода, инея и грибка на стенах. Ее нужно достать, погреб — утеплить, изолировать и оборудовать вентиляторами. Привести в порядок. И пока не поздно, спасти теплицы с черными провалами окон.
— Пойдем в дом! — крикнула она Винни, который в это время дергал дверь красного дровяного сарая.
Винни послушно поплелся к ней через картофельные грядки. Ботинки вязли в земле.
— Ты, — показал он на Ребекку, когда они поднимались на крыльцо.
— Ребекка, — ответила она. — Меня зовут Ребекка.
Винни кивнул. Он уже много раз спрашивал ее об этом, но ни разу не обратился к ней по имени.
Они поднялись по лестнице на бабушкину кухню. Воздух здесь был сырой и более холодный, чем снаружи. Винни вошел первым и принялся беззастенчиво выдвигать ящики в гардеробе и кухонных шкафчиках, дергать за всевозможные дверцы.
«Отлично, — рассудила про себя Ребекка. — Пусть выпустит призраков».
Ей нравилось смотреть на его грузную фигуру, ловить обращенную к ней хитрую косую улыбку. Все-таки здорово, что она взяла его с собой!
«Настоящий рыцарь», — подумала она.
Опустившись на диван рядом с Винни, доставшим откуда-то картонную коробку с комиксами, Ребекка почувствовала себя в полной безопасности. Винни выбирал то, что ему нравится: прежде всего яркие цветные комиксы про Дональда Дака. «Бастера», «Агента Х9» и «Фантом» он положил обратно в коробку.
Ребекка огляделась вокруг и погрузилась в воспоминания. Крашенные в синий цвет стулья окружали старый раскладной стол. Гудел холодильник. На кафельной стене над черной плитой красовались наклейки с изображениями разных специй. Возле дровяной печи стояла электрическая с пластмассовыми оранжевыми и коричневыми ручками. Во всем чувствовалась бабушкина рука. На деревянных полках над плитой громоздились кастрюли и черпаки из нержавейки, хранились высушенные травы. До сих пор там висела фотография Инги-Лиль — жены дяди Аффе. А рядом пучок кошачьих лапок, пижма, лютик, тысячелистник и несколько веточек бессмертника из цветочного магазина, которых не было в бабушкино время.
Ребекка помнит вязанные руками бабушки коврики в углу на полу и на диване. Швейную машину с ножным приводом бабушка накрывала вышитой салфеткой. На стене висел поднос, который дедушка сделал из спичек, когда болел. На подушки надевались наволочки с плетеными кружевами.
«Смогла бы я жить здесь?» — спрашивала себя Ребекка.
Она взглянула в окно на луг. Похоже, его никто не косил и не жег в последнее время. Повсюду виднелись большие кочки, трава пробивалась сквозь слой прошлогодней гнили. И земля, конечно же, изрыта полевками. Отсюда Ребекке хорошо была видна и крыша сарая. Что спасать в первую очередь? При одной этой мысли у нее опускались руки. Брошенный дом медленно умирал. В нем прекратилась жизнь, и он начал разлагаться, оседать, покрывался трещинами и плесенью.
«С чего начать? — спрашивала себя Ребекка. — Только с окнами работы на целый день. Я не смогу перекрыть крышу, а выходить на балкон давно уже опасно».
